Гостеприимная Арктика

Заболевания, наблюдаемые у собак в Арктике, до сих пор остаются загадочными. Насколько мне известно, по вопросу о причинах этого бедствия не высказывался ни один из полярных авторитетов, за исключением Свердрупа, который в своей книге «Новая Земля» (стр. 288) утверждает, что причиной подобных болезней является плохой уход и что от них никогда не страдают собаки, которых хорошо кормят и защищают от непогоды. Однако я видел, что собаки погибали в любых условиях. Некоторые из этих собак были откормленными, а другие — тощими; одних оставляли спать под открытом небом, других держали в специальных сараях, а третьим позволяли входить в людские жилища и выходить из них, как это принято в отношении домашних собак в цивилизованных странах. Для лечения собак мы перепробовали много средств, но не помогли даже те, которые были нам рекомендованы с гарантией успешности. Некоторые из предложенных нам средств были явно основаны на суеверии (например, обрубание кончика хвоста собаки или надрезывание ее уха), а другие — на недоразумении (например, утверждали, будто болезнь вызывается загрязнением крови, которую якобы можно очистить большой дозой серы).

Я могу лишь констатировать, что у нас никогда не погибали собаки, питавшиеся исключительно наземной дичью, и самая болезнь, по-видимому, была мало распространена на суше. Однако, на островах собаки иногда погибали, если они питались, главным образом, тюленьим мясом, доставленным с побережья. Поэтому можно предположить, что эта болезнь вызывается тюленьим мясом, разумеется, не всяким (в противном случае вымерли бы все собаки на севере), а содержащим особую инфекцию, подобно тому как свиное мясо иногда содержит трихины.

Нуттаиток и Таптуна никогда до того не видели ни корабля, ни деревянного дома, ни оконного стекла, ни печей, ни граммофонов. Назначение всех этих предметов, за исключением граммофонов, я с грехом пополам смог им объяснить. Металлические предметы такого рода, как, например, ножи или кастрюли, представляли наибольший интерес для наших гостей, так как не только были вполне понятны, но и явились бы весьма заманчивым приобретением для их собственного хозяйства. Я убежден, что если бы им предложили в подарок весь корабль, то им бы и в голову не пришло спросить, как управлять этим кораблем и как его использовать в качестве средства передвижения. Для них представляло бы ценность лишь то железо и дерево, которое можно было бы из него выломать. Что касается дома, то оба эскимоса интересовались, как его части скреплены железными гвоздями; но, пробыв у нас несколько часов, они уже начали обмениваться замечаниями о том, как сыро в этом доме и как быстро испортилась бы одежда из шкур, если бы ее здесь хранили. Убедившись, что наши оконные стекла лучше тех кусков прозрачного льда, которые вставляются в окна эскимосами, они спросили, нельзя ли им купить у нас несколько таких стекол; но видно было, что для них стекла являются лишь курьезом, а не предметом первой необходимости. Граммофон, что бы он ни играл, — песни или оркестровую музыку, не смог привлечь их внимания больше чем на несколько секунд. Я попробовал заинтересовать их тем, что звуки граммофона слышатся из рупора; но как только я перестал говорить на эту тему, оба туземца сразу же заговорили между собою о кастрюлях, стоявших на печке.

Для этих эскимосов разница между граммофоном и прочими показанными им предметами заключалась в том, что прочие предметы можно было понять, тогда как граммофон был чудом, размышлять над которым бесполезно. Известно, что примитивному человеку понятны лишь очень немногие явления и что все остальное представляется ему чудом. Встречаясь с «чудесами» на каждом шагу, он привык относиться к ним, как к чему-то совершенно неинтересному и банальному.

Для того, чтобы наши гости в любое время могли иметь привычную пищу, для них постоянно варилось оленье и тюленье мясо. Но вместе с тем Леви всячески старался придумать другие блюда, которые могли бы им понравиться. Он пробовал угощать их консервированными фруктами, пудингами, пирогами, супом, сахаром и сластями. Гости вежливо пробовали все; кое-что они проглотили, но большей частью просили разрешения выплюнуть. «Наименее невкусным» им показался слабый чай без молока и сахара. Убедившись, что они в состоянии его пить, они были очень горды этим. Ко времени их отъезда один из них уже сделал такие успехи, что мог выпить целую чашку обыкновенного чая; тогда он пожелал купить у нас немного чая и чайник, чтобы продемонстрировать свое искусство по возвращении в поселок.

Интересно, что, даже научившись пить чай, наши гости пили его еле теплым. Эскимосы вообще не любят очень горячей пищи и питья, причем летом они едят пищу более горячей, чем зимой, так как летом легче готовить. За последние 20–30 лет эскимосы на северном побережье Канады и Аляски, к западу от мыса Батэрст, научились от белых пить горячий чай, но, по словам стариков, первое время его пили тепловатым. В районе р. Маккензи лет сорок назад эскимосы в течение всей полярной зимней ночи вообще не готовили никакой пищи и ели ее лишь в сыром виде.

ГЛАВА XXXIX. КОНФЛИКТ С МЕДНЫМИ ЭСКИМОСАМИ

Ввиду того, что мне предстояла поездка на мыс Келлетт (где я хотел навестить капитана Бернарда, получить изготовленные им сани и узнать, нет ли известий от Уилкинса), я решил не сопровождать наших гостей при их возвращении в поселок, к заливу Минто, и поручил это капитану Гонзалесу, с тем, чтобы он закупил в поселке еще некоторое количество этнографических материалов. Джим Фиджи и Пикалу должны были совершить с Гонзалесом весь путь туда и обратно, а Эмиу должен был идти с ними лишь до охотничьего лагеря Иллуна, чтобы доставить оттуда на базу медвежье мясо.

Эта группа выступила с базы 2 ноября. Через 2 дня Эмиу вернулся с мясом, причем сообщил известие, которое сильно встревожило меня. Перед уходом Гонзалеса я его предупредил, чтобы он хорошо обращался с посетившими нас эскимосами. Но Гонзалес придерживался теории (кстати сказать, довольно распространенной среди китобоев), согласно которой «туземец должен знать свое место», а белый должен с самого начала обращаться с ним, как с низшим существом. Аналогичного мнения обычно придерживаются в южных штатах относительно обращения с неграми. От старожилов Аляски я слышал, что в 1889 г., когда китобои впервые прибыли на о. Гершеля и применили к эскимосам этот метод, результаты оказались весьма плохими; но команды китобойных судов, зимовавших тогда у о. Гершеля, составляли в общей сложности около 500 человек и действовали солидарно, так что попытки эскимосов оказывать сопротивление были подавлены силой. Я лично никогда не мог обращаться с эскимосами иначе, как с равными. Когда я в первый раз прибыл к ним, не имея средств к существованию, эскимосы приняли меня хорошо и гостеприимно; большинство из них так же относилось ко мне и в дальнейшем, хотя среди них встречались исключения, как и среди других народов.

Итак, капитан Гонзалес был предупрежден, что наши гости не похожи на туземцев, с которыми он имел дело на о. Гершеля, и требуют такого же обращения, как белые люди, находящиеся в аналогичных условиях. Но, очевидно, капитан не согласился с этим указанием, так как, по словам Эмиу, произошло следующее.

Вскоре после того как группа выступила в путь, капитан присел на сани. Увидев это, Нуттаиток и Таптуна тоже сели на сани. Три человека, конечно, составляют гораздо большую нагрузку, чем один, а потому ход саней сильно замедлился. Капитан велел эскимосам встать с саней и заявил, что он намерен ехать один. Но он умел говорить лишь на жаргоне, применяемом при торговых сношениях с гренландскими или аляскинскими эскимосами, а потому оба медных эскимоса не поняли ни слова.

Тогда Гонзалес велел Эмиу и Пикалу перевести свое приказание. Но те не осмелились это сделать, боясь оскорбить медных эскимосов, и вместо того стали их убеждать сойти с саней, чтобы можно было быстрее двигаться. Нуттаиток и Таптуна послушались и некоторое время шли пешком, но затем снова присели на сани (вероятно, не вследствие усталости, но потому, что Гонзалес ехал, и они решили, что гости должны следовать примеру хозяина).