В поисках дракона

Некоторые автомобилисты ласково называют свои машины женскими или мужскими именами; такое отношение к неодушевленному предмету мне казалось раньше немного сентиментальным. Однако за время этих поездок мое мнение изменилось. Наш джип обладал ярко выраженным характером, и называть его, конечно же, следовало женским именем. Машина была темпераментной и одновременно капризной, но всегда оставалась исключительно верной. Частенько по утрам, когда мы были одни, без чужих, она не соглашалась заводиться, пока ее не ублажишь как следует заводной ручкой. Зато если за нами наблюдали деревенские жители или кто-нибудь из местных чиновников, которому мы наносили визит, машина послушно оживала при первом же прикосновении к стартеру, словно донимая, сколь существенно для нас отбыть с достоинством. Не раз она проявляла огромное мужество, когда того требовали обстоятельства, и ни разу не отступила перед трудностями.

Ошибочно думать, что машина так и оставалась юной; напротив, признаки дряхлости были налицо. Однажды в одной из трубок образовалась дыра, и тормозная жидкость начала медленно вытекать. Мы почти перестали пользоваться тормозами; прикосновение к педали заставляло машину отчаянно взбрыкивать, после чего она круто разворачивалась и выезжала на середину дороги. Перспектива потери всей тормозной жидкости, а вместе с ней и способности машины тормозить вообще стала столь серьезной, что пришлось подумать о профилактических мерах. Мы могли прибегнуть лишь к примитивной терапии: отвинтили протекающую трубку и заткнули дыры двумя камушками. К удивлению, после такой операции тормоз заработал лучше, чем раньше.

Был случай, когда преданность машины проявилась особенно ярко: она пришла на помощь во время очередной схватки с нашим врагом номер один — магнитофоном, который обладал омерзительным характером и напрочь отказывался исполнять странные, на его взгляд, требования, которые мы к нему предъявляли. Он был о себе лучшего мнения, считая, что создан совсем для другого. Не раз проверив, что он работает нормально, мы устанавливали микрофон и часами дожидались пения какой-нибудь редкой птички. Наконец птичка соглашалась заголосить. Мы, радостные, включали магнитофон, и именно в этот момент кассеты застревали как вкопанные; если же кассеты крутились нормально, что-нибудь непременно ломалось внутри.

Обычно после вспышки неповиновения — и исчезновения птички — магнитофон каким-то чудом излечивался и исправно работал целый день. На случай, когда приступы дурного настроения затягивались, у нас были наготове два метода. Для начала в ход пускался кулак. Обычно одного удара оказывалось достаточно, но если он не помогал, приходилось применять более крутые меры. Мы разбирали магнитофон на мелкие части и аккуратно раскладывали на банановом листе или другой гладкой поверхности. Все детали неизменно оказывались исправными, но это не имело никакого значения: достаточно было собрать все в прежнем порядке, как аппарат начинал послушно работать. Процедура действовала как заклинание.

Лишь однажды в организме магнитофона обнаружилась серьезная неполадка, и вот тут верный джип проявил себя во всей красе. Мы попали в крайне неловкую ситуацию: вся деревня собралась, чтобы петь для нас. Я торжественно нажал кнопку записи, но микрофон не улавливал ни звука, пораженный внезапной глухотой. Удары кулака не возымели никакого действия, я начал разбирать проклятую машину, орудуя кончиком паранга в качестве отвертки. Вскрытие показало, что магнитофон на сей раз не дурил: у него действительно каким-то мистическим образом оборвалась внутри важная проволочка. В довершение беды она оказалась слишком короткой, чтобы соединить порванные концы. Конечно же, другой проволоки у нас не нашлось. Я поднял глаза на старосту, готовясь извиниться и отменить концерт, как вдруг мой взгляд упал на стоявший рядом джип. Под его передней осью болталось нечто, чего раньше не было, — длинная желтая проволочка. Мне не удалось определить, к чему она прикреплялась, но нижний ее конец свободно висел. Я отрубил парангом пятнадцать сантиметров проволоки, не без труда подсоединил ее к магнитофонной, собрал в строгом порядке все детали, и машина заработала, причем отлично! Этот акт самопожертвования со стороны преданного джипа должен был послужить укором строптивому магнитофону и призвать его к более пристойному поведению.

Мы настолько уверовали в способности джипа, что, когда пришло время прощаться и уезжать из кампунга, у нас не было и тени сомнений в благополучном возвращении в Баньюванги. Но прошло чуть больше часа, и машина начала трястись и спотыкаться на ровном месте, а левое переднее колесо отчаянно завибрировало. Мы вылезли, посовещались, и Чарльз отправился под машину. Он вылез заляпанный маслом и грязью, чтобы сообщить неприятную новость: четыре болта, соединяющие рулевую колонку с передним колесом, окончательно развалились от тряски но немыслимым дорогам. Каждый болт просто-напросто сломался попонам.

Дело принимало нешуточный оборот. Ехать дальше было опасно: первый же крутой поворот окажется не по зубам. Ближайшая деревня находилась в десяти милях, а ближайший гараж — в Баньюванги. И вот тут наша фантастическая машина вновь продемонстрировала неистощимость своих ресурсов. Когда Чарльз лежал под ней, перебирая замасленные металлические обломки, он приметил ряд болтов аналогичного калибра в нижней части шасси. Четыре из них он отвинтил. Мы почему-то решили, что они не несут никакой особой нагрузки. И действительно, джип никак не отреагировал на их отсутствие. Чарльз полез под переднюю ось уже с болтами. Из-под машины долго неслись удары молотка и тяжкое сопение, но обратно он появился сияющей улыбкой: болты подошли.

Мы завели мотор и двинулись вперед. Осторожно миновали следующий поворот. Дальше дело пошло уверенней, и вечером того же дня мы въехали на полной скорости в Баньюванги. Впереди нас ждали остров Бали и многие мили дорог ничуть не лучше тех, что мы уже одолели, а далеко не юный, но прекрасный джип возвращался к месту приписки. Нам оставалось лишь принести ему свои извинения за то суровое обращение, которому он подвергся во время путешествия по Яве.

Глава 3

Бали

Бали во многом отличается от соседних островов, и причину тому следует искать в его истории. Тысячу лет назад Явой, Суматрой, Малайзией и Индокитаем правили цари-индуисты. Столица находилась на Яве, царская власть то укреплялась, то ослабевала, и в результате Бали становился либо вассалом Явы, либо независимым государством.

В XV веке острова попали под власть императоров династии Маджапахита. К концу их правления мусульманские миссионеры начали насаждать на Яве новую веру. Вскоре местные князьки стали принимать ислам и провозглашать свою независимость от индуистов Маджапахита. На островах вспыхнула гражданская война, и, как гласит один источник, священник последнего императора предсказал ему конец царствования династии Маджапахита к концу сорокового дня. На сороковой день император приказал приверженцам похоронить себя живым. Его сын, молодой принц, опасаясь фанатизма своих сограждан-мусульман, сбежал на Бали — последнюю из оставшихся колоний, прихватив с собой весь императорский двор. Так на Бали перекочевали с Явы лучшие музыканты, танцоры, художники и скульпторы, оказавшие глубокое влияние на весь облик и культуру острова; вполне возможно, что эта миграция явилась одной из причин поразительной одаренности сегодняшних балийцев, у которых искусство вошло в плоть и кровь. Несомненно также и огромное влияние индуизма, которому следуют жители острова; религия глубоко проникла во все сферы жизни, определяя все — от облика деревень до одежды и правил поведения. Более того, балийский индуизм, отделенный от своего индийского прародителя барьером мусульманства, развился в совершенно особый вариант.

Мимо нас проплывали очаровательные деревушки, плодородные поля, плантации пальмовых и банановых деревьев; как и всем приезжающим на Бали, нам казалось, что мы попали в райский уголок, воплощение мечты об идеальном тропическом острове, где люди красивы и дружелюбны, земля богата, деревья изобилуют плодами, где вечно светит солнце и человек наконец-то слился в полной гармонии с щедрой и благодатной природой.