От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Солнце еще только катилось к закату, когда я вступил в долину. Стрижи, которые в это время года прилетают из Африки, черными молниями носились в воздухе. Они мелькали над иерусалимской Стеной, с пронзительными криками ныряли вниз и снова взмывали в небо над Кедронской долиной. Как они похожи на своих английских собратьев, в сумерках летающих над сельской околицей! В памяти всплыли родные, чисто британские пейзажи — маленькие деревушки с серыми церквями, утопающими в тени вековых вязов. Я знаю, что впредь — стоит мне увидеть стаю стрижей, рассевшихся под коньком английского амбара, — буду гадать: а не те ли это птицы, что мелькали на фоне закатного неба над Гефсиманским садом?

Я поднялся по лестничному пролету, устроенному с внутренней стороны Стены возле ворот Святого Стефана, и очутился на проходе, по которому прежде расхаживала городская стража. Дорожка была ограждена доходившим до груди зубчатым валом. Перегнувшись через него, я разглядел мусульманское кладбище, расположенное у подножия Стены, и белую ленту дороги, скрывающуюся под воротами Святого Стефана. По Иерихонской дороге двигалась группа арабов. Они подгоняли ослов, и в вечерней тишине я мог слышать каждое слово, сказанное внизу, на расстоянии пятидесяти футов.

В древности, в ветхозаветные времена, эти ворота носили название Овечьих, потому что перед ними обычно собирали скот, предназначенный для жертвоприношения в Храме Соломона. Соответственно, и в Иерусалим овцы попадали через эти ворота. Иисус наверняка неоднократно проходил этой дорогой, когда возвращался из Храма на Масличной горе. Мне хочется думать, что когда говорил Он свою знаменитую фразу «Я дверь овцам», то стоял на холме напротив и наблюдал, как белые овцы входят в город через Овечьи ворота.

Существует интересный комментарий относительно этих ворот. Согласно восточной традиции, последняя овца была принесена в жертву на Жертвеннике всесожжений в 70 году н. э. Тем не менее ворота оправдывали свое название, поскольку вплоть до самой британской оккупации перед ними устраивался овечий базар. Позже его перенесли к Дамасским воротам, затем — к воротам Ирода. В конце концов под рынок выделили площадку в северо-восточном конце, где он и находится до сих пор.

Понятно, что за бурную многовековую историю города ворота неоднократно перестраивались. Нынешняя конструкция Овечьих ворот датируется примерно шестнадцатым столетием. С именем святого Стефана их стали связывать уже в христианскую эпоху: из этих ворот можно попасть в долину, где предположительно находится место мученической смерти этого святого.

Святой Стефан, святой Петр и святой Павел — вот три ключевые фигуры в христианской истории. Фигурально выражаясь, они освободили христианство из оков иудаизма и отправили новую религию завоевывать человечество.

В этом смысле Стефан является предтечей апостола Павла. Существует мнение, согласно которому святой Стефан — единственный, кто мог бы, подобно Павлу, стать апостолом неиудеев. При условии, конечно, что остался бы жив. Так и кажется, что яростный дух Стефана вернулся на землю и, вселившись в фарисея Савла, породил апостола Павла.

На момент кончины Стефана (а случилось это через несколько лет после Распятия Спасителя) юная христианская церковь все еще находилась во власти синагоги. В ту пору евреи, верующие во Христа, ничем внешне не отличались от всех прочих. Они, как и остальные, приносили жертвы в Храме, подчинялись Моисеевым законам, в том числе соблюдали религиозные праздники и посты. В Иерусалиме проживали примерно пять тысяч евреев-христиан. Они составляли христианскую общину, во главе которой стояли Петр и другие апостолы. В то время весь город гудел от слухов. Все обсуждали случившееся на Троицын день. На апостолов снизошел Святой Дух, и они обрели необыкновенные способности. Петр излечил несчастного, который был хромым от рождения, — засвидетельствовать это мог каждый, кто посещал Храм. На глазах у сотен людей творились самые настоящие чудеса, и творили их те, кто близко знал человека по имени Иисус Христос.

Святой Стефан был эллинизированным иудеем — «полным Божьей милости и силы», как сказано в Деяниях апостолов. Он открыто заявлял о своем несогласии с синагогами по ряду вопросов. Результатом этой борьбы стало обвинение в неуважении к Моисеевым законам и в попытке поставить под сомнение святость Иудейского Храма. Посему ему надлежало предстать перед Синедрионом, высшим судебным органом Иерусалима. До Стефана через подобную процедуру пришлось пройти и самому основателю христианской религии, а после него — Павлу.

Традиционно Синедрион собирался в трех местах: перед воротами, которые вели на Храмовую гору; в специальном помещении, расположенном в юго-восточном углу Храма, а в особо важных и торжественных случаях — в Зале из тесаного камня. Правда, в одном из трактатов Талмуда говорится, что за сорок лет до разрушения Храма, которое случилось в 70 году, зал этот был закрыт, и Синедриону пришлось проводить заседания в других местах. Поскольку Стефана судили примерно в то же время, резонно предположить, что разбирательство проходило либо на свежем воздухе у ворот, либо в более скромном зале в пределах Храма.

Среди раввинских записей сохранилось подробное описание судебного заседания, так что мы можем восстановить процесс во всех деталях. Судьи расселись полукругом, в центре которого возвышалось кресло председателя. По краям полукруга стояли два писца: один фиксировал выступления обвинителей, другой записывал все, что говорилось в защиту подсудимого. Напротив судей разместилась публика, состоявшая из студентов-юристов и учеников писцов. Сам обвиняемый должен был стоять перед судьями в позе, свидетельствующей о раскаянии и приниженности.

Однако Стефан своим поведением бросил вызов судебным канонам. Его вид не выражал ни смирения, ни раскаяния. Напротив, те, кто присутствовал на этом судилище, свидетельствовали, что «лицо его сияло, как лицо ангела». Когда у Стефана спросили, правда ли, что Иисус Назаретянин намеревался изменить законы Моисея, он разразился длинной и пламенной речью, в которой открыто объявил, что Закон Христа призван не изменить, а полностью заменить Моисеев Закон. В этом заключалась суть веры святого Стефана, и он отстаивал ее со всей убедительностью.

Увы, он обращался к глухим! Ведь перед ним сидели ортодоксальные евреи, непоколебимо убежденные в том, что данный Моисею Закон непогрешим и вечен. Они свято веровали, что лишь в стенах Иерусалимского Храма Бог говорит с человеком.

Вначале речь Стефана вовсе не выглядела кощунственной. Он подробно излагал историю еврейского народа, хорошо известную судьям, но те слушали. Они слушали даже тогда, когда Стефан заявил, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» [6]. Столь смелое утверждение вызвало у присутствующих возгласы ужаса, негодования и ярости. Этот ропот постепенно нарастал, заглушал речь подсудимого, заставляя его повышать голос. И в конце концов подтолкнул Стефана к последнему шокирующему заявлению: