В чертогах Подкаменной Тунгуски

Это была просека, которую прорубили участники экспедиции 1929—1930 годов вместе с геодезическим отрядом.

Тропа вывела меня прямо к домикам заимки.

После продолжительных обследований болотистой впадины экспедиция наметила два маршрута: на северо-восток от заимки Кулика, в обход района болот, и на северо-запад, к озеру Чеко на реке Кимчу.

Отряд разделился на три группы.

В первую группу вошли Вронский, Кучай и Янковский. Во второй группе, которая шла с оленьим караваном, были Флоренский, Зоткин и я: мне удобнее присоединиться к отряду с оленями, которые могут везти мою киноаппаратуру. Остальные участники экспедиции во главе с Палеем должны были вернуться к избушкам на Хушме.

Заимка Кулика

В назначенный день мы разошлись в трех направлениях. Наш караван, пройдя Северное болото, остановился на Кобаёвом острове, который расположен в стороне от Сусловской воронки. Он назван так по весеннему крику самцов белых куропаток, которые издают звук «кобай, кобай». Это действительно остров. В центре его находится небольшая каменистая сопка. Вид этих мест со времени падения метеорита сильно изменился: новая поросль поднялась над островом и скрыла следы катастрофы. О ней запоминают лишь полуистлевшие стволы деревьев, устилающие весь Кобаёвый остров. Деревья лежат параллельно друг другу, вершинами в одну сторону — наружу от центральной болотистой впадины.

За пятьдесят лет лежащие на земле стволы сгнили, превратились в труху, обросли мхом и брусникой. Над ними уже шумят стройные молодые лиственницы.

На Кобаёвом острове очень характерный вывал леса, и здесь я заснял лучшие кадры следов метеоритной катастрофы.

Комар, как нигде, поддавал нам жару. Только тщательно разведенные Андреем и Афанасием костры-дымокуры спасали нас и оленей от этого гнусного порождения природы.

Попав в клубы дыма, комары ослабляли свои яростные атаки и как будто одурманенные улетали в сторону. Андрей закладывал костры мокрым мхом и сырыми гнилушками, которые давали едкий дым. Когда мох прогорал, языки пламени лизали вьющихся над костром комаров, и они сотнями падали в огонь. Насекомые с опаленными крыльями жужжали на земле возле костра.

Андрей Дженкоуль, улыбаясь, спрашивал меня:

— Ну как, сон алан, нравится тебе тунгусская тайга?

С яростью давя насекомых на своих руках, я отвечал:

— Жить в тунгусской тайге можно!

Эвенк с хитрецой в глазах смотрел на меня. Сам он, казалось, был совершенно равнодушен к комариным укусам.

На берегу Макикты. Андреи Дженкоуль с уловом

Конечно, комары никого не радуют, и тем более таежных жителей. Но что же делать — тайга, и особенно тунгусская, не бывает без комаров!

Один из убежденных горожан как-то сказал мне: «Я не люблю тайгу и вообще лес, потому что там кусают комары».

Можно ли не любить лес только за то, что в нем водятся комары?! А я Сибирь полюбил такой, какая она есть, даже с комарами!

На Кобаёвом острове Флоренский и Зоткин весь день обследовали вывал леса. На острове мы и заночевали, а на другой день направились в сторону реки Кимчу. Чтобы перебраться с острова на возвышенности, обрамляющие котловину с северо-запада, надо переходить большое болото с опасной зыбью.

Мы вышли на северную оконечность Кобаёвого острова. Здесь болотистая полоса была как будто уже. Эвенки ушли вперед. С нами осталась жена Андрея Таня с несколькими оленями. Она уселась верхом на ездового быка с огромными рогами и повела свою связку животных через болото. Ноги оленей сразу погрузились до колен в мох, залитый водой.

Мы с Флоренским и Зоткиным стали осторожно продвигаться следом за караваном. Под ногами хлюпало. Мы стояли на мягкой почве, которая при каждом шаге опускалась вниз, под воду. Достаточно было пробить эту тонкую преграду ногой, и человек мог опуститься в трясину.

Смешно растопыривая руки, мы медленно передвигались друг за другом по следам только что прошедших оленей. Таня ждала нас на берегу.

— Шибко топкое место, — сказала она спокойно, когда мы подошли к ней.

Это было сказано таким тоном, как будто Тане всего-навсего пришлось обойти упавшее дерево, загородившее тропу.

Можно только восхищаться умением таежных следопытов находить безопасную дорогу среди болот. Они пройдут сами и проведут олений караван там, где земля колышется под ногами и пройти, казалось бы, совершенно невозможно.

К вечеру мы вышли к глухой таежной речке Кимчу.

В верховьях Кимчу течет среди болот и топей. Близ озера Чеко путь ей преграждают подошедшие к берегам лесистые увалы. Среди болот Кимчу глубокая и тихая, как озеро. В горах река превращается в узкий стремительный поток, даже с небольшими порогами.

Лес по берегам Кимчу в основном чахлый, угнетенный, но местами встречаются целые рощи деревьев-великанов. Корабельные исполины растут густо — между отдельными стволами едва можно протиснуться.

Упираясь в горы, Кимчу образовала большое круглое озеро. Название ему дает маленький ручей Чеко, впадающий в Кимчу двумя километрами выше озера. Берега ручья утопают в живописных березовых рощах.

Здесь мы встретились с группой, обследовавшей северо-восток Великой Котловины. Эвенки быстро соорудили чум. Мы поставили три палатки.

Когда устройство лагеря было закончено, Андрей Дженкоуль спросил меня:

— Хочешь увидеть диких лебедей? Бери свое «ружье», пойдем!

Я взял кинокамеру, и Андрей повел меня по берегу реки. Вскоре сквозь береговой березняк заблестела водная гладь тихого таежного озера. Под моими ногами хрустнул сучок.

Андрей приложил руку к губам:

— Тише, сон алан!

Мы пригнулись и, скрываясь в зелени кустов, стали продвигаться к воде.

— Смотри! — эвенк показал рукой на озеро.

Я выглянул из-за дерева. Два лебедя тихо плавали у противоположного берега. Я навел киноаппарат на птиц и заснял их. Теперь мы уже не соблюдали осторожности и вышли из укрытия. Лебеди насторожились. Через телеобъектив было видно, как птицы следили за нами.

По словам Андрея, на Чеко издавна гнездятся дикие лебеди, и всегда только одной парой. Они будто бы не переносят соседства своих сородичей и выбирают для гнездования самые глухие таежные озера, придерживаясь одного и того же лесного водоема.

Янковский подтвердил, что дикие лебеди гнездятся только по одной паре. Он вспомнил 1930 год. Тогда на Чеко тоже жила пара птиц, которую он сумел так приручить, что они при его появлении не улетали с озера.

На другой день Флоренский, Вронский и я вместе с Андреем Дженкоулем отправились в поход от озера Чеко вниз по Кимчу. Нужно было выяснить, есть ли вывал леса вдоль реки. Мы шли через чахлую тайгу. Крутые холмы, покрытые лиственничным лесом, обступали Кимчу со всех сторон. Места глухие — здесь приволье таежному зверю. На влажном мху видны медвежьи следы.

Всю дорогу наши исследователи тщетно выискивали остатки метеоритной катастрофы. Но странное дело: оказалось, что район озера Чеко не задет влиянием взрывной волны и здесь почти нет поваленных деревьев.

Больше всего поваленного леса было на юго-востоке от центра вывала, а меньше всего на севере, где расположены река Кимчу и озеро Чеко.

В одной из прибрежных лиственничных рощ на нашем пути на земле валялся череп лося с массивными рогами.

Это был, вероятно, крупный бык. Вронский потрогал череп ногой, потом взял за рога и повесил на дерево.

— Бедный сохатый...

— Это работа волков. Зимой они много лосей губят, — сказал Андрей.

Продвигаясь вниз по Кимчу, мы подошли к месту, где реку сжимают крутые лесистые увалы. Здесь начинаются пороги, и тихая болотистая Кимчу превращается в бурную горную речку. Среди тайги разносился равномерный шум бегущей по камням воды.