Сборник "Семьдесят два градуса ниже нуля"

И снова почувствовал себя бессильным. Сотня тысяч затратил институт на станцию, с какими трудами Льдину выбрали и обживали ее, бесценные для науки данные идут отсюда на материк, и все летит к черту: никто из стоящих рядом людей и думать не думает сейчас о солнечной активности и магнитных бурях, о причинах гибели и возрождения ледяных полей, о том, что через сорок пять минут кровь из носу, а центр должен получить метеосводку из «кухни погоды», сводку, цену которой так замечательно определил когда-то Свешников. Его спросили, какую пользу дают антарктические и дрейфующие станции (честно говоря, оскорбительный вопрос: неужели не читали про Нансена и Седова, Амундсена и папанинцев – географические и геофизические открытия в деньгах не замеришь), и он в своем ответе ограничился лишь таким всем понятным примером: «Если наш прогноз, составленный с помощью данных полярных станций, спасет от гибельного шторма хоть одно судно, это оправдает годовой бюджет всего института». А ведь не только прогнозами, не только геофизикой, ионосферой и космическими лучами занимаются полярники – Арктику и Антарктиду для людей завоевывают! Высокие широты, недоступные когда-то, как Млечный Путь, людям на тарелочке подносят: пользуйтесь, проводите корабли, качайте нефть! Тайны воздушной оболочки Земли, секреты космических лучей – где можно лучше всего выведать, как не в высоких широтах, где воздух прозрачен и чист? И все эти тайны, думал Семенов, на третий план: самая главная для всех нас тайна, без раскрытия которой жить на станции будет невозможно, – кто убил собаку…

– Так за всю ночь никого и не видел? – переспросил он.

Шурик виновато замотал головой. Один только Филатов, вахтенный механик, позвонил, попросил согреть кофе и на минуточку забежал.

– Завтракать! – коротко приказал Семенов и пошел в кают-компанию.

Завтрак проходил в непривычной тишине. Люди говорили вполголоса, а то и шепотом, будто боялись кого-то разбудить. Любая смерть, даже если это смерть обыкновенной собаки, на крохотной полярной станции воспринимается особенно тяжело и считается плохим предзнаменованием. А тут еще случилась не простая смерть, а насильственная, убийца Белки находился здесь, и это обстоятельство чрезвычайно электризовало атмосферу. Тихо переговаривались за своим столом Семенов, Бармин и Кирюшкин, скорбно, ни на кого не глядя и по-бабьи подперевшись рукой, задумался о чем-то хозяин Белки Горемыкин.

Филатов неожиданно и звонко постучал по столу кружкой.

– Не нравится мне это! – возвестил он. – То с одной, то с другой стороны: «Веня… Филатов…» Если у кого есть подозрения – говори, а то получается вроде фиги в кармане.

– На воре шапка горит! – сострил Непомнящий, но его никто не поддержал. Все неотрывно смотрели на Филатова.

– Ну? – У Филатова зло вспыхнули глаза. – Кто самый храбрый, ты, Олег?

– Хорошо, – кивнул Ковалев. – Никакой фиги, Веня, я и в глаза могу. Всем известно, что Белку ты не очень-то любил…

– Ты за всех не говори! – перебил Томилин.

– … обзывал сукой, – продолжал Ковалев, – а вчера, ребята видели, пинком выгнал ее из дизельной. Было такое?

– Было. – Филатов подобрался, напрягся. – Только выгнал я ее потому, что ведро с соляркой опрокинула.

– Пусть так, – согласился Ковалев. – И опять же кого единственного Шурик ночью видел? Тебя, Веня. И еще… пусть Николаич скажет… Так что не лезь в бутылку, кое-что, сам понимаешь, на тебе замыкается.

– Мне оправдываться нечего, – сказал Филатов. – Рука у меня не поднялась бы на собаку.

– У него рука только на человека поднимается, – уточнил Осокин.

– Я протестую, – спокойно сказал Груздев. – С таким же основанием можно утверждать, что кое-что замыкается, скажем, на Шурике, который всю ночь не спал, или на Рахманове – он выходил на срок.

– Ты чего, Ковалев, к Вене цепляешься? – Томилин вскочил. – Подумаешь, из дизельной выгнал! Белку механики на ночь в дизельную пускали греться, а ты ее к своему домику подпускал? Хоть раз кормил? Да она к тебе в гидрологию и дороги не знала!

– Скажи еще, что я ее убил!

– Может, и ты, откуда я знаю?

– Ах, так! – Ковалев обернулся к Семенову. – Сергей Николаич!

Семенов встал, прошелся по кают-компании.

– Груздев прав, с подобными уликами можно заподозрить любого из нас. Ко мне, Костя, Белка тоже не забегала, и я ее тоже не кормил. Обращаю вопрос ко всем: припомните, кто из ваших соседей выходил ночью из домика!

– Рахманов выходил, – сказал Непомнящий. – На метеоплощадку, минут на двадцать.

– А ты откуда знаешь, насколько? – быстро спросил Томилин.

– Он дверью хлопнул, разбудил.

– Вы никого не видели, Николай Васильич? – обратился Семенов к Рахманову.

– Никого, – чуть поколебавшись, ответил Рахманов. – Вышел на срок, передал данные Томилину и отправился спать.

– Кто еще выходил? – спросил Семенов. – Так. Значит, достоверно известно лишь то, что на срок выходил Рахманов и в кают-компанию забегал пить кофе Филатов. Веня, когда это было?

– Часа в два.

– Так, Шурик?

– Да, в начале третьего.

– Тогда, Веня, совпадение не в твою пользу: доктор определил, что смерть Белки наступила примерно в это время.

– Плюс-минус час, – поправил Бармин. – Но могу повторить…

– Знаю, – кивнул Семенов. – Слишком глупо было бы убивать Белку рядом с дизельной собственным молотком и бросать эту улику на виду.

– Я убежден в этом…

– Погоди, Саша, эмоции нам не помогут. Веня, напряги память: не слышал ли какого звука, лая? Ну?

– Когда дизель ревет под ухом? – Филатов мрачно покачал головой.

– Веня. – Семенов подошел к Филатову, положил руку ему на плечо. – Посмотри мне в глаза: ты не убивал Белку?

Филатов побелел.

– Не убивал, Сергей Николаич.

– Так почему же, – Семенов сунул руку в карман, – возле Белки нашли твою зажигалку? Ковалев, где она лежала?

– Я же вам показывал, буквально рядом с Белкой.

По кают-компании прошел гул.

– Молчать! – Семенов пристукнул кулаком по столу. – Так как же это объяснить, Веня?

– Не знаю, Сергей Николаич, потерял я эту зажигалку недели две назад.

– Что-то уж очень много совпадений! – выкрикнул Ковалев.

– Насчет зажигалки Веня правду говорит, – сказал Кирюшкин. – Он у меня еще коробок спичек брал.

– Да, много совпадений, – будто про себя, задумчиво проговорил Семенов.

– Пожалуй, даже, слишком много – молоток, зажигалка, кофе ночью пил… – Он вновь прошелся по кают-компании, остановился возле Филатова. – Слишком много! Поэтому прошу не обижаться, но приступим к неприятной процедуре, другого выхода нет. Все здесь?

– Дугин в дизельной, – напомнил Кирюшкин.

– Всем надеть каэшки и рукавицы, – приказал Семенов. – Никому, ни под каким предлогом не выходить из кают-компании. Костя, позвони Дугину, пусть немедленно явится.

Недоуменно переглядываясь, люди столпились у вешалки, разобрали одежду.

– Каждому внимательно проверить, своя ли на нем каэшка, свои ли рукавицы!

– Какая разница?

– В чем дело, Николаич?

– Выполнять! – Семенов встал у выхода из кают-компании. – Сейчас будем по очереди подходить к доктору. Саша, приступай.

– Буду вызывать по алфавиту. – Бармин положил на стол листок с фамилиями, достал из кармана куртки большую лупу. – Горемыкин!

Теперь все поняли, что это за процедура, заволновались. Бармин через лупу тщательнейшим образом осмотрел каэшку рукавицы, брюки и сапоги повара.

– Все, Валя, садись здесь. Груздев!

– Никогда еще не был под следствием. – Груздев усмехнулся. – Вы очень эффектны, Саша, в роли Холмса.

Бармин шутки не принял.

– Дугин!

– Здесь я, – входя, откликнулся Дугин. – Собрание, что ли?

– Раздеваться не надо, – сказал Семенов. – Подойди к доктору.

– Медосмотр, – пояснил Томилин. – На вшивость.

– Ковалев!

– Кирюшкин!

– Кузьмин!.. У тебя на каэшке кровь!

– Палец порезал. – Кузьмин весь сжался. – Саша, побойтесь бога, вы же сами вчера перевязывали!