Параметры риска

Но по-настоящему я оценил, ситуацию, только когда поднялся. К ветру повернулся — меня сразу из капюшона штормовки вынуло. Такое впечатление, что сейчас волосы мои, как пух из одуванчика, повыдергает…

Внезапно я услышал быстро приближающийся гул: очень это напоминало рев двигателей стартующего реактивного самолета. "Вот те раз, — думаю. — Откуда здесь самолету взяться?" Но тут корму плота рвануло вверх и из темноты выступил пенный клокочущий гребень. Навис сверху, будто замер на мгновение перед прыжком.

Это страшно и неожиданно: вдруг из темноты выдвигается полутораметровый водяной вал! Кажется, я закричал, потому что, резко откинув спальник, приподнялся Сергей, зашарил рукой, разыскивая свои очки. Затем меня упруго ударило, потащило по настилу, припечатало головой к мачте. "Опять затылком!" — успел расстроиться я.

Гребень схлынул. Что потом было — убей, не помню. Две, а может, три минуты у меня в памяти напрочь стерлись. Зато, как на фотографии, вижу: Сергей с Женькой, в настил коленями упираясь, пытаются втянуть на плот свесившийся наполовину в воду мешок с вещами. А эта кишка с барахлом весит не меньше их, да еще с дальнего конца водой заполнилась. Скорее она их в воду утянет, чем они ее на плот вернут…

Женька орет:

— Андрей! Сюда! Вещи уходят!

А я вдруг вижу, что руль из стороны в сторону свободно ходит и канат, фиксировавший его в положении автопилота, болтается на румпеле, разорванный в двух] местах. А волна идет — сумасшедшая! И если нас к ней бортом развернет, то поминай, как звали…

Рванулся к рулю, а самому кажется, что ползу по плоту, улитка преклонного возраста, страдающая одышкой. Будто за ноги меня кто держит. «Ползу» я так, а в: голове мысль лихорадочно бьется: успею или не успею, кто первым — я или волна?

К рулю я все же успел. Вцепился в румпель что было сил, ногами в настил уперся, а сам — как загипнотизированный: на волну гляжу. И таким в сравнении с ней наш плот показался мне хрупким, таким невозможно маленьким… Но тут же ударило, сорвало очки, хлынуло в глаза, рот, нос, сбило ноги с настила. Так я и повис на руле, дрыгая ногами, словно флажок под ветром…

Штормит уже почти 10 часов. Волны приходят через каждые 15–20 секунд. Под плотом разверзается пропасть. Он кренится, скользит вниз. Быстрее, еще быстрее. Потом падает неудержимо и вдруг замирает между двумя волнами — той, которая ушла, и той, которая приближается.

Представьте себе, что вы стоите в 60–70 метрах от] четырехэтажного здания. Вы — со своими 180 сантиметрами — перед отвесной десятиметровой стеной: чтобы увидеть ее верх, вам надо запрокидывать голову.

А теперь представьте, что эта стена несется на вас со скоростью 60 километров в час. Только вместо перил ограждения ее венчает полутораметровый гребень.

Плот стремительно взлетает вверх, кренясь, словно вагончик на американских горках. Спасает его только то, что он легок как пробка, и весь тот страшный удар, который обрушивается на низкосидящие в воде судна, здесь пропадает впустую. Плот не противостоит удару, а уклоняется от него, получая только легкие соскальзывающие толчки.

Ветер, скорость которого к этому времени достигала в порывах 130 километров в час, разбойно воет в такелаже, треплет капюшон штормовки. Мелкая водяная пыль, срываемая с гребней, стелется над водой, хлещет по глазам, лицу, рукам.

Уже через несколько минут меня начинает пробирать холод. Я сильнее затягиваю ремешки спасжилета, обматываю ноги куском полиэтилена. Не помогает. Я вытягиваю из ножен пристегнутый к бедру нож, пробиваю в жестяной банке два отверстия, слизываю выползшую сладкую массу.

Сгущенки мне не хочется совершенно — от одного ее вида подташнивает, но сахар организму необходим. Сахар — это энергия, а энергия — это тепло.

Плот идет пока на автопилоте. Вмешательство требуется только тогда, когда надвигается особо опасная волна. Такие приходят раз в 10–15 минут. Я уже научился распознавать их…

Вон та, с огромным буруном — на нее даже смотреть жутко, но я знаю: она не причинит вреда. Гребень опадет раньше, чем волна достигнет нас. Следующая опасней. Но от нее можно попытаться увернуться.

Я сильно наваливаюсь на румпель и с удовлетворением чувствую, что плот слушается руля: круто развернувшись, он быстро скользит вбок. У меня есть еще несколько секунд. Теперь пора! Я выравниваю плот, ставлю его кормой к волне. С ревом гребень обрушивается в пяти метрах левее.

Можно продолжать «обед». Я запрокидываю голову и, кося глазом на море, сосу сгущенку. И тут вижу такую волну… Внимание — я быстро сую банку в карман.

Она еще пока голая, «наша» волна. Но ветер уже нагоняет ей гребень, взбивает холку, и именно в этот момент нас подводит под ее основание. Отвести плот в сторону не успеваю — волна растянулась на добрых 80 метров.

— Берегись! — кричу я, чтобы Женька и Сергей успели приготовиться к удару. А сам упираюсь плечом в румпель, хватаюсь руками за кормовые трубы. Если этого не сделать, может порвать канат автопилота и даже сломать руль. В данном случае я сыграю роль амортизатора.

Вершина волны рядом. Я закрываю глаза. Корму дергает вверх. Вдавливается в плечо румпель. До боли вытягивает руки.

Схлынуло! Словно потягивающийся кот, волна скидывает плот со своего хребта.

Я перевожу дух. Сквозь дыры карманов штормовки хлещет вода. Сапоги также полнехоньки. Вот теперь будет по-настоящему холодно… Ветер пробивает двойной брезент штормовки, добирается до мокрого тела. Меня начинает сотрясать дрожь.

Я энергично двигаю плечами, шевелю пальцами ног. Минут через 10 согреваюсь и с удивлением обнаруживаю, что капюшон и плечи уже высохли. Вот это ветер!

Когда плот вскидывает на очередную волну, далеко вижу то, что принято называть девятым валом. Ого… Я инстинктивно бросаю взгляд в сторону восьмилитровой канистры, гигантским поплавком прыгающей в 30 метрах за кормой. К ней тянется толстый шнур, привязанный для предосторожности на случай, если кого-то смоет за борт. Ведь вернуться назад, а тем более догнать плот вплавь при таком ветре невозможно. Одна надежда — уцепиться за страховочный фал, тянущийся за плотом.

Волна подошла совсем близко. Господи, какая она огромная! Такой, пожалуй, еще не было: нависла, словно Исаакиевский собор.

— Береги-и-ись! — кричу я и вместе с плотом буквально погружаюсь в воду. Рвануло так, аж хрустнули суставы.

Но вот плот выталкивает на поверхность. Удар был сильнейший. Я быстро осматриваюсь. Сергея протащило до мачты. Женька, понося последними словами море, выпутывается, отплевываясь, из полиэтилена. Тут все нормально. Перевожу взгляд на вещи. По правому борту не хватает одного рюкзака и трех канистр с крупами.

Остальное — не в счет, так, мелочи! Пронесло на этот раз…

Потом таких волн было много. Я уже устал бояться их. Я уже устал восхищаться ими. Чувства притупились. Через каждые 80 минут заступал на вахту, сменяя Женьку. Я ворочал рулем, кричал: "Берегись!" Я почти без перерыва пил вязкое сгущенное молоко.

А потом лежал в ворохе полиэтилена и сжимался в ожидании удара каждый раз, когда очередной гребень проходил мимо. В ответ на крик вахтенного — "Держись!" — я привычно цеплялся за металлическую сетку настила. Ловил и привязывал негнущимися пальцами сорванные вещи. Короче, делал все, что нужно было делать. А может, немного больше…

К ночи шторм пошел на убыль. И хотя ветер все так же противно завывал в мачтовых растяжках, волны заметно сгладили свои очертания.

— Мелюзга пошла, — пренебрежительно оценил их Матвеев. — Детский сад: 7–8 метров. Говорить не о чем!

— А ведь, кажется, проскочили, мужики… — серьезно сказал Сергей. — Какой разговор! Считайте, это море уже сделано. Если в ближайшие два дня мы не будем гулять по набережным Баку, я съем собственную шляпу…

К сожалению, мы ошибались и на этот раз.

Море — «живой» противник. Никогда не знаешь, что оно выкинет в следующий момент. К чему готовиться? К изматывающему штилю или урагану? Можно пройти огромный маршрут легко, в курортном режиме, с шутками, загаром и хроническим ничегонеделанием. И тот же маршрут в то же самое время может стоить огромных усилий и жертв.