Голландия без вранья

Но нет, природу не перехитришь. Альберт выбирает неправильное направление всегда.

Именно этот факт определил наш первый вечер в Гауде.

Мы отнесли вещи в номер и спустились в бар попробовать наконец, по приглашению Альберта, знаменитый голландский дженевер – крепкий можжевеловый напиток. Оказывается, существует два вида дженевера – молодой, напоминающий по вкусу джин, правда слабее, и старый, выдержанный, особо ценимый местным населением, а на мой вкус напоминающий неплохой, но тоже слабоватый самогон. Впрочем, самогон – настолько универсальное определение, что многим, например, виски тоже напоминает самогон. А мне – нет. Не напоминает. Наверное, речь идет о разных видах самогона.

Добавив к дженеверу по бутылочке местного «Пильзнера», мы почувствовали прилив бодрости и решили идти смотреть старый город. Надо сказать, что гостиница, в которой у нас были заказаны номера, принадлежит к огромной европейской гостиничной сети «Кампаниле» – это гостиницы главным образом для путешествующих на машине. Они снабжены вместительными автостоянками и расположены обычно на окраине города, вблизи съезда с автобана, чтобы их было легко найти. Но поскольку мы добирались до гостиницы через центр, а Гауда город небольшой, я оценил расстояние до центра примерно в два-три километра.

Так оно впоследствии и оказалось. Но не в этот злосчастный вечер.

– Надо идти направо, – решительно сказал Альберт у первого же светофора. – Ты что, не видишь солнца?

Я поднял голову. Небо было уже по-вечернему бирюзовым. Над заправкой «Шелл» висел бледный стеариновый месяц. Я готов был поручиться, что пять минут назад его там не было.

– Солнце я, может быть, и вижу, – ответил я, – но я помню, откуда мы приехали. Надо идти налево.

Альберт был искренне возмущен. Глаза его засверкали, он начал сопеть, в голосе появились саркастические интонации:

– Как ты можешь что-то помнить, когда мы десять раз поворачивали? И потом, не забудь – я в Гауде не в первый раз.

– По-моему, тоже направо, – сказала Таня, явно подлизываясь к Альберту.

Я подчинился.

И тут начался Тарковский.

Почти сразу мы угодили в какой-то промышленный район, совершенно пустой по случаю воскресенья.

Дорога виляла между авторемонтными мастерскими, какими-то подъемными кранами, ангарами и котельными, то и дело упираясь в тупики, перекрытые проволочной сеткой, иногда, как я с неодобрением отметил, даже колючей. Спящие тракторы и грузовики, новенькие автомобили в огромном полуосвещенном зале автомобильной фирмы «Ситроен». Нам все время приходилось возвращаться и менять направление, так что в конце концов даже чемпион мира по ориентированию не смог бы сказать, откуда мы пришли.

– Альберт, по-моему, это чистая фантазия – насчет шестнадцати миллионов населения, – сказал я. – Здесь никого нет.

– Нет, – подтвердил он растерянно. – Здесь их нет. Я не знаю, где они.

Решимости у него поубавилось.

Вдруг я увидел притаившийся у бетонной стены огромный страшный грузовик и понял, что мы здесь не первый раз. Это было как в компьютерной игре – пытаясь выбраться из нескончаемого лабиринта, все время возвращаешься в одно и то же место, где на тебя с электронным хрюканьем набрасывается какой-нибудь монстр.

Тут на наше счастье появилась небольшая замурзанная девочка на велосипеде. Альберт бросился к ней. Последовал жаркий диалог на голландском языке, впервые мной услышанном, так сказать, в быту, – не понял ни слова, правда, сделал вывод, что голландский обилием харкающих «х» и «г» напоминает иврит. Из-за этого объяснение показалось мне по-южному бестолковым, но, к счастью, я был не прав.

– Все очень просто, – сказал он, вернувшись. – Надо пройти под железнодорожным полотном и идти вдоль реки.

Мы проследовали через слякотный подземный переход и минут через пять и впрямь оказались у реки.

– Направо, – решительно сказал Альберт.

– Ну нет, – сказал я. – Пойдем налево, тем более что там грохочет музыка – похоже, какой-то праздник.

Альберт прислушался и, к моему удивлению, согласился.

– Не «какой-то праздник», а день рождения королевы, – сказал он таким тоном, что я почувствовал угрызения совести, что не успел ее поздравить.

После этого мы шли еще с полчаса. С набережной мы свернули на канал. Прямо у тротуара стояла черная маслянистая вода, отражения редких фонарей то и дело подергивались рябью. Если бы не эти фонари и не приближающееся с каждой минутой буханье попсового ансамбля, можно было подумать, что время остановилось – не было ни реклам, ни автомобилей, ни ресторанов. Только грубо мощенный тротуар, тихое чмоканье черной воды и темные маленькие дома.

Наконец мы оказались на центральной площади, рассекаемой могучим, роскошно освещенным нефом церкви Иоанна Крестителя и старинным зданием ратуши. Здесь были, похоже, все шестнадцать миллионов голландцев, о которых я тосковал полчаса назад, блуждая в индустриальной пустыне пригорода Гауды. Все голландцы оказались очень молодыми и довольно пьяными. Они подпрыгивали, всплескивали руками и истерически визжали под пятисотдецибельный рев какого-то любительского поп-ансамбля. В воздухе витал дымок разрешенной в Голландии марихуаны. На головах у многих были оранжевые колпаки и резиновые надувные короны, тоже оранжевые, – все-таки день рождения не у кого-нибудь, а у самой королевы Беатрикс! Мне стало нехорошо – настроение резко упало, затошнило, и я поволок своих спутников, которые, впрочем, тоже большого удовольствия не испытывали, скорее за угол, где грохот был не таким оглушительным.

Вспомнились северные олени. На севере Швеции вдоль железнодорожных путей репродукторы грохочут сотнями попсовых децибел – чтобы олени не попали под поезд. Животные пугаются и начинают искать ягель по свою сторону полотна…

Как бы то ни было, я совершенно уверен, что скоро врачи начнут обнаруживать у жителей бессонницу, мигрень и депрессивные состояния. Такие децибелы даром не проходят.

– Пошли отсюда, – решительно сказал Альберт. – Нас спасет хорошая кружка пива.

Мы зашли в бар.

Но и пиво не помогло. Альберт заказал через официанта такси, и мы вернулись в гостиницу.

– Послушай, – спросил я, немного успокоившись, – это год какой-нибудь особенный или они всегда устраивают такой пир горой по случаю дня рождения королей?

Альберт есть Альберт. У него всегда в запасе длинный и увлекательный рассказ, и вот что он мне поведал.

Оказывается, со времен Вильгельма Нидерландами правила одна-единственная династия – Оранских, правда, с небольшими перерывами. Вначале они назывались наместниками, потом, начиная с 1815 года, – королями. А перерывы были вызваны тем, что иногда парламент, недовольный действиями главы государства, отправлял его в отставку. Особенно парламент бывал недоволен, когда кто-нибудь из Оранских, разгорячившись, начинал задирать соседей и провоцировал войны.

Самый большой период парламентского правления продолжался сорок пять лет – с 1702 по 1747 год. Правда, был еще один короткий эпизод, когда Нидерландами правил не Оранский – с 1810 по 1813 год. Но это произошло, если можно так сказать, по уважительной причине – Наполеон Бонапарт покончил с Батавской республикой и посадил на трон своего брата – Луи Наполеона. Но голландцы делают вид, что этого самого Луи они просто не заметили. Обо всей этой истории автор еще напомнит читателю, если, конечно, не забудет впопыхах.

Ладно, напомню сразу. Итак, Альберт опять настаивает, чтобы я довел до сведения русского читателя, что у голландцев есть три причины относиться к России с уважением и симпатией. О первых двух я уже говорил, но напомню.