Собрание сочинений в 12 т. Т. 11

- Быть может, подождать до завтра, отец?… Твои ученики предупреждены…

- Нет, Илька, нет… Не могу я их дольше заставлять ждать. В мое отсутствие никто не приходил?…

- Никто, кроме доктора и господина Делапорта, которые были весьма удивлены твоим отъездом.

- Да… - с некоторым колебанием ответил Николев, - я никому не говорил об этом… О! такая короткая поездка… думаю, никто меня даже не узнал в дороге…

Учитель ничего не добавил, а его дочь, как всегда сдержанная, лишь спросила, не из Дерпта ли он вернулся?

- Из Дерпта?… - несколько удивился Николев. - Почему такой вопрос?…

- Потому что я не нахожу объяснения телеграмме, которую получила вчера вечером…

- Телеграмма? - с живостью воскликнул Николев. - От кого?…

- От брата, он уведомляет меня, что приедет сегодня.

- Иван приезжает?… Действительно странно. Зачем бы это?… Что ж, мой сын может быть всегда уверен в том, что дома ему будут рады.

И все же, чувствуя по поведению дочери, что она как бы ожидает от него разъяснения причин его поездки, он добавил:

- Важные дела… заставили меня уехать так внезапно…

- Если ты доволен поездкой, отец…

- Доволен… да… детка, - ответил он, бросая украдкой взгляд на дочь, - и надеюсь, что это не вызовет неприятных последствий.

Затем, как будто решив больше к этому не возвращаться, он переменил тему разговора.

После первого утреннего чая Дмитрий Николев поднялся к себе в кабинет, привел в порядок разные бумаги и снова засел за работу.

В доме воцарилась обычная тишина, и Илька была далека от мысли, что скоро над ними грянет гром.

Пробило четверть первого, когда в дом Дмитрия Николева явился полицейский. Он принес письмо и, вручив его служанке, наказал немедленно передать барину. Он даже не спросил, дома ли сейчас учитель. Хотя ничего и не было заметно, но дом уже с вечера находился под наблюдением.

Дмитрию Николеву вручили послание, и он тотчас же прочел его. Содержание письма было краткое:

«Следователь Керсдорф просит учителя Дмитрия Николева незамедлительно явиться к нему в кабинет, где он будет его ожидать. Дело срочное».

При чтении письма Дмитрий Николев не мог удержаться от жеста, который выражал больше чем удивление. Он побледнел, и на лице его отразилось живейшее беспокойство.

Затем, должно быть решив, что лучше сразу выполнить требование, выраженное следователем Керсдорфом в столь настойчивой форме, он набросил плащ и спустился в столовую к дочери.

- Илька, - сказал он, - я только что получил записку от следователя Керсдорфа, который просит меня зайти к нему в кабинет…

- Следователь Керсдорф?… - воскликнула молодая девушка. - Что ему нужно от тебя?…

- Не знаю… -ответил Николев, отворачиваясь.

- Не идет ли речь о каком-нибудь деле, в которое замешан Иван и которое заставило его покинуть Дерпт?…

- Не знаю, Илька… Да… возможно… Так или иначе, мы вскоре узнаем, в чем дело.

Учитель вышел, но Илька все же успела заметить, что он был сильно взволнован. Он шел неуверенным шагом в сопровождении полицейского, как бы машинально, и не замечал, что является предметом всеобщего любопытства. Некоторые прохожие даже шли за ним следом или провожали его недружелюбными взглядами.

Они пришли в судейскую палату, и учителя ввели в кабинет, где его уже поджидали следователь Керсдорф, майор Вердер и секретарь суда. Поздоровавшись со всеми, Дмитрий Николев стал ждать, чтобы с ним затворили.

- Господин Николев, - обратился к нему следователь Керсдорф, - я пригласил вас, чтобы получить некоторые сведения об одном порученном мне деле.

- О каком деле идет речь? - спросил Дмитрий Николев.

- Садитесь, пожалуйста, и выслушайте, что я вам скажу.

Учитель сел на стул против письменного стола, за которым сидел в кресле следователь, майор остался стоять у окна. Беседа тотчас же превратилась в допрос.

- Господин Николев, - сказал следователь, - не удивляйтесь, если вопросы, которые я вам поставлю, будут касаться вас лично, затрагивать вашу личную жизнь… В интересах дела, как и в ваших личных, вы должны отвечать без обиняков.

Господин Николев не столько слушал следователя, сколько внимательно следил за выражением его лица. Он сидел скрестив руки и продолжал молчать, лишь изредка кивая головой.

Перед г-ном Керсдорфом лежали протоколы расследования. Он разложил их на столе и спокойным строгим голосом продолжал:

- Господин Николев, вы несколько дней отсутствовали?…

- Да, это так, господин следователь.

- Когда уехали вы из Риги?…

- Тринадцатого рано утром.

- А вернулись?

- Нынче ночью в первом часу.

- Вас никто не сопровождал?…

- Никто.

- И вы вернулись один?…

- Один.

- Вы выехали с ревельской почтовой каретой?…

- Да… - после некоторого колебания ответил Николев.

- А возвратились?…

- Я приехал на телеге.

- Где вы сели на эту телегу?…

- В пятидесяти верстах отсюда на рижском тракте.

- Итак, вы уехали тринадцатого с восходом солнца?…

- Да, господин следователь.

- Кроме вас, никого не было в почтовой карете?…

- Нет… в карете был еще один пассажир.

- Вы были с ним знакомы?

- Совершенно не знаком.

- Но вскоре вы узнали, что это Пох, артельщик банка братьев Иохаузенов?…

- Да, действительно, этот артельщик был очень болтлив и все время разговаривал с кондуктором.

- Он говорил о своих личных делах?…

- Только о них.

- А что он говорил?

- Он говорил, что едет в Ревель по поручению господ Иохаузенов.

- Не заметили ли вы, что он очень торопится вернуться в Ригу… чтобы сыграть там свадьбу?…

- Да, господин следователь… если память мне не изменяет, - ведь я обращал очень мало внимания на их беседу, не представлявшую для меня интереса.

- Не представлявшую для вас интереса? - вмешался майор Вердер.

- Конечно, господин майор, - ответил Николев, бросая на майора удивленный взгляд. - Почему меня могло интересовать то, что говорил этот артельщик?…

- Возможно, это-то как раз и намеревается выявить следствие, - отвечал г-н Керсдорф.

Услышав этот ответ, учитель сделал недоумевающий жест.

- Не было ли у этого Поха сумки, - продолжал следователь, - какую обычно носят банковские артельщики?…

- Возможно, господин следователь, но я не заметил ее.

- Значит, вы не можете сказать, не оставил ли он ее по неосторожности в карете, не бросил ли на скамье и не мог ли ее видеть на станции кто-нибудь посторонний?

- Я уткнулся в свой угол, завернулся в дорожный плащ, иногда дремал, закрыв лицо капюшоном, и вовсе не замечал, что делали мои спутники.

- Между тем кондуктор Брокс утверждает, что сумка была…

- Что же, господин следователь, если он это утверждает, значит - так оно и есть. Что касается меня, я не могу ни оспаривать, ни подтвердить его слов.

- Вы не разговаривали с Похом?…

- В дороге - нет… Я впервые заговорил с ним, когда карета сломалась и нам пришлось отправиться в корчму.

- Стало быть, вы сидели весь день уткнувшись в угол, старательно надвинув на лицо капюшон?…

- Старательно?… Почему «старательно», господин следователь?… - с некоторой запальчивостью подхватил это слово г-н Николев.

- Потому что вы как будто не хотели быть узнанным.

Это замечание, в котором чувствовался определенный намек, вставил майор Вердер, снова вмешиваясь в допрос.

На этот раз Дмитрий Николев не выразил того возмущения, которое вызвали у него раньше слова следователя. Помолчав с минуту, он лишь сказал:

- Предположите, что мне хотелось совершить поездку инкогнито. Я полагаю, это право всякого свободного человека - в Лифляндии, как и везде!

- Ловкая предосторожность, чтобы избежать очной ставки с возможными свидетелями! - возразил майор.

Это был еще один намек, всю серьезность которого учитель не мог не понять, и это заставило его побледнеть.

- В конце концов, - сказал следователь, - не отрицаете же вы, что банковский артельщик Пох был в этот день вашим попутчиком?…