Сафари

В первое время работа поглощала все силы Хатако. Его хозяин уже несколько лет находился в пути. В ходе своих скитаний он выменял у доверчивых туземцев верхнего Конго за соль, за ничего не стоящие игрушки и блестящую мишуру большое количество тяжелой и драгоценной слоновой кости. Теперь же его тянуло к давно оставленному комфорту родного дома у Альберт-Ниянца.

Однообразными, утомительными дневными переходами шел караван к востоку. Изо дня в день серо-зеленые удушающие стены дремучего леса тянулись по обе стороны дороги, пока, наконец, не появились признаки приближения к границе леса.

Поверхность земли стала незаметно, но неизменно повышаться; реки и ручьи все стремительнее катились к долинам, образуя пороги и стремнины, и, наконец, низвергались с высоких скал.

Тут и там с холмов открывался вид на окружающую местность. Видно было как бесконечные равнины леса переходили в холмы, подобные прибою морских волн.

И, наконец, настал час, о котором везде побывавшие люди сафари часто рассказывали недоверчивому Хатако, — это когда они вошли в страну, покрытую не лесом, а травой. Его взгляд с удивлением блуждал по волнующейся поверхности и ее бесконечным далям. Солнечный свет заливал их с утра до вечера, свободно и мощно бушевали над ними ветры. И почти так же быстро, как они, мчались по равнине люди на удивительных высоконогих зверях. Они жили в больших и просторных домах, построенных только из травы, в которых жило в пять или десять раз больше людей, чем там, на родине Хатако. На их полях росли маис и просо, которые он до сих пор знал только как съедобную крупу, и они держали больших зверей с большими рогами, дающих молоко. Каждый день перехода уводил его дальше в сияющую даль и приносил с собой новые и удивительные открытия.

Все удлиняя и ускоряя переходы, двигались они по землям Мангбалла и Мангбатту. Здесь царили могущественные черные короли. Они жили в обширных палатах с высокими сводчатыми пальмовыми крышами. Их окружали тысячи воинов, сверкающих богатым медным вооружением, а толпы рабов лежали перед ними в прахе. Пытливый взгляд Хатако заметил, что здесь тоже человечьи черепа висели на деревенских заборах. Он знал этот обычай еще на родине и хорошо понимал его значение без объяснений своих товарищей.

Торговца слоновой костью знали все эти племена, но он нигде не останавливался, то и дело подгоняя караван то суровыми словами, то обещаниями. Местность становилась все возвышеннее, и под конец перед ними выросли голубые горы. Им приходилось подниматься, обливаясь потом, по извилистым горным тропинкам. Дикие холодные ветры со свистом проносились по ущельям и леденили детей дремучего леса. Наконец дорога стала спускаться почти отвесно к сверкающей под солнцем безбрежной водной поверхности. Радостным криком приветствовали ее измученные люди. Когда солнце вечером следующего дня отразилось красным заревом в водах Альберт-Ниянца, они достигли цели. Под рев рогов из слоновой кости, треск барабанов и громкие песни носильщиков караван вступил в Меву.

IV

На следующий день людей рассчитали. Многие из них в течение долгих лет жили вместе, делили друг с другом трудности пути и работы, смертельные опасности и безобидное веселье, ели из одной миски и спали на одной циновке. Получив деньги, они втридорога накупили у индийского торговца пестрых тряпок и радовались им, как дети. Затем они вместе напились помбе (пиво из пшена). Ночью они, пьяные, повалились на землю и последний раз спали вместе. Наутро они весело встали, обменялись рукопожатиями и разошлись навсегда. Некоторые отправились домой за двадцать пять — пятьдесят дневных переходов, другие нанялись носильщиками на другие сафари, направлявшиеся в неведомые страны.

И перед Хатако положил араб горсточку серебряных монет. Но сейчас же быстро накрыл их рукой, задумчиво погладил свою бороду и внимательно посмотрел на дикаря. Затем он медленно произнес:

— Бог положил тебя на моем пути. Ты язычник и людоед. Но милосердный хочет, чтобы ты стал человеком и правоверным. Ты ничего не знаешь о других людях кроме того, что их можно есть. Но они знают, что у тебя есть деньги, поэтому постараются тебя обмануть. Тогда ты бросился бы на них, и они убили бы тебя как котенка пантеры. Я хочу и дальше заботиться о тебе. Работай у меня в доме! Я найду кого-нибудь, кто мог бы тебя вести дальше, пока ты сам не станешь на ноги. Хочешь?

Они стояли на веранде его дома. Впереди было открытое место, а за ним, сквозь зелень высоких эвкалиптов, виднелись белые стены здания. На обоих башнях развевались флаги, и время от времени из-за высоких стен раздавались трубные сигналы. Хатако указал туда рукой.

— Это бома (укрепление), где живут белые и черные аскари? — спросил он.

Араб кивнул.

Хатако поднял свою тыквенную бутылку и новую метательную дубинку из твердого, как камень, розового дерева, которую он себе вырезал в пути. Складка на лбу углубилась, отчего лицо его стало еще более диким и мрачным.

— Я не могу оставаться здесь. Дай мне мои деньги, — проговорил он.

Морщины вокруг глаз араба задрожали. Лицо озарилось умной улыбкой.

— Хатако, не заменял ли я тебе отца во время пути? Веришь ли ты мне?

Хатако кивнул, не сводя беспокойного взгляда со здания с башнями.

— Я знаю, что ты тот миема, которого искали аскари с Луалабы, — продолжал спокойно араб. — Эта страна принадлежит другим белым, инглези (англичанам). Там, высоко в горах, где аскари внесли всю мою слоновую кость в маленький дом и я должен был им заплатить много серебра в виде хонго (пошлина), там была граница твоей страны. Никогда не ходи за эти горы! А здесь ты можешь жить спокойно.

Хатако пытливо посмотрел на него.

— Я верю тебе. Ты — друг.

В течение месяца оставался он в доме купца. Правда, он не годился для домашней и кухонной работы. Когда однажды ему приказали принести со двора на кухню дров, он принес только одну охапку и куда-то ушел. Толстый повар-суданец, выйдя во двор, обнаружил его под манговым деревом. Он сидел на корточках и совершенно серьезно разговаривал с большим ручным павианом, привязанным к дереву цепью.

— Что ты здесь делаешь, лентяй?! — вскипел суданец.

Хатако даже не взглянул на него.

— Ты что, не слышишь, дикарь?!

В мгновение ока толстяк покатился по песку, как бочка, визжа от боли и бешенства. Хатако схватил его за ногу и повалил на землю, а его друг павиан с быстротой молнии укусил его за другую ногу. Теперь же он сидел на дереве и строил рожи поверженному врагу. Толстяк со стоном потирал укушенную ногу и злобно смотрел на Хатако.

— Это он тебя укусил, — сказал Хатако, показывая на дерево.

С этого дня ему больше не поручали домашних работ. Тем охотнее и лучше справлялся он с другими заданиями. Однажды его хозяин приобрел партию молодых львов и леопардов для перепродажи. Их поручили попечению Хатако. Он целыми днями сидел на отгороженном дворе, играл с молодыми хищниками, поил и кормил их. Он ловко избегал коварных ударов лапой и жадных зубов обоих леопардов, которые были постарше и не так безобидны, а когда они были слишком строптивы, то он их бил своей дубинкой. Обезьяна наблюдала за ними со своего мангового дерева и беспокойно почесывалась. Если же леопарды нападали на ее друга, то она хрюкала и щелкала зубами, потрясала веткой и яростно бегала взад и вперед. Вокруг, из всех окон и галерей испуганные лица смотрели во двор, где играли молодые хищники и их дикий укротитель. Усилия Хатако не прошли даром, и когда через три недели араб продал зверей, они утратили уже значительную часть своей первоначальной дикости.

Когда грузили слоновую кость, Хатако по поручению хозяина присматривал за рабочими. Он добросовестно пересчитывал прибывающие и отправляемые клыки. При каждом пятом клыке (пять было самое большое число, которое он знал) он делал зарубку на палке. Затем он своими ловкими и сильными руками помогал складывать в лодки драгоценный и тяжелый груз. Сопровождая носильщиков, он шел своей бесшумной кошачьей походкой, с дубинкой на плече и неподвижным лицом, устремленным вдаль.