Дети капитана Гранта

Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как имевшееся меню было очень скудно, то он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес». Мальчик захлопал от радости в ладоши. На сцене появилась пороховница Талькава. Вычистили револьверы, зарядили их и отправились.

— Не заходите слишком далеко, — серьезным тоном напутствовал охотников майор.

После их ухода Гленарван и Мак-Наббс отправились посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.

Гленарван, спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень воды достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние. Прежде чем начать спадать, вся эта текучая масса должна была успокоиться, как море между приливом и отливом. Поэтому, пока воды неслись так бурно к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.

В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, где-то на омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Дискант Роберта сливался с басом Паганеля. Трудно было решить, кто из них двоих был большим ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила чудеса кулинарного искусства. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием приветствовали удачнейшую мысль Вильсона. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны: несколько дюжин маленьких рыбок мояра, вкусных, как корюшка, трепетали, брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.

В это время охотники спустились с вершины омбу. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под видом дроздов. Роберт же ловко подстрелил несколько пар хильгуэрос; эти маленькие желто-зеленые птички очень приятны на вкус, и на них существует большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее обед получился разнообразный и тонкий. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные мояра, воробьи и хильгуэрос составили одну из тех вкуснейших трапез, которые навсегда сохраняются в памяти.

За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью, свойственной человеку с подлинными заслугами.

Затем он начал презабавно рассказывать о великолепном омбу, под сенью которого они пировали.

— Нам с Робертом казалось во время охоты, что мы среди настоящего леса, — рассказывал он. — Одно время я даже стал опасаться, что мы заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к западу. Я тщетно искал следов наших ног. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет диких зверей, и я очень сожалею об этом!

— Как, — спросил Гленарван, — вы жалеете об отсутствии диких зверей?

— Конечно, жалею!

— Однако при их свирепости…

— Свирепости, говоря с научной точки зрения, не существует, — возразил ученый.

— Ну уж извините, Паганель! — вмешался майор. — Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них толк?

— Какой толк? — крикнул Паганель. — Да они прежде всего, майор, нужны для классификации: все эти разряды, семейства, роды, виды…

— Велика польза, нечего сказать! — сказал Мак-Наббс. — Мне она не нужна. Будь я с Ноем в ковчеге во время потопа, я уж, конечно, воспрепятствовал бы этому неблагоразумному патриарху поместить в ковчег по паре львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, как и бесполезных.

— Вы бы это сделали? — спросил Паганель.

— Сделал бы.

— Ну и что же? С зоологической точки зрения вы были бы неправы.

— Но отнюдь не с точки зрения гуманности, — ответил Мак-Наббс.

— Это возмутительно! — воскликнул ученый. — Я бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью, теперь лишены…

— А я вам говорю, — возразил Мак-Наббс, — что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в самом деле жили в его время.

— А я вам говорю, — упорствовал Паганель, — что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.

Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не вступавшего в спор, вопреки всем его принципам происходили ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.

Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.

— Как бы то ни было, — сказал он, — а нам нужно примириться с отсутствием диких зверей. Да, конечно, Паганель и не мог надеяться встретить их в этом воздушном лесу.

— А почему бы и нет? — отозвался ученый.

— Дикие звери на дереве? — удивился Том Остин.

— Ну конечно! Американский тигр — ягуар, — когда его окружат охотники, обыкновенно спасается от них на деревьях. И одно из таких животных, захваченное наводнением, свободно могло найти себе приют между ветвями омбу.

— Все же, надеюсь, вы ягуара не встретили? — спросил майор.

— Нет, не встретили, хотя и обошли весь «лес». А жаль! Поохотиться за таким зверем было бы чудесно. Ягуар — свирепый хищник. Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Если ему удается однажды отведать человечьего мяса, он снова алчет его.

— Как бы там ни было, друг Паганель, — промолвил Гленарван, — я очень рад, что здесь нет ваших милых ягуаров. Наше положение вовсе не так приятно…

— Не так приятно? — воскликнул Паганель, набрасываясь на это выражение, которое могло дать новое направление спору. — Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?

— Конечно, — ответил Гленарван. — Неужели вам так удобно на этих довольно-таки жестких ветвях?

— Никогда не чувствовал себя лучше даже в своем собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем… Я начинаю думать, что людям предназначено жить на деревьях.

— Им не хватает лишь крыльев, — вставил майор.

— Когда-нибудь они сделают их себе.

— А в ожидании этого, — сказал Гленарван, — позвольте мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна.

— Видите ли, Гленарван, — ответил Паганель, — нужно уметь мириться с обстоятельствами: хороши они — тем лучше; плохи — надо не обращать на это внимания. Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка.

— Нет, но…

— Вот Роберт, я уверен, совершенно доволен, — не дал договорить Гленарвану географ, желая привлечь на свою сторону хоть одного приверженца.

— Совершенно, господин Паганель! — весело воскликнул Роберт.

— В его возрасте это естественно, — заметил Гленарван.

— И в моем тоже, — возразил ученый. — Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее.

— Ну вот: теперь Паганель поведет атаку на богатство и роскошь, — заметил Мак-Наббс.

— Ошибаетесь, майор, — отозвался ученый. — Но если хотите, я расскажу вам по этому поводу маленькую арабскую сказку — она как раз мне вспомнилась.

— Пожалуйста, пожалуйста, расскажите, господин Паганель! — воскликнул Роберт.

— А что докажет ваша сказка? — поинтересовался майор.

— То, что доказывают все сказки, милый друг.

— Немногое, значит, — ответил Мак-Наббс. — Но все же рассказывайте вашу сказку, Шехеразада. Вы же так искусны в этом деле.

— Жил когда-то сын великого Гарун-аль-Рашида, — начал Паганель. — Он был несчастлив. Пошел он за советом к старому дервишу. Мудрый старец, выслушав его, сказал, что счастье вообще трудно найти на этом свете. «А все же, — прибавил он, — я знаю один безошибочный способ дать вам счастье». — «Что же это за способ?» — спросил юный принц. «Надо надеть рубашку счастливого человека», — ответил дервиш. Обрадованный принц расцеловал старца и отправился на поиски своего талисмана. Он долго странствовал. Он посетил все земные столицы, пробовал надевать на себя рубашки королей, рубашки императоров, рубашки принцев, рубашки вельмож — напрасный труд: счастливее он не стал. Тогда принц принялся надевать рубашки художников, воинов, купцов. Никакого результата. Долго он скитался таким образом в тщетных поисках счастья. В конце концов, отчаявшись в успехе, принц печально отправился назад, во дворец своего отца. Вдруг он увидел в поле шедшего за плугом крестьянина. Тот весело распевал. «Если вот этот не счастлив, то счастья вообще нет на земле», — подумал принц, и, подойдя к пахарю, он спросил его: «Добрый человек, счастлив ли ты?» — «Да», — ответил тот. «А скажи, ты ничего не хочешь?» — «Ничего!» — «И даже не хотел бы променять свою долю на долю короля?» — «Ни за что!» — «Ну, тогда продай мне свою рубашку». — «Рубашку? Нет у меня рубашки».