История великих путешествий. Том 3. Путешественники XIX века

С сентября 1819 года до конца 1822 года Кайо с бывшим мичманом Леторзеком объехал все известные оазисы восточной части Египта и прошел по течению Нила до десятого градуса северной широты. Добравшись во время первого путешествия до Вади-Хальфа, Кайо избрал это поселение отправным пунктом для своего следующего маршрута.

Одно счастливое обстоятельство чрезвычайно облегчило его задачу: Исмаил-паша, сын Мехмеда Али, как раз принял командование над войском, направлявшимся в Нубию, и они двинулись вместе.

Отправившись из Дарау [332] в ноябре 1820 года, Кайо 5 января следующего года прибыл в Донголу и добрался до горы Барка в области Шаги, где сохранилось множество полуразвалившихся храмов, пирамид и других памятников.

Название Меранея, которое носит эта местность, давало основание предполагать, что здесь находилась старинная столица Эфиопии, но Кайо рассеял это заблуждение.

Сопутствуя Исмаилу-паше в качестве минералога, французский исследователь в поисках золотых рудников прошел Бербер и добрался до Шенди. Затем они с Леторзеком решили установить географическое положение места впадения в Нил реки Атбара. В Ассуре, неподалеку от семнадцатого градуса северной широты, Кайо обнаружил развалины большого древнего города. Это был Мероэ [333].

Продолжая путь на юг, между пятнадцатым и шестнадцатым градусами, Кайо вышел к устью Бахр-эль-Абьяда, или Белого Нила, посетил развалины Сабы, исследовал приток Нила Рахад (в древности называвшийся Астосаба), увидел Сеннар, долину Голого, страну Фазоэле и приток Нила Тумат. Наконец вместе сИсмаилом-пашой он достиг области Синга, расположенной между Белым и Голубым Нилом.

Еще ни один путешественник не подходил так близко к экватору с этой стороны. Браун остановился на 16°10', Брюс — на 11°.

Мы обязаны Кайо и Леторзеку многочисленными определениями широты и долготы, ценными исследованиями отклонений магнитной стрелки, очень важными сведениями о климате, о температуре, о характере почвы и в то же время довольно любопытной коллекцией животных и растений. Кроме того, путешественники измерили и описали все исторические памятники, находящиеся за вторым порогом.

Этим открытиям обоих французов предшествовала их экспедиция в оазис Сива. В конце 1819 года они выступили с несколькими спутниками из Эль-Файюма и углубились в Ливийскую пустыню. На пятнадцатый день пути, после стычки с арабами, они достигли Сивы, сделали все измерения храма Юпитера-Аммона и астрономически определили, как и Браун, его положение. Позже этот оазис стал целью военной экспедиции, во время которой были получены новые, чрезвычайно важные данные в дополнение к уже собранным Кайо и Леторзеком.

Затем они посетили оазис Фарафра, не исследованный еще ни одним европейцем, и оазис Дахла и Харг [334]. Материалы этой экспедиции были отосланы во Францию Жомару [335], и тот использовал их при составлении труда под названием «Путешествие в оазис Сива».

Некоторое время спустя Рюппель [336] посвятил семь или восемь лет исследованию Нубии, Сеннара, Кордофана [337] и Абиссинии; в 1824 году он поднялся по Белому Нилу и прошел больше шестидесяти лье вверх от места его слияния с Голубым Нилом.

Наконец немецкий натуралист, горный советник в Австрии Йозеф Руссеггер [338] в 1836 — 1838 годах тоже побывал на нижнем течении Бахр-эль-Абьяда. Его путешествие, совершенное по заданию правительства, послужило началом больших и плодотворных изысканий, которые предпринял в этих краях Мехмед Али.

Глава третья

НАУЧНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ВОСТОКА И ЭКСПЕДИЦИИ ПО АМЕРИКЕ

Хотя открытия, о которых мы собираемся рассказать, собственно говоря, и не являются географическими, они все же пролили новый свет на многие древние цивилизации, настолько расширили сферу истории, а также общие воззрения, что мы не можем не сказать о них несколько слов.

Так, разбор клинописных памятников и расшифровка иероглифов были очень важными событиями по их последствиям. Перед нами раскрылось множество фактов, которые до тех пор были не известны или в исковерканном виде дошли до нас в более или менее фантастических рассказах древних историков — Диодора [339], Ктесия [340] и Геродота. Поэтому невозможно обойти молчанием столь значительные научные открытия.

Благодаря им мы близко знакомимся с новым миром, с высокоразвитой культурой, с нравами, образом жизни и обычаями, совершенно не схожими с нашими. Как любопытно держать в руках счета управляющего какого-то вельможи или правителя области, читать такие романы, как «Сетна» [341] и «Два брата» [342], такие сказки, как «Сказка об обреченном царевиче» [343].

Раньше древние постройки огромных размеров, прекрасные храмы, роскошные склепы, художественно изваянные обелиски были для нас только великолепными памятниками. Теперь же, когда прочитаны покрывающие их надписи, они рассказывают нам о жизни царей, воздвигнувших их, и сообщают обстоятельства, сопутствовавшие их сооружению.

Сколько имен народов, не упоминаемых греческими историками, сколько исчезнувших городов, сколько подробностей относительно религии, искусства, ремесла, быта; сколько политических или военных событий со всеми деталями раскрывают нам иероглифы или плиты, покрытые клинописью!

Мы знакомимся с повседневной жизнью древних народов, о которых раньше имели лишь неполные и, так сказать, поверхностные сведения; теперь у нас даже есть представление об их литературе. Может быть, не так уж далек день, когда мы будем знать жизнь египтян XVIII века до нашей эры не хуже, чем жизнь наших предков в XVII и XVIII веках после Рождества Христова.

Карстен Нибур сообщил о сделанных непонятными надписях Персеполиса и первый снял с них точные и полные копии. Производилось немало попыток прочесть эти надписи, но все было напрасно, пока наконец благодаря гениальному вдохновению и блестящей интуиции Гротефенду [344] — ученому филологу из Ганновера — не удалось в 1802 году проникнуть в окутывавшую их тайну.

И как же действительно своеобразны и как трудно поддаются толкованию эти клинописные надписи! Представьте себе ряд клиньев («cuneus»), поставленных различным образом и образующих расположенные по горизонтали сочетания, что выражают эти сочетания? Представляют ли они звуки и слоги или буквы вроде наших, из которых складываются целые слова? Имеют они идеографическое [345] значение, как иероглифы китайского письма? Какой язык скрывается за ними? Вот сколько задач надо было разрешить. Были лишь основания думать, что надписи, привезенные из Персеполиса, сделаны, вероятно, на языке древних персов, но Раск, Бопп [346] и Лассен [347] еще не успели провести исследования иранских языков и показать их родство с санскритом.