Бурый призрак Чукотки

Нымэйынкин призывно взвыл, стая бросилась вперед. Рев, вопли, удары и визг слились в долгий стон. Из кучи по широкой дуге вылетел еще один убитый волк, и стая рассыпалась. Медведь стоял на задних лапах: шерсть дыбом, клыки обнажены, глаза в красном пламени. Пар от разбрызганной крови обволакивал могучий торс. Медведь был страшен, и, пока вид его не смутил нападающих и не заставил их отступить, Нымэйынкин снова взвыл и прыгнул сам. Медведь уловил призыв, краем глаза заметил стремительную тень и махнул лапой. Это и помешало вожаку ударить в горло медведю. Нымэйынкин ударил в предплечье и тут же отлетел в сторону. Медведь остался стоять, а неудачная атака вожака все-таки смутила нападающих, один из них попятился и увидел дергающегося в агонии собрата. Он, взвыв, прыгнул на него, ведомый голодом и инстинктом, тысячи лет призывающим хищника добить раненого. Остальные бросились следом. А медведь, поняв, что пока забыт, побежал вниз по склону. Нымэйынкин посмотрел ему вслед. Но что он мог поделать один? И вожак присоединился к собратьям.

Волки уничтожили всех трех поверженных медведем членов стаи и, ошеломленные боем и пищей, еще долго рыскали по склону, хватая пропитанные кровью комки снега.

Наконец Нымэйынкин навел порядок в стае и повел ее по следу медведя, усыпанному каплями крови.

<…> Первой непонятные звуки услышала жена и посмотрела в окно.

— Ой! — вдруг закричала она. — Волки! Грызут! Скорее смотрите!

Мы бросились к окну. По откосу в снежных фонтанах неслась лавина. Рядом скользили белые тени. Они прыгали в лавину и вылетали оттуда, катились вниз и прыгали снова, пока весь этот ужасный ком не рухнул к подножию сопки. На минуту все скрылось в белесых вихрях снежной пудры. Но вот из оседающей пыли встал темный силуэт.

— Мо-о-оква, — прошептал сын.

Медведь, шатаясь, выпрямился, и тут же со склона длинными прыжками на его спину перелетел волк и ударил клыками. Медведь снова упал.

— Убьют! Убью-ю-ют! — страшно закричал сын.

Я схватил ракетницу, распахнул дверь и прямо с крыльца развесил над зверями несколько цветных ракет. Под хлопки выстрелов медведь встал и в фантастическом красно-зелено-желтом свете пошел навстречу выстрелам и вспышкам. То есть пошел навстречу тому, от чего вот уже несколько веков в ужасе бежит все живое!

<…> Он исчез за углом сарая, и мы услышали треск разрываемого рубероида и сломанных досок. Вот до чего напуган — полез прятаться в склад. Волки тем временем исчезли.

Ночью мы несколько раз выходили на крыльцо. Было слышно, как Моква стонал, рычал и чмокал. Стая здорово отделала бедолагу. Продержал нас Моква в напряжении двое суток, а в ночь на третьи ушел. Следы медведя в тундру были чисты. Выходит, зализал раны. С месяц Моква бродил по снегам, его видели и подкармливали буровики и оленеводы. А потом пропал. Видно, нашел местечко, где можно было спокойно доспать зиму. Объявился он только весной. Первым его, конечно, увидел сын, лакомившийся на склоне морены прошлогодней шикшей.

— Скоре-ей, смотрите, наш Мо-оква бежит! — услышали мы как-то ликующий голос. — Ур-р-ра!

Я посмотрел, повздыхал и принялся убирать на улице все, что «плохо» лежит…