Китай. Искусство есть палочками

— У меня в квартире вообще отопление сломалось, — заявил нам Еси, — так что я сплю под несколькими одеялами и в шляпе.

В любом случае отдохнуть нам не пришлось, так как Еси организовал для нас вечеринку в деревеньке в паре километров от города, где жил Дакпа, его партнер по бизнесу. Дакпа и Еси хотели возродить старинные традиции, чтобы местные собирались вместе, пели и танцевали, и открыли что-то типа клуба, рядом с которым была даже баскетбольная площадка, в надежде привлечь молодежь: все лучше, чем от скуки часами торчать в караоке-баре и злоупотреблять алкоголем.

Мы сидели за деревянным столиком в зале, обшитом светлыми еловыми панелями и украшенном декоративной резьбой, а рядом, в пристройке под навесом, местные жители готовили традиционные тибетские кушанья. Мы плотно наелись и выпили вина, а когда покончили с ужином, то в дверях показалась голова в красном тюрбане. Я поймала взгляд девушки и улыбнулась, та сразу же отпрянула, а через несколько минут в зал стали заглядывать все новые и новые любопытствующие. В конце концов, они набрались смелости и вошли. На женщинах были длинные платки цвета фуксии, обмотанные вокруг головы наподобие венца, и темно-синие платья, расшитые розовыми и зелеными цветами. Некоторые мужчины носили шляпы, напоминающие перевернутое ведро, богато украшенные золотой тесьмой и кистями из меха, а у одного была такая смешная меховая шапка, что издали казалось, будто у него на голове примостился маленький медведь. Все местные жители улыбались, демонстрируя идеальные зубы. Видимо, в этом тибетском чае действительно что-то есть.

Несколько минут местные нервно хихикали и перешептывались, но потом, казалось, забыли о нашем присутствии и пустились в пляс, причем сам танец выглядел следующим образом: мужчины клали друг другу руки на плечи, встав в линию, а женщины точно так же выстраивались напротив, лицом к ним, затем мужчины начинали петь и высоко подбрасывать ноги в ритм музыки, после чего наступал черед женщин.

И тут вдруг в зал вошла маленькая девочка лет трех в розовом платьице.

— Это дочка Дакпы. — Еси засмеялся, когда малышка поковыляла к нему, чтобы обнять, а потом вдруг остановилась и попыталась изобразить те же движения, что и танцоры.

То было весьма отрадное зрелище. Может быть, эти люди двигались и не совсем слаженно, зато от души. Вскоре мне начало казаться, что танец может продолжаться всю ночь напролет, а нам уже пора было спать. Каждый раз, когда песня затихала, Еси покашливал, собираясь попрощаться, но тут начинался новый номер. Еси посмотрел на нас с улыбкой:

— Если уж они разойдутся, то не остановишь.

Глава 16

Воссоздание рая

Гай вернулся в Пекин на следующее утро, а я проверила свой электронный почтовый ящик в бизнес-центре отеля, персонал которого стойко трудился при температуре воздуха в помещении плюс четыре градуса. Мои пальцы вскоре окоченели от холода, а медленный Интернет, казалось, из жалости чуть-чуть убыстрился. Мальчик-малаец, который дежурил в тот день, похоже, промерз до мозга костей. Он сидел неподвижно, с белым от холода и ужаса лицом, как жена Лота, превращенная в соляной столб за то, что посмела обернуться и взглянуть на Содом.

А за стойкой регистрации администраторы стояли, словно статуи, обездвиженные слоями перчаток и шапок, над головами у них висели огромные квадратные кондиционеры. Я поинтересовалась, почему бы им не включить отопление.

— Мы его включаем, когда останавливаются большие группы туристов, — ответили администраторы сдавленными голосами, так, словно от движений губ могла потрескаться ледяная корка на лице.

Я подождала внизу Кесанга, одного из здешних гидов, который собирался устроить мне экскурсию по городу и ближайшим пригородам. Вскоре он появился и повел меня к машине, на лобовом стекле которой намерз слой льда. Забавно, что в регионе с таким климатом у водителя не было никаких подручных средств типа скребка, чтобы соскрести лед. Он просто высунул голову в окошко, извиваясь всем телом, как египетская танцовщица, и так вел машину.

— Не волнуйся, сейчас выедем на солнышко, и все растает! — заверил меня Кесанг с беззаботной улыбкой.

Ему было чуть за двадцать, наполовину тибетец, наполовину непалец, модно одетый и очень симпатичный, должно быть, из обеспеченной семьи. Как и Еси, Кесанг получил образование за границей, в школе-интернате в Индии. Его родители бежали, как и многие другие семьи после того, как Китай захватил (по китайской терминологии «освободил») Тибет в 1950 году. Оккупация Тибета до сих пор остается камнем преткновения. Пресс-служба далай-ламы утверждает, что за период с 1950 года более одного миллиона тибетцев сгинули в трудовых лагерях, что коммунисты насиловали женщин, а детей увозили на «перевоспитание» в Китай. Более ста тысяч тибетцев до сих пор живут в изгнании, включая их духовного лидера, далай-ламу. Тем временем план китайских властей по расселению тибетцев закончился тем, что на исконно тибетской территории ханьцев теперь больше, чем тибетцев; даже в случае референдума перевес голосов будет в пользу китайцев, правда, два этих народа с трудом уживаются рядом.

— Китайцы боятся тибетцев, — сказал мне Кесанг, делая страшные глаза. — Тибетцы носят ножи. О, это дикий народ.

Кесанг — просто очаровашка. Он рассказал мне, что увлекается кино, каждый вечер берет в видеопрокате пару дисков и до утра погружается в выдуманный мир.

Мы отправились в монастырь Рингха, расположенный примерно в пятнадцати километрах от города. Дорогу в тот момент как раз ремонтировали, поэтому периодически приходилось перемещаться по обочине, а один раз даже перебираться через небольшую речушку. В сельской местности моему взору предстала идиллическая картина: вдалеке виднелись чистейшие речки, вдоль дороги смешные маленькие свинки с висячими ушами, покрытые черной щетиной, копались в земле в поисках чего-нибудь вкусненького. У них были длинные тонкие хвостики колечками, которыми они виляли, как щенки, и умильные пятачки. Время от времени попадались деревянные жерди, между которыми сушили ячмень. Сейчас трава уже приобрела золотой оттенок и заметно поредела, но летом здесь, наверное, полно цветов — фиолетовых ирисов, красных маков, желтых первоцветов, роз и азалий. Даже промерзший теплолюбивый малаец в отеле согласился, что летом в Чжундяне хорошо. На узких полосках лугов паслись яки и лошади, а вдалеке вырастали горные цепи.

— Это яки разных хозяев, но обычно в семье всего один взрослый мужчина, которому надо работать в поле, поэтому яков пригоняют на общее пастбище, — объяснил мне Кесанг. — А по вечерам они сами расходятся по домам и стучат лбами в дверь, чтобы их пустили.

Ха-ха, вот забавно! Як, который по вечерам сам приходит домой и стучится в дверь: «Эй, хозяева, я вернулся!»

В монастыре мы купили ароматические палочки и зажгли их. Я спросила Кесанга, нужно ли произносить молитву, когда я втыкаю палочки в пепел, и он с жаром ответил:

— Да, конечно! Молись за мир во всем мире.

Я попробовала.

Затем мы посетили близлежащую деревеньку. Кесанг рассказал, что местные жители до сих пор соблюдают традиционный похоронный обряд: разрезают труп на кусочки и бросают в реку.

— Это законно? — уточнила я.

— Разумеется, нет, но это же всего лишь одна маленькая деревенька, так что власти закрывают глаза.

Мы вошли в один из домов, где Кесанг тепло поздоровался с какой-то пожилой женщиной. Она, казалось, тоже обрадовалась, увидев симпатичного паренька, который привел в ее дом иностранку. Мы поднялись по ступенькам на второй этаж, где располагались жилые помещения. Здесь не было окон, и комнату освещали только тлеющие угли в очаге, который постоянно горел в углу. В полумраке старушка засуетилась, заваривая нам чай с маслом. Она носила традиционный костюм: черная шляпа, обвязанная красной лентой, крупные серебряные сережки-кольца, ярко-красная кофта, украшенная золотыми вставками, и синяя длинная безрукавка. На ногах — потертые парусиновые тапочки. Мы с Кесангом уселись на узеньких скамейках вокруг открытого огня и наблюдали, как гостеприимная хозяйка наливает кипящую воду из потемневшего от копоти горшка в высокую деревянную емкость цилиндрической формы, перемешивает жидкость длинной палкой, а потом разливает чай с маслом в потрескавшиеся чашки. Кроме того, старушка предложила нам домашний сыр из молока самки яка — неаппетитные желтые сморщенные кусочки, которые мне почему-то напомнили обрезки ногтей очень пожилого человека. Ногти мне пробовать не доводилось, но, думаю, по вкусу тоже очень похоже. Доброжелательный Кесанг на все лады расхваливал вкус сыра и сам с аппетитом уминал за обе щеки, я же осторожно взяла один маленький кусочек и медленно прожевала его.