Пост Леонардо

Судьбу апинаже можно назвать благополучной. Они, правда, уменьшились в численности, вынуждены были оставить несколько деревень и собраться в одно довольно большое (по индейским масштабам) селение. Живут они мирно, почти не конфликтуют с окружающими их белыми. Им — этим благополучным апинаже — могли бы позавидовать соседние индейские племена: влачащие жалкое существование нищие шеренте или преследуемые строителями дорог и земледельцами, захватывающими их земли, гавиоес. Апинаже стараются вести себя тихо, мирно. Их имена никогда не попадают на страницы печати, смакующей скандалы и конфликты между индейцами и белыми. Их периодически навещает приезжающий из Токантинополиса врач. Одним словом, судьба апинаже — это едва ли не самая удачливая судьба индейского племени, в течение долгого времени живущего в постоянном контакте с белыми. И все же их культура погибает. Точнее говоря, уже погибла. Никто не исполняет традиционных обрядов, забыты предания, не поются старинные песни.

Когда мы спросили вождя племени, мирно ли живут апинаже со своими белыми соседями, он почесал озабоченно затылок и сказал, что вообще-то живут они мирно, но иногда белые засевают свою кукурузу на землях апинаже. И год назад земли совсем стало мало, потому что один из богатых белых протянул проволоку, которой он отмечает свои земли, почти до самой деревни.

Один из сопровождавших нас бразильских инженеров пояснил, что захват индейских земель под пастбища или плантации — дело обычное. Ведь индейцы не заботятся о разметке своих владений. Даже сам епископ Токантинополиса купил недавно у некоего гражданина по имени Эпаминондас большой земельный участок, который, как выяснилось, был собственностью апинаже.

Другим племенам, сказал инженер, приходится еще тяжелее. У находящихся неподалеку отсюда гавиоес, например, при прокладке автомобильной дороги, соединившей городок Мараба с автострадой Белем — Бразилиа, отобрали самые лучшие земли. Многие деревни этого племени были просто-напросто изгнаны со своих мест.

Белые крестьяне в окрестных деревушках живут точно так же, как апинаже. Их фыт, жилища, орудия груда ничем не отличаются от того, что можно увидеть у индейцев. И тем не менее любой белый относится к индейцу свысока. Даже если этот белый — неграмотный, страдающий от нищеты и голода кабокло.

Может возникнуть вопрос: зачем я так подробно рассказываю обо всех этих терена или апинаже? Какое они, собственно говоря, имеют отношение к нашему путешествию в Шингу?

Самое непосредственное: то, что мы видим у апинаже или терена сегодня, через несколько лет можно будет увидеть и в Шингу: камаюра, иолапити, чикао и их соседи рано или поздно будут подавлены «белой цивилизацией» точно так же, как это уже произошло с апинаже, шеренте, терена.

Но действительно ли это так уж неизбежно, как утверждают братья Вилас-Боас и другие ученые-индеанисты? Неужели невозможно предохранить индейскую культуру от поглощения надвигающейся со всех сторон культурой «караибов»? И вообще: возможно ли как-то решить эту пресловутую «индейскую проблему»?

Разные люди давно пытались ответить на этот вопрос. Загадочная «индейская проблема» волновала уже первого премьер-министра свободной Бразилии, возникшей полтора века назад после отделения этой страны от португальского королевства — знаменитого «отца независимости» Жозе Бонифасио. Он пытался собственноручно сформулировать основы своей политики по отношению к индейскому населению, выдвинув в качестве основных «путей для последовательного приобщения индейцев к цивилизации»:

«1. Справедливость. Не подвергать индейцев насилию и не пытаться отобрать еще остающиеся у них земли, законными хозяевами коих они являются;

2. Мягкость, постоянство и смирение с нашей стороны, которые характеризуют нас как христиан;

3. Открытие торговли с варварами, даже если она нам будет в убыток;

4. С помощью подарков и терпеливых воспитательных мер мы должны стремиться к миру с враждебными индейцами;

5. Мы должны способствовать всеми возможными средствами бракам между индейцами, белыми и мулатами».

За истекшие с того времени, как были написаны эти слова, полтора столетия не было недостатка в государственных деятелях и чиновниках всех рангов, в теоретиках и практиках «индеологии», которые пытались развивать и совершенствовать эти принципы, столь же гуманные, сколь и идеалистические. Писались труды, произносились речи, закладывались памятники индейским вождям. Обладатели фешенебельных особняков Рио и Сан-Пауло, кокетливо бравируя своим квасным патриотизмом, нарекали наследников индейскими именами и украшали залы идиллическими гравюрами и пастелями на темы индейских мифов. Поэты писали свои поэмы, юристы сочиняли трактаты, а индейцев становилось все меньше и меньше... Этому не смогла помешать даже специальная Служба защиты индейцев, созданная великим бразильцем — генералом Мариано Рондоном, который в своих легендарных экспедициях по индейским землям неукоснительно следовал гуманистическому лозунгу «Умереть, если понадобится. Убивать — никогда!..»

В ответ на мой вопрос о том, что должно быть сделано для предохранения индейской культуры от «железной поступи прогресса», профессор Кардозо де Оливейра разводит руками:

— Конечно же, нужно уважать их культуру, их традиции, жизненный уклад, их независимость и право распоряжаться своей судьбой. Это никогда не делалось не только у нас, в Бразилии, но и во всех остальных странах, сталкивающихся с этими проблемами. Индейцы, как и любой другой народ, стремятся сохранить за собой право на суверенитет. Право жить своей жизнью. Но так как у них нет объективных условий и возможностей для этого, так как они не могут заставить белых прислушаться к их голосу, то в конце концов всегда торжествует право сильного.

Карлос Морейра Нето изучает историю законодательства, регулирующего статус индейцев в бразильском обществе с самого зарождения этой страны. Он считает главной бедой то, что индейцы всегда рассматривались окружающим их обществом как препятствие на пути прогресса и цивилизации, препятствие, которое должно быть устранено, преодолено или нейтрализовано.

А Эдуарде Галвао — один из старейших антропологов Бразилии, заведующий сейчас секцией антропологии в знаменитом музее имени Гёлди в Белеме, обратил мое внимание на едва ли не самую главную сложность проблемы.

— Решение этого вопроса, — сказал он, — необычайно трудно без разрешения проблем бразильской провинции вообще. Невозможно оказать действенную и эффективную помощь индейскому населению, не обратив внимания на положение остального сельского населения страны. Разве можно, например, послать медика или создать медицинский пункт в какой-то индейской деревушке, если на сотни километров вокруг в убогих деревнях бразильских бедняков дети будут продолжать умирать от отсутствия лекарств и элементарной помощи? Разве можно пытаться улучшить условия жизни индейцев, не оказывая одновременно помощи миллионам крестьян, многие из которых бедствуют и влачат не менее трудное существование, чем индейцы? Нельзя наладить сельскохозяйственное производство в какой-то индейской общине, не подымая одновременно культуру производства на плантациях белых соседей этой общины.

Иными словами, — заключил свою мысль профессор Галвао, — решение индейской проблемы должно было бы стать составной частью коренных структурных преобразований в социально-экономической жизни бразильской провинции.

Вопрос заключается в том, кто и когда способен решиться на реформы такого масштаба. И смогут ли индейцы дождаться этих реформ.

ТОЛЬКО ОРЛАНДО И КЛАУДИО...

Вторые сутки мы ждем самолета. Он должен сесть на две-три минуты и принять нас на борт, не выключая моторов. Поэтому все вещи давно уложены, никто не отлучается с Поста, и через каждые полчаса каждый из нас по очереди издает ликующий возглас: «Самолет!», принимая за шум моторов пение гигантского шмеля или рокот «джипа», возвращающегося с плантации. Торопливо делаются последние фотографии: красавец Мейрован с женой и дочкой, худощавый Пиуни со своим тихим семейством. Орландо по моей просьбе подсаживается на скамью к Пиуни, и детишки радостно ползут на руки деду. Он улыбается, шлепает их по смуглым попкам и — он не может потратить впустую даже эти три минуты, пока я щелкаю затвором «Кэнона»! — деловито осведомляется у Пиуни, не забыл ли он починить дверь на складе.