Дунайский лоцман

Титча, казалось, заколебался. Бандит не блистал сообразительностью. Не замечая, что он сам открыл существование Фогеля и Кайзерлика так называемому Максу Рейнольду, он считал доказательством, что тот знает их имена.

— Стаканчик можжевеловки? — предложил Драгош.

— От этого не отказываются, — молвил Титча. Потом, опорожнив стакан одним духом, он пробормотал, наполовину убежденный:

— Это любопытно. Мы в первый раз замешали чужака в наши дела.

— Надо же когда-то начинать, — возразил Карл Драгош. — Я не буду чужаком, когда меня примут в шайку.

— В какую шайку?

— Бесполезно хитрить, приятель. Ведь это уже решено.

— Что решено?

— Что я буду вашим.

— С кем решено?

— С Ладко.

— Да тише вы, — грубо перебил Титча. — Я уже вас предупреждал, что надо хранить это имя для себя.

— На улице! — возразил Драгош. — А здесь?

— Здесь, как и везде, как во всем городе, понятно?.

— Почему? — спросил Драгош наудачу. Но Титча еще сохранил остатки недоверия.

— Если вас спросят, — молвил он осторожно, — говорите, что вы его не знаете, приятель. Вам многое известно, но не все, как я вижу, и не вам водить за нос такую старую лисицу, как я.

Титча ошибался: не ему было тягаться с таким игроком, как Драгош, и старая лисица нашла своего хозяина. Трезвость не была главным качеством бандита, и сыщик, как только это открыл, изобретательно решил использовать слабое место противника. Его настойчивым предложениям бандит сопротивлялся, но слабо. Стаканы можжевеловой следовали за стаканами ракии и наоборот. Влияние алкоголя уже начало сказываться. Глаза Титчи начали блуждать, язык отяжелел, благоразумие исчезало. Как известно, путь пьянства скользок, и обычно чем больше утоляют жажду, тем она сильнее возрастает.

— Итак, мы говорили, — начал Титча немного вялым голосом, — что это условленно с атаманом?

— Условленно, — объявил Драгош.

— Он хорошо сделал… атаман, — заявил Титча, который в опьянении начал разговаривать с собеседником на ты. — У тебя вид настоящего парня, товарищ.

— Ты смело можешь это утверждать, — в тон ему ответил Драгош.

— Тогда, вот!.. Ты его не увидишь… атамана…

— Почему?

Прежде чем ответить, Титча заметил бутылку ракий и осушил ее двумя глотками. Потом хрипло сказал:

— Атаман… отправился.

— Его нет в Рушуке? — настойчиво спросил сильно разочарованный Драгош.

— Нет больше.

— Значит, он здесь был?

— Четыре дня назад.

— А теперь?

— Отправился к морю на шаланде.

— Когда он должен вернуться?

— Недели через две.

— Две недели отсрочки! Эх, вот мое счастье! — вскричал Драгош.

— Ты, верно, очень раззадорился войти в компанию? — с грубым смехом спросил Титча.

— Черт! — ответил Драгош. — Я — крестьянин, а дельце в Гроне принесло мне за одну ночь больше, чем за целый год копанья в земле.

— Это тебя и разлакомило! — решил Титча с раскатистым хохотом.

Драгош сделал вид, будто заметил, что стакан его собутыльника был пуст, и поспешил его наполнить.

— Ты совсем не пьешь, товарищ! — вскричал он. — За твое здоровье!

— За твое! — повторил Титча, опоражнивая стакан одним махом.

Сведения, полученными полицейским, были обильны. Он узнал, сколько сообщников в дунайской шайке: восемь, по словам Титчи; имена трех из них и даже четырех, считая атамана; назначение шаланды: море, где, без сомнения, судно заберет добычу; базу для операций: Рущук. Когда Ладко вернется сюда через две недели, все будет готово, чтобы арестовать его немедленно, если не удастся схватить бандитов в устье Дуная.

Но все-таки еще немало оставалось неразрешенных вопросов. Карл Драгош подумал, что, может быть, ему удастся осветить, по крайней мере, один из них, пользуясь опьянением собеседника.

— Почему же, — спросил он равнодушным тоном после некоторого молчания, — ты не хотел сейчас, чтобы я произносил имя Ладко?

Совершенно пьяный, Титча бросил мутный взгляд на компаньона, потом, в приливе внезапной нежности, протянул ему руку.

— Я все тебе скажу, ведь ты друг! — пробормотал он.

— Да!

— Брат!

— Да!

— Молодец, боевой парень!

— Да!

Титча взглянул на бутылки.

— По стаканчику можжевеловки? — предложил он.

— Нет больше, — ответил Драгош.

Видя состояние противника и опасаясь, что тот упадет мертвецки пьяным, сыщик старался выливать на пол добрую часть содержимого бутылок. Но это не устраивало Титчу, который, узнав, что можжевеловой уже нет, скорчил кислую гримасу.

— Тогда ракии! — умолял он.

— Вот, — согласился Карл Драгош и придвинул бутылку, в которой оставалось несколько капель жидкости. — Но осторожно, товарищ! Мы не должны опьянеть.

— Я! — запротестовал Титча, завладев бутылкой. — Я знаю, что могу и чего не могу!

— Мы говорили, что Ладко… — напомнил Драгош, осторожно направляя извилистый путь собеседника к цели.

— Ладко? — повторил Титча, забыв, о чем шла речь.

— Да… Почему нельзя его называть?

Титча пьяно рассмеялся.

— Это тебя интересует, сынок! Это значит, что здесь Ладко произносится Стрига, вот и все.

— Стрига? — повторил Драгош, ничего не понимая. — Почему Стрига?

— Потому что так зовется это дитятко… Ну, вот как тебя зовут… В самом деле, как тебя зовут?

— Рейнольд.

— Ага… Рейнольд… Ну, хорошо! Тебя зовут Рейнольд… Его зовут Стрига… Это ясно.

— Однако в Гроне… — настаивал Драгош.

— Хо! — перебил Титча. — В Гроне это был Ладко… Но в Рущуке это Стрига!

Он подмигнул с хитрым видом.

— Да уж так, ты понимаешь, не пойман — не вор! Что преступник принимает вымышленное имя, которым прикрывает свои злодеяния, это не может удивить полицейского, но почему именно фамилия Ладко, фамилия, написанная на портрете, найденном в барже?

— Однако существует и настоящий Ладко! — нетерпеливо вскричал Драгош, выразив, таким образом, свое предположение.

— Черт возьми! — сказал Титча. — Это-то и есть самое смешное.

— Но кто же тогда этот Ладко?

— Каналья! — энергично заявил Титча.

— Что он тебе сделал?

— Мне?.. Ничего… Стриге…

— А что он сделал Стриге?

— Отнял у него женщину… Прекрасную Натчу. Натча! Имя, написанное на портрете!

Драгош, уверенный, что он на хорошем следу, жадно слушал Титчу, который продолжал, не дожидаясь, чтобы его просили:

— Потом они совсем не друзья, понимаешь! Вот почему Стрига взял его имя. Он хитрец, Стрига!

— Я все-таки не понимаю, — упорствовал Драгош, — почему нельзя называть имя Ладко.

— Потому что это опасно, — объяснил Титча. — В Гроне… и в других местах, ты знаешь, что оно означает… А здесь, Ладко — имя лоцмана, который восстал против правительства… он устраивает заговоры, бездельник… А улицы в Рушуке полны турок!

— Что с ним случилось? — спросил Драгош.

Титча жестом показал незнание.

— Он исчез. Стрига думает, что умер.

— Умер!

— И, вероятно, это правда, потому что женщина у Стриги.

— Какая женщина?

— Ну! Прекрасная Натча… Сначала имя, потом жена… Она недовольна, голубка… Но Стрига держит ее на борту шаланды…

Все стало ясно Драгошу. Он проводил долгие дни не в обществе заурядного преступника, но с изгнанником-патриотом. Какова же в этот момент скорбь несчастного, который, явившись к себе после стольких усилий, нашел опустевший дом?.. Нужно спешить к нему на помощь… А дунайскую банду Драгош, отныне хорошо осведомленный, без труда найдет и уничтожит.

— Жарко, — вздохнул он, притворяясь опьяневшим.

— Очень жарко, — согласился Титча.

— Все ракия… — пробормотал Драгош.

Титча ударил кулаком по столу.

— У тебя слабая голова, малыш! — насмешливо сказал он. — Я… Ты видишь… Готов начать снова…

— Не могу состязаться с тобой…

— Воробышек… — издевался Титча. — Ладно, идем, раз уж тебе так хочется.

Расплатившись с хозяином, компаньоны очутились на площади. Перемена оказалась неблагоприятной для Титчи. На свежем воздухе его опьянение заметно увеличилось. Драгош боялся, что слишком напоил его.