Вокруг света по меридиану
Вокруг света по меридиану читать книгу онлайн
Таким уникальным маршрутом (ведь обычно кругосветные экспедиции огибали земной шар по параллелям) решили двигаться англичанин Ранульф Файнес и пестрая команда его компаньонов-добровольцев. Их путь, начавшийся из Гринвича, пролегал по пустыне Сахаре, болотам и джунглям Мали и Кот-д'Ивуара, по неисследованным, крайне опасным районам Антарктиды. Тихим океаном путешественники прошли до побережья Аляски и далее — Северо-Западным проходом в Северный Ледовитый океан и к полюсу. О том, как возникла идея необычного путешествия и как она была воплощена в жизнь, какие опасности и неожиданные сюрпризы поджидали энтузиастов во время их четырехлетнего путешествия, вы узнаете из книги Ранульфа Файнеса «Вокруг света по меридиану».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Джинни догнала меня уже в хижине, потому что подходило время сеанса, а ей предстояло еще многое подготовить. Однако при включении обогревателя он загорелся, и при тушении пламени Джинни обожгла руки. Ожоги были поверхностные, но так или иначе это было большой неприятностью в местности, где все вообще заживает плохо. Она также положила свою зажигалку «Зиппо» в задний карман брюк и, укладывая кабель днем, забыла убрать ее, за что и заработала «холодный» ожог на бедре «по чертежу» зажигалки.
В ту ночь я не мог заснуть, а на рассвете почувствовал тошноту, почти как при морской болезни. Острая, яростная боль в той части живота, где, как я считал, находится аппендикс, не покидала меня. Боль все же прошла, и я с трудом опустился по самодельной лесенке с нашей спальной платформы. Выпрямившись, я ощутил слабость во всем теле и тошноту. Я доковылял до другого конца хижины и разбудил Олли. Он посмотрел на меня со своей койки: «Скорее всего, это испарения от обогревателя, пойди хлебни свежего воздуха». Наверное, он был прав. Весь в жару, со страшной головной болью я вышел в туннель и улегся на ледяной пол, стараясь глубоко дышать, но вскоре замерз и двинулся обратно.
Наверное, я вырубился на мгновение, потому что потом обнаружил себя на полу. Голова шла кругом, и я позвал Джинни. Она проспала всего три часа после ночной работы, однако проснулась и втащила меня на картонную «кушетку». Боль возобновилась неожиданно и поразила меня своей неистовостью. Словно нож, вращающийся вокруг своей оси, вошел мне в живот.
Я никогда не испытывал боли сильней, она распространилась от желудка до поясницы. Ее сопровождали онемение и покалывание в обеих руках от запястьев до локтей.
Олли измерил мне температуру и прощупал живот своей необычно холодной рукой. К середине дня боль прекратилась, и я почувствовал себя лучше. Как я понимаю, Олли, как, впрочем, и я сам, почувствовал сильное облегчение оттого, что ему не придется вырезать мне аппендицит. Ведь прошло уже два года с тех пор, как ему довелось наблюдать за такой операцией. Год спустя врач в Новой Зеландии с моих слов поставил диагноз — случай хронического несварения желудка. В общем, я рад, что это никогда больше не повторялось.
На следующее утро у Чарли сдали нервы. Бози снова воспользовался его одеждой — на этот раз сходил в один из его меховых сапог. Я убрал это безобразие, отшлепал пса линейкой и пришел к выводу, что отныне он должен спать только в моем конце хижины, пребывая взаперти за двумя дверями, подальше от обуви Чарли. К тому времени нервы у всех сильно расшатались. Атмосфера накалилась, никто не разговаривал.
Ситуация напоминала мне слова Тура Хейердала: «Самое опасное в любой экспедиции — это когда людям приходится неделями видеть одни и те же лица, тогда наступает душевное опустошение, особое физиологическое состояние, которое можно назвать „экспедиционной лихорадкой“; она превращает даже самых добродушных людей в личности раздражительные, агрессивные, легко приходящие в ярость. Это происходит оттого, что постепенно люди перестают воспринимать друг друга и наконец не замечают ничего больше в других, кроме их недостатков, а все положительное просто не регистрируется серым веществом мозга».
В то воскресенье я попросил у Олли немного локтитового клея — особого вещества для склеивания стали с резиной. Он принес мне целый флакон.
«Умеешь пользоваться?» — спросил он.
«Да», — ответил я.
«Ты уверен?»
«Конечно».
В тот же миг Олли взорвался — завопил пронзительным голосом: «Тебе всегда было наплевать на мои советы!» Этот случай послужил как бы кульминацией извержения, но его последствия сказались сильнее обычного, потому что Олли утихомирился только к вечеру. Это было на него не похоже, обычно он пребывал в таком состоянии не дольше часа. Уже потом, когда прошло много времени, мы вспоминали с юмором «надир» наших отношений, называя это «локтитовым эпизодом». Однако в то время наши эмоции были неподдельными и выражались весьма откровенно.
В своей спорной книге «Скотт и Амундсен» Роланд Хентфорд писал:
«В полярных экспедициях, объединяющих людей в теснейшие формирования-группы, обычно происходит процесс естественного отбора психологического лидера. Такой конфликт сродни схватке за первенство в волчьей стае или собачьей своре. Это более или менее открытый вызов назначенному, формальному лидеру. Каким образом тот справится с угрозой его власти — одно из испытаний, через которое проходит большинство командиров, от исхода которого зависит благополучие и единство всей группы».
Я никогда не вступал сознательно в такую борьбу с Олли или Чарли, и ни в одной из предыдущих экспедиций, ни во время службы в армии мне не приходилось рассматривать вопрос о разделении командования. Я всегда следую принципу быть начеку при первых признаках подобной опасности и стараюсь избегать соблазна спрашивать совета у членов моей группы, так как это может лишь спровоцировать их в дальнейшем на «совещания», когда те не нужны вовсе.
В конце июля Олли отправился побродить на лыжах при свете луны. Покинув хижину, уже через пять минут он обнаружил, что у него расстегнулась молния на брюках. Он не мог справиться с ситуацией закоченевшими руками и поэтому оставил все как есть. Вернувшись, он обнаружил, что его «фамильные драгоценности» превратились в «замороженный актив», поэтому пришлось спешно использовать блюдце с теплой водой, чтобы исправить положение. Ему повезло. Тот день выдался самым холодным. Держался устойчивый ветер со скоростью 22 м/сек, температура была -45 °C. При такой температуре и ветре любая обнаженная человеческая плоть подвержена обморожению через пятнадцать секунд. Олли же выставил свою на добрых пятнадцать минут.
В то же самое время команда «Бенджи Би» занималась зарабатыванием денег чартерными перевозками, чтобы поддерживать судно в приличном состоянии. Единственно доступным чартером показались грузо-пассажирские перевозки между коралловыми атоллами Тувалу в районе Западного Самоа. Это очень жаркий район с повышенной влажностью воздуха. Таким образом, Антон Боуринг и остальные члены нашей «семьи» обливались потом и лечились от тропического лишая во влажной духовке, которую представлял теперь «Бенджи Би», а мы дрожали от холода на юге.
Вернувшись в Лондон, Дэвид Мейсон, Ант Престон и группа добровольцев прилагали усилия для подготовки второй половины экспедиции. Каждую неделю Джинни сообщала им список снаряжения, необходимого для наших арктических баз. И всякий раз казалось, что список будет окончательным, но мне приходили в голову все новые и новые идеи. Бедный Дэвид!
В июле того же года он, как человек, являющийся мозговым центром таковой деятельности, составил короткий отчет о проделанной работе:
Мне кажется, что я могу точно определить время, когда у меня появились седые волосы, — это случилось, когда Рэн с легким сердцем свалил на меня в июле 1979 года всю работу по сбору запасов и снаряжения. Для. того чтобы все поняли хотя бы отчасти, что это за работа, стоит рассказать хотя бы о том ящике с рационами для одной из уединенных баз — в районе Байрон-Бей в Северо-западном проходе. Его содержимое — довольно сложные рационы для ледовой команды, которые отличались от рационов для базового лагеря, путешествия в джунглях, в пустыне или судового питания. Калорийность и тип упаковки менялись в каждом случае соответственно.
Рационы на двенадцать человеко-дней для Байрон-Бей составляли 0,0005 % от всех запасов продовольствия, которое предстояло съесть за всю экспедицию, и тем не менее они были крупицей в той массе тысячи других предметов снаряжения, которые необходимо было заполучить, проверить, упаковать и отправить вовремя и совершенно бесплатно. Недопоставка этого единственного ящика с рационами в Байрон-Бей могла вызвать серьезные осложнения для ударной группы.
Казармы графа Йоркского, где я работал, используются несколькими территориальными воинскими частями, которые в пределах этого комплекса пользуются различными зданиями. Рэн и Джинни работали там с 1972 года— им был отведен небольшой оффис, который не был нужен никому. Когда стало поступать все больше и больше снаряжения, стало не хватать помещения и пришлось выпрашивать у разных полков права на «скромные уголки» в их гаражах и складах. За несколько месяцев удалось добиться концессий на несколько таких закромов, которые я буду называть А, Б, В, Г, Д, Е…
Со временем и этих помещений оказалось недостаточно, поэтому Рэн заявил права на просторное пустующее помещение (фактически это был автомобильный парк), где он соорудил сарай из жести, которую тоже выклянчил.
С той поры не утихала битва между Рэном и фактическими владельцами складов и гаражей. А однажды кладовщик склада во время ежемесячной инспекции обнаружил вдруг, что «закрома» настолько пополнились, что входная дверь уже не запирается. Пребывая в состоянии, близком к апоплексическому удару, он в ярости послал за Рэном, который, прекрасно сознавая, что такое случится рано или поздно, тут же уехал на практические курсы по мореходной астрономии. Через неделю он возвратился, чтобы немедленно приступить к переброске грузов из А в Б, чтобы умиротворить кладовщика А. Таким образом наши припасы оставались в покое лишь до тех пор, пока не наступила очередь кладовщика Б провести свою инвентаризацию. Следовало точно такое же представление (Рэн отсутствовал в этот раз на курсах по изучению мотонарт).
Подобные перемещения грузов проводились по ночам на деревянной тачке, которой обычно пользовались уборщики казарм. Эти уборщики регулярно приходили в бешенство от собственного бессилия, когда не находили тачку, потому что Рэн всякий раз оставлял ее не там, где надо, нередко со спущенной от перегрузки шиной.
К тому времени, когда я принял командование тачкой и всей системой, это превратилось в нарушение дисциплины благодаря стараниям одного из кладовщиков, который делал внезапные проверки вместо месячных. Поэтому надо мной висела угроза быть застигнутым врасплох.
В марте 1980 года, когда я вернулся из Санаэ, мне удалось найти спонсора для приобретения большого сорокафутового контейнера. Я раздобыл транспорт у другого спонсора, а кран для разгрузки — у третьего. Все шло хорошо до тех пор, пока не уехали кран и грузовик. Затем раздались телефонные звонки— один разгневанный офицер потребовал от меня частичной замены главных ворот казармы, а другой уведомил о том, что нами были вырваны какие-то телефонные провода. Я спросил его — как это случилось (в этом случае он разговаривал лично со мной), но это не помогло. Третий офицер хотел знать, кто и когда уберет огромный контейнер из его автомобильного парка. Я ответил, что попытаюсь выяснить.
Шли месяцы, грузы прибывали в огромном количестве и уже не умещались в контейнере. Поэтому я завалил ими крышу контейнера и накрыл все гигантским чехлом. Офицер, который пожаловался на контейнер, теперь позвонил по поводу этого чехла. Я не сказал ничего определенного, потому что счел себя в безопасности, поскольку разговор не коснулся самого контейнера. Наверное, офицер привык к нему. Ведь сначала он сетовал по поводу нашей жестяной будки, но, совершенно очевидно, в конце концов смирился. Было ясно, что так произойдет и с чехлом.
Часть контейнера пришлось использовать как помещение для упаковки рационов, поэтому я подвел к нему электрическое освещение на длинном проводе, однако это стало вызывать замыкание в сети казармы всякий раз, когда шел дождь.
Затем я обнаружил почти расформированное подразделение Корпуса медицинских сестер, состоящее сплошь из женщин. Они размещались в глухом углу казармы и, казалось, пребывали в таком состоянии со времен первой мировой войны. По крайней мере так выглядело их обмундирование, однако они отличный народ и взяли на себя все заботы по упаковке рационов .
