Загадки и трагедии Арктики

Все в душе ликует, одна только мысль не дает покоя: почему этот мыс носит имя человека, игравшего в той экспедиции 1648 г. важную, но все же вторую роль? Куда делась фамилия руководителя, организатора того похода-плавания? Ведь историкам-то оно прекрасно известно, вошло в солидные монографии, никем не опровергнуто: Федот Алексеевич Попов, он же Федот Алексеев, он же Федот-Холмогорец (по месту его рождения, села Холмогоры под Архангельском, давшего затем миру Ломоносова).

Обращаемся к «Топонимике морей Советской Арктики», написанной ленинградскими полярными гидрографами С. В. Поповым (однофамильцем нашего героя) и В. А. Троицким. Она содержит несколько тысяч именных названий всевозможных географических объектов, даже весьма незначительных, и почти каждая фамилия снабжена краткой биографической справкой. Ищем Федота Попова. Находим: ледник Попова на Новой Земле, назван в честь изобретателя радио Попова Александра Степановича. Двигаясь дальше на восток вдоль северного побережья Евразии, видим остров Попова Федора в дельте Лены, названный в память жителя Туруханска, промышлявшего в этих местах в середине XVIII в. Затем— лагуна -Попова Степана на острове Врангеля, куда означенный охотник прибыл в 30-х гг. нашего столетия вместе с семьей из одиннадцати человек. А вот и мыс Попова на Чукотке, в бухте Провидения — нет, опять не то, это другой Попов, Андрей Александрович, адмирал и кораблестроитель, плававший в водах Тихого океана в конце прошлого века. Имени Федота Попова на карте нет.

Надо признать, что с «благодарной памятью потомков», как у нас иногда любят выражаться, холмогорскому помору Федоту Попову откровенно не повезло. А был он личностью незаурядной, задумал отыскать морской проход из устья Колымы на реку Анадырь в обход всей Чукотки. Попов просил «прикомандировать» к его экспедиции представителя власти, каковым и оказался уроженец Великого Устюга казак Семен Иванович Дежнев. Его казачий отряд был придан экспедиции «для государева ясачного сбору и для прииску новых неясачных людей и для государевых великих дел».

Девяносто участников плавания, промышленников и казаков, шли на шести кочах, но лишь три судна достигли «Чукотского Носа» — нынешнего мыса Дежнева, затем потонул еще один коч, а два оставшихся оказались раскиданы штормом в разные стороны. Дежнева с товарищами долго носило по морю и прибило, в конце концов, к Анадырю, местности в ту пору безлюдной. Здесь они перезимовали, затем совершили ряд походов и плаваний, добывая у «туземцев» моржовую кость и собирая с них дань-ясак.

А коч Федота Попова, судя по вполне достоверным сведениям, достиг Коряцкой земли. Не исключено даже, что его люди стали одними из первых русских, сумевших добраться до совсем уж недосягаемой в те времена Камчатки. Сам же Федот-Холмогорец то ли пропал без вести, то ли умер от цинги. И его имя сохранилось лишь в научных трудах да в наименовании речки Федотовки на Камчатке, предположительно названной в память о нем (это ныне опровергается большинством ученых).

Что ж, не он первый, не он, увы, последний. Сколько безымянных поморских могил с повалившимися, покосившимися, а иногда и хорошо сохранившимися деревянными крестами разбросано по островам и архипелагам Крайнего Севера, по всему побережью Ледовитого океана!

Раскопки, проведенные лет десять назад нашими археологами на норвежском Шпицбергене, убедительно показывают, что здесь, на Груманте, архангельские поморы впервые побывали не позднее XVI столетия, может быть, даже в XV в., т. е. еще до официального открытия этого архипелага голландской экспедицией Виллема Баренца (1596 г.). Кресты, могилы, остатки жилищ-зимовок, шахматные фигурки из дерева (принадлежность излюбленной поморами игры) — все это неоспоримые свидетельства того, что архангелогородцы и их предки обосновывались тут всерьез и надолго, как, впрочем, всюду, куда они добирались во время своих великолепных плаваний по Ледовитому океану. Нашим археологам удалось найти на Шпицбергене даже собственноручные записи древних поморов. На одной распялке для песцовых шкурок, например, выявлена вырезанная ножом надпись: «Представился миряниннъ от города» — «Умер житель города», и специалисты-палеографы датировали эту находку второй половиной XVI столетия!

Незадолго до начала Великой Отечественной войны советскими исследователями, проводившими изыскания на Восточном Таймыре, были получены веские доказательства того, что русские мореходы еще в первой половине XVII в. прошли с запада через Белое, Баренцево и Карское моря, миновали пролив Вилькицкого (самое сложное в ледовом отношении место на трассе Северного морского пути), обогнули мыс Челюскин, в ту пору безымянный (а это крайний северный мыс всей Евразии), вошли в море Лаптевых и зазимовали у берегов Восточного Таймыра, где, скорее всего, и погибли.

Некоторые находки, сделанные в последнем лагере неизвестных мореплавателей, поражают безмерно. Оказывается, у них имелось первоклассное для той эпохи огнестрельное оружие, в списке снаряжения были такие сугубо мореходные приборы, как компас и солнечные часы, а среди предметов быта — искусно вырезанные шахматы, богатое русское платье с золочеными шариками-украшениями, ножи с тончайшим резным узором и надписями славянской вязью, да к тому же выполненными каллиграфическим почерком — несомненный показатель высокого уровня культуры былых владельцев всей этой утвари. В реестре находок оказались монеты времен Ивана III, Ивана IV и Михаила Романова, что и позволило довольно точно датировать саму экспедицию. Бусы и прочие украшения, обнаруженные на месте стоянки древних мореходов, явно говорят о том, что их предприятие было торговым, направленным на установление деловых связей с жителями Сибирского Севера, и это — в Арктике, в XVII столетии!

Когда читаешь научные статьи, посвященные тому удивительному плаванию, больше всего поражаешься одной детали: среди путешественников была женщина (либо подросток). Сегодня подобное невозможно и вообразить, если мысленно представить, себе масштабы и тяготы такой полярной экспедиции. Безымянная женщина среди таких же безымянных мужчин, разделившая их трагическую участь, — согласитесь, тут есть место для размышлений и о неразгаданной тайне, и о драматических событиях, разыгравшихся здесь более трех с половиной столетий назад. И еще раз хочется сказать: загадочное и страшное в истории Арктики неразделимы.

ПРОПАВШИЕ ЭКСПЕДИЦИИ

ДВА ПОРТРЕТА ИЗ XVIII СТОЛЕТИЯ

Имена и фамилии на географической карте — вечная и во многом печальная тема. Да, так не раз случалось в истории Арктики: уходили в ночь и пургу десятки и даже сотни людей — и исчезали из памяти следующий поколений. Из жизни, разумеется, тоже исчезали, иногда целыми экспедициями, хотя, кажется, в истории нашего, Русского, Севера не случалось трагедии, аналогичной той, что произошла с британской морской экспедицией. Джона Франклина в середине прошлого века, когда погибли все сто двадцать восемь (или сто двадцать девять) участников плавания и более десяти лет ни одна душа в мире не ведала ничего об их судьбе.

«Мы ленивы и не любопытны» — эти пушкинские слова можно поставить грустным эпиграфом к истории нашего непростительного забвения собственных деяний, своих же национальных героев. Нет, безусловно, какое- то количество кем-то когда-то канонизированных имен мы знаем еще со школьной скамьи: Баренц и Беринг, Нансен и Амундсен, Дежнев и Челюскин, Седов и Папанин — эти фамилии у нас на слуху. Но вдруг в некий момент мы замечаем на самой обычной карте Арктики пролив Овцына, мыс Ласиниуса, бухту Прончищевой — и встаем в тупик. Их мы не «проходили», фамилии этих людей не попадались нам в популярных историко-географических изданиях.

На мгновение нам становится стыдно, но лишь на мгновение — жизнь быстротечна, в ней масса интересного, сиюминутного, кажущегося нам архиважным, и мы успокаиваемся, успокаиваем заодно и собственную совесть, чтобы тотчас же забыть эти забрезжившие как бы в тумане имена. А ведь они принадлежат участникам одной из самых ярких экспедиций в истории не только Крайнего Севера, но и всей России — Великой Северной экспедиции 1733—1743 гг.