В погоне за тайной века

«Во всю жизнь мою, — писал Литке, — не встречал я добрейшего человека, более готового служить и быть полезным всякому с полным самоотвержением. С самой первой минуты нашего знакомства он полюбил меня как сына и я его как отца». [210]

Это чувство друг к другу они пронесли через всю жизнь.

Литке было пятнадцать лет, когда началось нашествие Наполеона на Россию. В грозный 1812 год Федор Литке упросил взять его волонтером на флот, а спустя год он сражался с французами под Данцигом. Отвага и смелость 16-летнего юноши не остались незамеченными. Его наградили орденом Анны четвертой степени.

Отгремели бои отечественной войны. Наполеон был низвергнут. Мир воцарился над Европой. Но Федор Литке не пожелал расстаться с флотом. Вскоре судьба привела его на борт шлюпа «Камчатка», которым командовал известный мореплаватель Василий Михайлович Головнин.

26 августа 1817 года, в тот самый день, когда все праздновали пятую годовщину «вечно достопамятного для России Бородинского сражения» «Камчатка» оделась парусами и, отсалютовав Кронштадту, ушла навстречу опасностям и испытаниям. Через месяц она была на просторах Атлантического океана. Попутный ветер стремительно уносил ее на юго-запад.

Федор Литке изведал бури и штормы трех океанов и всех широт от мыса Горн до Берингова моря. Он стоял у руля, управлял парусами, проходил между каменными рифами, плыл в тумане. Его хлестали тропические ливни и холодные дожди, он изнывал от жары и дрожал от ледяного ветра. Эта жизнь, полная опасностей и лишений, увлекла его. Он вернулся в Кронштадт настоящим моряком. «…Но моряком школы Головнина, который в этом, как и во всем, был своеобразен, — писал Литке. — Его система была думать только о существе дела, не обращая никакого внимания на наружность. Мне памятен его ответ Муравьеву, вооружавшему „Камчатку“ и, вероятно, спрашивавшему что-нибудь о рангоуте. „Помните, что об нас будут судить не по блочкам и другим пустячкам, а по тому, что мы на другом конце света сделаем хорошего или дурного“. [211]

Современники единодушно признают, что Головнин оказал на Литке глубокое влияние. Этот прямодушный в суждениях и смелый в своих действиях мореплаватель „отличался светлым умом и широким, можно сказать, государственным взглядом“. Он так беспощадно критиковал политику самодержавия по отношению к морскому флоту, что Дмитрий Завалишин считал его декабристом. И хотя он не был членом тайного общества, но безусловно знал о его существовании и сочувствовал идеям, которые исповедывали его члены. Головнин обладал глубокими познаниями не только в морском деле, но и во многих областях науки, не говоря уже о незаурядном литературном таланте. Среди мореплавателей первой половины XIX века только один Крузенштерн может сравниться с ним по широте образования, по энергии и по любви к науке о море. И не случайно, что эти два корифея часто совместно выступают по вопросам полярных и морских исследований.

Литке старался брать пример со своего учителя. Кроме моря, для него ничего не существовало.

Чтобы познакомиться с Ледовитым океаном, Литке попросился в Архангельский флотский экипаж и совершил переход в Кронштадт на фрегате. А через год ему предстояло испытать свои силы в самостоятельном плавании.

Его строгий и взыскательный учитель никогда не забывал о своих питомцах. Фердинанда Врангеля, который был одним из самых близких друзей Литке и плавал на „Камчатке“, он отправил начальником Колымской экспедиции, Матвея Ивановича Муравьева — главным правителем Русской Америки. Теперь настал черед Федора Петровича. По рекомендации Головнина его назначили командиром брига „Новая Земля“.

В. М. Головнин.

Не задумываясь, Литке принял это лестное предложение. „А было над чем задуматься“, — вспоминал он в старости, считая, что ему недоставало опытности, знаний, умения руководить людьми в трудной полярной экспедиции. Головнин отлично понимал, что обрекает своего воспитанника на тяжелое испытание, и в течение всех четырех плаваний помогал ему советом, делом и заступничеством. Сохранились письма Головнина — яркое свидетельство чуткой заботы знаменитого мореплавателя о трудах и судьбе Федора Литке. Он хлопочет о назначении на его корабль способных офицеров, об обеспечении экспедиции инструментами и припасами, сообщает флотские новости и приходит на помощь в трудные минуты. [212]

Перед отъездом Литке из Петербурга этот суровый человек шлет ему сердечное письмо, в котором желает доброго пути и удачи в исследованиях. Стоит заболеть одному из мичманов, как Головнин добивается назначения в экспедицию Николая Чижова, одаренного офицера. С Чижовым он отправляет Литке письмо, в котором сообщает о своих хлопотах для экспедиции, о ходе заготовки мяса и других припасов. В результате этой заботы за четыре плавания в Северном Ледовитом океане экспедиция не потеряла ни одного человека.

14 июля 1821 года бриг „Новая Земля“ покидает Архангельск. Литке наизусть помнит скупые строки предписания, выданного морским министром:

„Цель поручения, Вам делаемого, не есть подробное описание Новой Земли, но единственно обозрение на первый раз берегов оной и познание величины сего острова по определению географического положения главных его мысов и длины пролива, Маточкиным Шаром именуемого, буде тому не воспрепятствуют льды и другие какие важные помешательства“. [213]

Предписание не очень стесняет его намерения. По-видимому, составитель инструкции понимал, что в Ледовитом океане действия начальника экспедиции будут зависеть главным образом от льдов, штормов и ветров. Зато категорически запрещено оставаться на зимовку…

Через пять дней бриг достигает входа в Северный Ледовитый океан. Путешественникам предстоит миновать несколько банок. О существовании их морякам известно, но они „на различных картах показаны различно“.

„На бриге нашем, — писал Литке, — было две карты Белого моря: одна меркаторская, печатная, сочинения генерал-лейтенанта Голенищева-Кутузова; другая — плоская рукописная, составленная в Архангельске… штурманом Ядровцевым по тем картам, которые служили основанием к первой. На печатной карте показана была двухсаженная банка, почти на параллели Орлова Носа, в 19 от него милях, на второй длинная полуторасаженная банка на параллели Конушина Носа, в 20 милях от берега“. [214]

Литке направился в проход между этими банками. Через несколько часов бриг „Новая Земля“ оказался на мели.

Начинался отлив. Вода быстро убывала, и судно легко могло опрокинуться. Спустили верхний рангоут, чтобы сделать из него подставы к бортам брига, однако „деревья ломало одно за другим в щепы“. „И наконец судно наклонилось столько, что я каждую минуту ожидал, что оно вовсе опрокинется“, — вспоминал об этом трудном часе Литке. Но бриг неожиданно выпрямился. Вскоре банка совсем обсохла. Можно было, как в доке, исправить повреждения, но пока следовало заботиться о том, чтобы не получить их.

Как только прилив достиг полной силы, матросы налегли на завозы, и вскоре судно было „на вольной воде“.

Литке предполагал, что экспедиция, обнаружив мель, сделала открытие. Но спустя несколько месяцев он получил в Архангельске еще одну „карту Белого моря, составленную в 1778 году капитаном Григорковым и Домажировым, на которой почти в том самом месте обозначены две небольшие банки, при малой воде высыхающие“. [215]

В ночь на 1 августа с вахты дали знать о том, что видят судно. Литке бросился на мостик. Нет, вахтенные обманулись. Это были льды, а за ними виднелся небольшой островок. Крохотный клочок суши звал и манил к себе моряков, с нетерпением ждавших, когда откроются берега Новой Земли. Но льды сплошной неодолимой полосой стояли на их пути. Решили спускаться к югу, надеясь ближе к материку найти проход к берегам Новой Земли. Нетерпение овладело всем экипажем. Сорок три моряка внимательно всматривались в восточную часть горизонта. Все чаще и чаще раздавался крик: „Земля!“ Но вскоре выяснялось, что за берег принимали причудливые облака. Вместо твердой земли перед ними 5 августа снова встал лед. Лед был на западе, лед был на севере, лед был к востоку, лед ударялся о борта корабля, — казалось, лед всюду. Затем бриг подхватило сильное течение из Карского моря и отнесло в то место, где экспедиция находилась пять дней назад.