Не говори ты Арктике — прощай

Но — «нет пророка в отечестве своем» — об Урванцеве написано до обидного мало; более того, его имени до сих пор даже нет на карте!

А ведь Урванцев, путешествуя по Таймыру, Северной Земле и нанося их на карту, не забывал своих коллег…

Впрочем — прощу поверить, что эти строки диктуют мне не родственные чувства, — до сих пор нет на карте Арктики и имени Глеба Травина. В отличие от ученого-путешественника Урванцева, я бы назвал Глеба Травина великим спортсменом-путешественником, но уж спортивный-то подвиг он совершил беспримерный: на ломаном-переломаном велосипеде прошел от начала до конца арктическое побережье. Спортивные кружки, коллективы его имени есть и в нашей стране, и за рубежом, а вот на карте так и не появилось имени человека, проявившего воистину фантастическое мужество и несгибаемую волю…

Беседовать с Николаем Николаевичем было легко и просто. Узнав, с какой целью мы собираемся на Северную Землю, он охотно, без всяких наводящих вопросов стал вспоминать эпизоды своего путешествия. Память его, без скидок на возраст, была поразительной — мельчайшие детали он вспоминал не задумываясь. И вообще, пока он к концу нашего визита не подустал, не верилось, что ему восемьдесят седьмой год: высокий, хотя и сутуловатый, движения уверенные, руки сильные…

Уловив мой взгляд, он взял эспандер, легко растянул пружины.

— Рекомендую: полтора часа зарядки ежедневно — и будете вполне работоспособны… Купол Вавилова хорошо помню, мы проходили по леднику на собачьих упряжках. У его подножия нас застигла сильная пурга, всю ночь воевали с палаткой… — Он улыбнулся, разгладил седые усы. — Впрочем, погода может лишь ставить палки в колеса экспедиции, успех же ее решает подготовка. К каждому походу мы готовились очень серьезно, я имею в виду не только упряжку, продовольствие и топливо, но и так называемые мелочи — иголки, нитки и прочее. Примерно в таком граф Монте-Кристо нашел свой клад, — с улыбкой сказал он, приподнимая крышку сундучка с многочисленными отделениями. — Вот в этих семи, по числу дней недели, хранились наши ежедневные пайки, в этих — разные другие необходимые вещи. Мясо в основном добывал Журавлев — нерпа, медведи; охота для нас, как легко понять, была не развлечением, а необходимостью. Журавлев был охотником замечательным, такого я не встречал ни до, ни после; повадки зверя он изучил не хуже таблицы умножения. Тогда, в начале тридцатых годов, все население Северной Земли состояло из четырех человек, прокормиться было делом не слишком трудным. Медведи, по нашим наблюдениям, никогда сознательно не нападают на человека: они плохо видят, принимают его за нерпу и, подскочив, обычно ошеломленно останавливаются. Когда возникала нужда в свежем мясе, а вблизи появлялся медведь, Журавлев исполнял такой трюк: ложился на спину и дрыгал ногами, возбуждая любопытство у зверя. Медведь видел что-то живое и черное, начинал приближаться, а Журавлев приговаривал: «Подойти-ка поближе, чтоб тебя не надо было тащить», — и стрелял в десяти шагах. Тогда еще запрета на охоту не было, это теперь за свою сотню медведей он заплатил бы чудовищный штраф!.. Если заинтересуетесь медведями, советую в октябре побывать на южной оконечности острова Большевик, на «медвежьем тракте», как мы его назвали, — по нему медведи проходят на юг, где льды еще не скованы и где в полыньях и разводьях можно добыть нерпу. Здесь медведей было столько, что мы с Журавлевым старались держаться от тракта подальше, чтобы они из любопытства не лезли и не крушили палатку…

К сожалению, Володя начал делать обусловленные знаки: «Николай Николаевич устал», — и мы, пообещав поклонится острову Домашнему и всей Северной Земле, откланялись.

В 1985 году Николай Николаевич и верный спутник его жизни Елизавета Ивановна почти одновременно скончались. А буквально через несколько дней после их кончины по телевизору прошел документальный фильм об их жизни, созданный их молодым другом Владимиром Стругацким.

Как реквием…