У истоков Золотой реки

На всякий случай он оставил в бараке записку Билибину.

Перевал в систему реки Олы через памятное по прошлогодним злоключениям Эликчанское плоскогорье был пройден без всяких затруднений. Заросший сухой травой склон почти незаметно привел их к унылой равнине. Как раз здесь год назад они пережили много неприятных часов, после которых отказались от попытки прорваться через свежевыпавший снег к Среднекану и решили вернуться назад, в Олу. Вот небольшое озерко, где стояла их палатка, а вот знакомые силуэты горных пиков. Как много важных событий произошло с тех пор!

На этот раз на Эликчанской горной равнине их ждали приятные новости. Уже приближаясь к истокам небольшой и необычайно живописной речки, которая в двух десятках километров ниже впадала в Олу, они увидели идущую навстречу связку навьюченных лошадей. Это был очередной транспорт с провиантом для среднеканской конторы Союззолота.

— Здорово, друг! — передний якут протянул руку. Лошади обеих партий смешались в беспорядочную толпу, в которой началась было прерванная каюрами драка. Пришлось развести наиболее воинственных коней, остальные принялись мирно выщипывать остатки зеленой травы.

Встречные сообщили, что они четвертый день как из Олы и что на приморской равнине им повстречался большой отряд геологов.

Итак, Билибин и Раковский обогнали их и сейчас уже, несомненно, находятся в Оле! Очевидно, оба передних отряда вышли на основную тропу выше перевалочного склада Союззолота. Это объясняло отсутствие сведений о них на малтанской базе. Теперь они сами должны поспешить в Олу, чтобы не задержать отплытия или, что еще хуже, не отстать от парохода.

Караван прошел уже с десяток километров по Оле, когда шедший впереди Игнатьев вдруг воскликнул:

— Смотрите-ка, палатки!

Действительно, в полукилометре, на низкой террасе реки, белели две палатки.

— Неужели наши? — недоуменно промолвил промывальщик.

— Нет, не может быть, — ответил Цареградский. — Наши уже давно в Оле. Это что-то новое!

Когда они приблизились к палатке вплотную, оттуда вышло несколько хорошо одетых русских. При первом взгляде на них было очевидно, что это не геологи.

Так оно и оказалось. Это был новый начальник районной конторы Союззолота Бондарев, направлявшийся в Среднекан вместе со штатом сотрудников, чтобы сменить Оглобина. Разумеется, ему было все известно о геологической экспедиции из донесений Оглобина. Кроме того, он встретился в Оле с Билибиным.

— Добро пожаловать! — радушно встретил он Цареградского. — Прошу к нашему огоньку. Посидим поужинаем, поговорим, а там и время отдохнуть подойдет. Смотрите-ка, ваши коняги еле плетутся.

Геолог колебался. До заката было еще далеко, а он торопился в Олу.

— Большое спасибо, — возразил он уклончиво, — но нам дорог каждый час. Мы очень спешим в Олу. 16 сентября должен подойти последний пароход, а сегодня уже восемнадцатое. Дольше чем до двадцатого пароход не задержится. Нет, спасибо за приглашение, но мы должны двигаться вперед.

— Эх, наивный вы человек! — воскликнул Бондарев. — Думаете, в этих краях что-нибудь делается к сроку! Да в Оле ни о каком пароходе еще не слышно, и, уверяю вас, вам долго придется его ждать. Так что не волнуйтесь, не торопитесь и не портите себе нервы! Давайте-ка поужинаем, а утром со свежими силами тронетесь в вашу Олу!

— Ну, хорошо. — Цареградский не захотел обижать гостеприимного толстяка. — Если вы так настаиваете, сделаем здесь на часок привал, но ночевать не останемся. До ночи наши лошади сделают еще километров пять, а то и десять.

— Вот какой вы, оказывается, несговорчивый, молодой человек! — укоризненно воскликнул Бондарев. — Ну да ладно, пусть будет по-вашему. Прикажите развьючивать лошадей, а там посмотрим!

Через полчаса Цареградский и два его спутника уже сидели в одной из палаток за накрытой простыней походной кроватью, которая изображала стол, и с наслаждением ели давно забытые лакомства. Тут были и красная икра свежего засола, и великолепно провяленная кета, и копченая колбаса, и сваренные вкрутую яйца, и, о чудо, настоящие, живые, румяные яблоки! Конечно, стояли на «столе» и эмалированные кружки, в которые с мелодичным бульканьем лилась из бутылки водка.

Хозяин усердно подливал своим гостям, особенно приглядывая за тем, чтобы не пустовала кружка геолога. Вскоре выяснилась причина этого необычного радушия.

— Я ведь вас недаром задержал, Валентин Александрович, — заговорил Бондарев, подкладывая ему в миску новую порцию жареной рыбы. — Мы давно следим за вашей работой и ценим ваши успехи. Такие люди, как вы, очень нам нужны. Вы молоды, у вас хорошие знания и поисковый талант. Переходите работать в Союззолото. Я вас назначу главным геологом. И вы будете довольны условиями, и нам будет хорошо!

Цареградский был смущен. Несмотря на мягкость характера, часто мешавшую ему говорить «нет», сейчас он не мог поступить иначе. Перспектива остаться на Колыме и вместо Ленинграда отправиться назад, в барак на Среднекане, казалась совершенно невозможной. Он не допускал такой мысли даже на минуту и поэтому, не задумываясь, поблагодарил за лестное предложение, но решительно отказался принять его.

— Помимо всего прочего, — добавил он, — я ведь не разведчик и мог бы на этом месте принести вам меньше пользы, чем вы думаете!

Новый начальник колымской конторы Союззолота попытался было соблазнить его громадными перспективами края и возможностью головокружительной карьеры в будущем, но и эта попытка осталась безуспешной. Собеседник был непреклонен. Тогда радушный хозяин замолчал и перестал подливать ему водку.

Через несколько минут Цареградский кивнул своим слегка подвыпившим спутникам и поднялся.

— Ну, большое вам спасибо за гостеприимство, дорогие товарищи, но нам нужно трогаться дальше. Вечер уже на носу. Евгений Иванович, Яков Михайлович, пошли вьючить лошадей! Через полчаса палатки Бондарева уже скрылись за поворотом ущелья, и они вновь шагали среди молчаливых ольских гор. В этот раз им удалось пройти не больше пяти километров. Быстро надвинулись сумерки. Отряд заночевал на чудесной маленькой лужайке у подножия остроконечной горы. Основание горы слагали светлые, как мел, вулканические туфы, а вершина венчалась смоляно-черными обрывистыми базальтами. Они были четко вырезаны на фоне догоравшего неба, и казалось, что это гребень гигантского шлема, под которым воображение услужливо дорисовывало лицо поверженного великана. Было тепло: ведь они спустились к Охотскому морю, и морской климат с каждым километром чувствовался все сильнее. О зиме здесь уже и помину не было. С трудом верилось, что всего несколько дней назад они пережидали пургу в прогнувшейся под тяжестью снега палатке.

Однако ночь выдалась беспокойная. Все проснулись от пронзительного ржания и топота. Стреноженные лошади метались по поляне. Одна или две из них задели туго натянутые растяжки и едва не свалили палатку. Пока люди вылезли из спальных мешков и выскочили из палаток, все затихло. Только из-за кустов тальника слышался удаляющийся топот.

— Должно, медведь напугал, — проговорил, закуривая самокрутку, рабочий.

— Нужно бы пойти за ними, — сказал Цареградский, — а то они от страха запутаются и ноги переломают.

— Что вы, где ж их в такой темноте сейчас разыщешь! Да и Алексей не беспокоится. Он-то с такими делами знаком!

Действительно, нехотя вылезший из мешка каюр отнюдь не волновался. Он взглянул на небо, отошел в сторону за нуждой и молча полез обратно в палатку.

— Вот видите, уж раз якут спокоен, нам и вовсе волноваться не о чем! Никуда кони не уйдут!

— По-моему, медведи на лошадей не нападают, — добавил промывальщик.

— Ладно, — согласился геолог, — а все же я хоть из ружья пальну. Попугаю медведя.