Высшей категории трудности

Прокурор: Когда же вы собрались всей группой?

Коломийцева: У костра. Коля Норкин нашел нас по костру. Разводить огонь на ветру, почти на открытом месте, было настоящим истязанием, но иного выхода не было. Где-то в метели бродил потерявшийся Коля, и только костер мог указать ему путь к нам.

Коля совсем окоченел, прыгал у костра и все пытался засунуть обмороженные руки в огонь. Вадим с Глебом оттирали ему щеки, потом стянули обледеневшие носки и растерли ноги.

Я перевязала Нелю. Отодрала кусок ковбойки, в кармане у меня нашелся почти чистый носовой платок и забинтовала им голову. Мы копошились у костра, ребята своими телами и рубашками защищали огонь, топтались и плясали на снегу.

Больше всех пострадал Вася Постырь. Когда в затишье, в ложбинке Васю забинтовали все той же ковбойкой и стянули ему грудь ремнем, ему стало лучше, но все равно идти ему было тяжело, и он не столько шел сам, сколько висел на плечах у Вадима и Толи. Ему чаще других оттирали руки, сдирали обледеневшие носки и отогревали ступни руками. А потом я приноровилась греть ребятам руки у себя под мышками, под курткой. Сама до сих пор удивляюсь, откуда во мне в ту ночь было столько тепла.

Спасла нас находчивость Вадима Шакунова. Когда Глеб с Толей разжигали костер, он нарезал из березовой коры широкие ленты, отогрел ленты над огнем и завернул себе и ребятам ноги в эти березовые онучи. Онучи плохо держались на ногах, ломались, но все же защищали ноги от снега.

Здесь у костра Глеб сказал, что он пойдет к лабазу, а мы должны идти к охотничьей избушке. Он подробно объяснил Вадиму, как пройти к этой избушке. Все ее приметы описал.

Прокурор: Вы сказали, что Сосновский пошел к лабазу?

Коломийцева: Да, это я точно помню. Вот потом, как мы добрели до избушки, не помню. Последние километры мы шли в каком-то полусне. Ясный рассудок сохранил только Вадим. Во всяком случае у него хватило силы воли орать на нас, когда мы пытались свалиться в снег. Он останавливал всех через каждые полчаса и заставлял оттирать друг другу обмороженные места. Он тащил на себе последние несколько километров Васю Постыря.

Из протокола допроса А. Броневского

Прокурор: Значит, вы не знали, что Сосновский пошел к палатке?

Броневский: Он ушел к лабазу.

Прокурор: Да нет же, его нашли по пути к палатке! Вот посмотрите на схему. Вот палатка, вот лабаз, а вот здесь нашли Сосновского.

Броневский: Это так неожиданно. Я не знал. Но Глеб не мог так ошибиться. Он шел к палатке. Да и остальные ребята, видимо, не знают. Как-то так получилось…

Прокурор: Вы верили, что он догонит вас?

Броневский: Мы верили, что он спасет нас. Он всегда приходил нам на выручку в трудные минуты. Приходил на помощь, не задумываясь, насколько это было трудно и сложно. Там, на Соронге, мы об этом говорили часто. Представляли, как он пробирается к лабазу, находит лыжи, продукты, запасные ботинки. В лабазе мы оставили не только продукты, но и мешок, который можно приспособить под рюкзак. А спать у костра, у таежного костра, который Глеб не раз складывал из сухих бревен, он отлично умел. Спать на хвойной подстилке, прямо у огня, рядом с горящими бревнами, которые тлеют внутри, знаете, нодья называется, он не раз учил меня во время похода и по Саянам и по Алтаю. Мы не допускали мысли, что все на самом деле хуже. У меня, знаете, в голове даже не возникало таких опасений, что пройти одному без товарищей сто двадцать километров по дикой местности даже такому закаленному туристу просто невозможно. Ведь ходят же охотники в одиночку…

Прокурор: Сто двадцать километров?

Броневский: Ему нужно было дойти хотя бы до Ловани. Он же знал, что нам нужна помощь, нужен врач. Он не мог не знать об этом, потому что сам растирал обмороженные ноги Васе Постырю и Коле Норкину. А если бы он добрался до людей, то, конечно, стал бы разыскивать нас на вертолете.

Прокурор: Вы все знали, что он уходит?

Броневский: Да, мы отдали ему все, что могли. Он оказался одетым хуже всех. Люся отдала ему варежки, а Неля курточку на заячьем меху. Она вышла из палатки, натянув телогрейку на курточку. Курточка была с капюшоном, и она очень пригодилась Глебу, так как он сам оказался даже без шапочки. Глеб всегда спал без шапочки… Знаете, мы просто не могли допустить мысли, что он не дойдет…

Прокурор: Что происходило у костра, под сосной? Кто с ним разговаривал последним?

Броневский: Не знаю. Я был в ельнике, возле Васи Постыря, накладывал ему на сломанное ребро повязку. Я мельком слышал, как Глеб разговаривал с Вадимом, объяснял ему путь к избушке.

Прокурор: Вадим его не удерживал?

Броневский: Вадим, кажется, его отговаривал. Потом за Глебом бросился Коля Норкин. Наверное, хотел удержать. Но знаете, если уж Глеб решился на что, так никто не смог бы его отговорить. И Глеб из всей нашей семерки лучше всех ориентировался на местности. У него была феноменальная способность выходить точно к месту, куда надо. Он всегда получал высший балл на соревнованиях по закрытому маршруту… Может быть, если бы мы все запротестовали, Глеб не ушел бы. Но мы, наверное, растерялись. Двое раненых… Все почти раздеты…

Прокурор: Ну, а что было потом, когда Глеб Сосновский ушел?

Броневский: Мы пошли в обратную сторону. К ущелью. Вадим торопил. Он всех подгонял: "Быстрей, быстрей!" Он всех подталкивал, все время протаптывал тропку, оттирал нам руки, щеки и торопил без конца. За весь двадцатикилометровый переход он ни разу никому, даже Васе Постырю, не дал присесть. "Сядешь — уснешь, — говорил он, — а заснешь — замерзнешь". Даже Коля Норкин, знаете, он у нас… строптивый, даже он беспрекословно выполнял все приказания Вадима. Во всяком случае, я не помню, чтобы он возражал. Почти никто ничего не говорил, кроме Вадима. Все шли как во сне.

Помню, как ветер то утихал, то снова усиливался. Помню, каким тяжелым казался Вася Постырь. Мы несли его на себе, чередуясь.

Прокурор: Сколько времени вы шли?

Броневский: Не помню. К избушке мы пришли в сумерках. Но, были ли утренние или вечерние сумерки, не помню. Не знаю, как уж Вадиму удалось найти эту избушку. Пока мы выгребали из нее снег — кто куском коры, кто и просто руками, — Неля с Васей, оставшиеся без дела и движения, едва не замерзли. Знаете, на морозе люди замерзают очень просто: хочется закрыть глаза и уснуть. И чем сильнее борешься со сном, тем сильнее хочется уснуть. Так все просто. И Неля в конце концов уснула. Уснула стоя, опершись о сосну.

Когда мы их втащили в избушку и начали растирать, она с трудом проснулась. Люся, отчаявшись ее разбудить, била по щекам. Била и, знаете, плакала.

Но в это время мы сумели все-таки растопить очаг, и в избушке сразу потеплело…

Из протокола допроса Вадима Шакунова

Прокурор: В чем вы нарушили в ночь с пятого на шестое февраля правила туризма?

Шакунов: Не надо было отпускать Глеба. Раскол группы… Но мы не могли себя вести иначе.

Прокурор: Согласитесь, что это довольно нелогично: обвинять и оправдывать поступки одновременно.

Шакунов: Я не оправдываюсь. Я говорю, что не представляю себе, как мы могли бы действовать иначе.

Прокурор: Ну, хорошо. Допустим, что это так. Охотно верю, что вы даете такие показания убежденно, а не под влиянием нездоровья. Следственная практика знает немало случаев, когда люди, попадая в аналогичные обстоятельства, подвергаются психической депрессии. Я даже могу допустить, что ваш беспримерный ночной переход по ущелью Соронги вам удался лишь потому, что ваше сознание было подавлено, вы не сознавали нависшей над вами смертельной опасности… Вы шли, просто повинуясь приказу Сосновского.

Шакунов: Да, но мы действовали вполне сознательно. Как ни странно, но мы дошли до избушки, потому что путь по ущелью был очень труден. И потом ведь среди нас были раненые. Если бы путь по ущелью был полегче, мы бы наверняка соблазнились привалом, и тогда неизвестно, чем бы все кончилось.

Прокурор: Вы все время шли по реке?