Две реки — два рассказа

Когда-то мои друзья путешествовали по Мезени с мотором «ЗИФ» первого выпуска, и все смотрели на них и удивлялись. Река была тихая, пустынная, лодок встречных было немного. А теперь стала Мезень как хорошая проезжая дорога, где у каждого жителя свой индивидуальный транспорт: мотор в каждом хозяйстве, и часто не один.

Течет неспешно Мезень в меженную пору, и снуют по ней лодки. Вот старик проехал, в носу лодки сидит столбиком, выставив острые уши, черно-белая лайка. Вот лодка, полная народа, человек десять в ней, издали машут нам, чтобы сбавили обороты, не заплеснули их волной. Вот лодка с копной травы, в ней сидит бабушка, моторик хотя слабенький, а ничего — тянет. Вот пацаны куда-то едут. А вот два чудака плывут вниз по течению в маленькой надувной лодке, непонятно, как они в ней поместились. Таких в любых уголках Севера встретишь — туристы, а Мезень для них река идеальная — по ней плыть спокойно и удобное место для стоянки легко найти.

Леня же нигде не собирается останавливаться и летит вперед быстрее катера. Промелькнула лесная деревенька. Вид ее таежный, как у старой коми-деревни, в которой жили рыбаки и охотники.

Но давно нет таежной глуши на Мезени. Вот большое село Селиб, где находится леспромхоз. На берегу стоит неведомо как проехавший по сыпучим песчаным дорогам «Москвич».

Еще несколько поворотов и мелей — десяток километров для «Вихря» пустяк, — и показались высокие зеленые холмы, значит, там и деревня. Это и есть Чернутьево. Леня по известным ему соображениям пристал в стороне.

— Ну как, понравилась Мезень?

— Капитально!

— Вы Мезени еще не знаете, — снова повторил Леня и мечтательно добавил: — Вам бы в верховье подняться, километров на двести, там бы вы узнали, что такое Мезень…

Дернул шнур, взревел мотор, и умчался Леня по своим делам, а я остался один на чернутьевском берегу.

Прибывая в незнакомое селение, да еще в вечернюю пору, всегда испытываешь некоторое чувство неловкости: как-то устроиться в деревне, где ты никого не знаешь и тебя никто не знает? Но всегда все как-то образовывается: радушный народ живет на Мезени. Живут здесь люди просторно, и всегда можно, никого своим присутствием не стесняя, найти у добрых хозяев и сеновал, и самовар.

Вечером почти все сельское население ушло в кино, и дома остались одни старики. Кино бывает три раза в неделю, телевизоров пока еще нет (ретрансляционная линия только строится), и новые фильмы здесь стараются не пропускать. Если тебе надо найти нужного человека — подходи к клубу к восьми часам, там его и встретишь. Я приехал, когда кино уже началось, улицы села были пустынны, расспросить было некого, а бабушка, у которой я определился на постой, по-русски говорила плохо и ничего объяснить толком не могла.

Утром я знакомлюсь с первым на пути селом коми. Кослан тоже село, но значение райцентра сильно изменило его облик. В Чернутьево же колорит северного села сохранился. Стоит оно в некотором удалении от берега, на песчаной террасе под зеленым холмом. По склонам и вершине холма распаханы поля, засеянные овсом с горохом (на силос): зерновых культур на Удоре теперь не сеют, совхозы развивают животноводческое хозяйство.

Верхний конец села идет вдоль глубокого оврага — это его старая часть. По местным преданиям, в старину Чернутьево стояло за оврагом и не было видно с реки, будто бы боялось местное население лихих людей, разбойников. В старой части села еще сохранился дом, наполовину вросший в землю, на конце кровельной слеги под карнизом вырезана дата — 1840.

Я всегда с большим интересом присматриваюсь к деревенской архитектуре. Облик села — срубы изб, порядок их расположения — может немало рассказать о жизни живущих здесь людей. И я вижу, что живут люди прочно и основательно. О мезенском деревянном зодчестве, особенно в низовье реки, я много наслышан, но и здесь, в верховье, в крае, некогда глухом и бедном, тип мезенского жилища тоже своеобразен. Как правило, преобладает на Удоре рядовая застройка. Срубы обычно шестистенные, фактически это две избы под одной крышей с боковой горницей и крытым двором. Тип такого дома сложился исстари, но примечательно, что и новые избы рубятся по старому плану, разве что размеры крытого двора сокращаются: большой двор нужен был раньше, когда на повети стояли телеги и сани, а внизу держали лошадей. И еще — крышу стараются крыть не тесом, а шифером.

Есть еще одна особенность в облике мезенской деревни, характерная также и для Пинеги и почти не встречаемая на Северной Двине и Онеге, — это амбарчики. Крыша у них на два ската, навес рубленый, перед дверью с накладным замком, запираемым огромным ржавым ключом, мостки. Амбарчики стоят где-нибудь на окраине деревни стайкой в живописном беспорядке, словно маленькие избушечки «на курьих ножках»: ставятся амбарчики на столбики для сохранения зерна от грызунов.

В Чернутьево находится отделение косланского совхоза. Есть здесь молокозавод. Разгружают алюминиевые фляги шутливые бородатые ребята, явно не местного вида, — студенты из Москвы. Куда только не едут они в «трудовом семестре»! На Севере встречаешь их в самых отдаленных уголках.

— Идите к Людвигу Семеновичу, управляющему, — советуют они. — Он вас отправит. Вон он на берегу.

Надо мне двигаться дальше: впереди еще пятьсот километров. Иду к управляющему по сырому родниковому берегу, размышляя попутно, почему коми так любят непростые имена. Я уже успел познакомиться с Леопольдом и Альбертом, с Венерой и Матильдой, а теперь — Людвиг…

Управляющий отделением совхоза оказался человеком молодым, точнее говоря, был он только исполняющим обязанности управляющего, временным заместителем, а так был студентом-практикантом сыктывкарского сельхозвуза. Но потому, что все-таки был управляющим и дела вел исправно, величали его по имени-отчеству.

Меня он выслушал очень внимательно, как человек, умеющий обсуждать и решать дела (я просил лодку до следующей деревни), и сказал:

— Мало кто ездит туда — мелко… Вот завтра у нас машина пойдет — пожалуйста.

Коли отправишься по реке, где нет регулярного пассажирского сообщения, то никакой оказией пренебрегать не следует.

Наутро ехали мы песчаной дорогой по сосновым холмам, по борам-беломошникам, спускаясь в низины с ручейками и снова взбираясь на холмы. Путь шел верхней террасой над Мезенью, и речная низина постоянно синела слева, а порой сверкала сама река. Тракт этот обозначен на картах, но используется в основном зимой, в летнюю же пору только на отдельных участках: мешают болота.

Народу поначалу набралось полон кузов, но все сошли на лугу на сенокос, и в деревню Мелентьево приехали только мы с шофером.

Деревня стояла на высоком песчаном берегу одним рядом домов и сразу заворожила своей тишиной и уединенностью. Внизу на перекате играла и серебрилась Мезень. К машине подошла женщина-бригадир, заговорила с шофером по-коми. Я переждал, пока они поговорят о делах, подошел, объяснил свое положение. Женщина, не удивившись, сказала:

— Мои ребята поедут рыбачить и вас прихватят. Ступайте к тому дому.

Я пошел к указанному дому, скинул рюкзак, сел на перевернутую лодку. Ясный, знойный, совсем не северный день. Дремотная теплынь разлита в воздухе, и не хочется никуда торопиться, а просто побыть у воды, у лесной реки, в одной из разбросанных по Северу милых деревенек.

Вышел из соседнего дома человек в майке, подошел, поздоровался, подсел рядом.

— Едете?.. А я в отпуске здесь отдыхаю. Скучно… разве за грибами сходишь…

Ему, местному уроженцу, работающему ныне в людном городе, уже кажется скучной родная деревенька, и он радуется, что через три дня вернется к своей привычной жизни, к работе, друзьям. По-разному устроены люди: одни стремятся к тишине, к приволью от шума и скученности больших городов, других тяготит слишком спокойная жизнь.

А хозяйка зовет попить чайку перед дорогой. Но это только называется «попить чайку», на деле предлагают тебе целый обед из ухи, жареной рыбы, картошки, соленых грибов, молока. Неловко себя чувствуешь: ведь ничем ты не заслужил, чтобы тебя, совершенно незнакомого человека, потчевали обедом, но и отказываться нельзя — таков уж обычай северного гостеприимства.