Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию (Перевод Лосевой Н., Ворониной А.)

— Что ты там делаешь, Том? — вдруг вопрошает МакКроули, поглощая последний кусок мяса.

— Я рисовать коббонг.

На белой коре камедного дерева замечаем грубые очертания головы змеи.

— Самое время выреза́ть эти знаки, — одобряет действия Тома МакКроули. — Только известив нга-ко-тко о себе, можно избежать новых несчастий.

Нагруженные добычей, отправляемся к далекому лагерю. Нет смысла вновь пересекать раскаленное солнцем золотое поле. Идем в обход. Дорога стала более длинной, но благодаря траве менее мучительной.

— Как! — вдруг вскрикивает идущий впереди перепуганный Том.

— Стой! — останавливают нас двое, следующие за ним.

— Что случилось?

— Аборигены!

— Откуда здесь аборигены?

— Чтоб они провалились!

— Да где вы их видите? — раздражается МакКроули.

— Вот, смотрите. — Один из поселенцев указывает на деревья.

— Смотрю и ничего не вижу.

— Ах, сэр МакКроули, множество дикарей прошло здесь совсем недавно, и нам, местным жителям, известны признаки их присутствия. Трудная будет битва. — Собеседник ударяет прикладом ружья о дерево.

— Объяснитесь подробнее, друг мой.

— Видите, сэр Робартс, и вы, господа, эти полосы коры, только что срезанные с эвкалиптов?

— Да, сок еще капает.

— А знаете, о чем говорят эти метательные копья с красными перьями и кремниевыми наконечниками, воткнутые в деревья или землю?

— Признаюсь, не имею ни малейшего понятия.

— «Вытатуированный лес» предупреждает белых, что территория, по которой они идут, — запретна, а копья с перьями цвета крови призывают всех чернокожих не пускать чужих на эту землю ни под каким видом… Они объявили нам войну на истребление, войну без перемирия и пощады. О, Боже! Этих дьяволов, должно быть, тьма, раз они ведут себя так дерзко.

— Однако нам надо пройти!

— Надо, сэр Робартс. Именно поэтому я и сказал, что предстоит хорошо потрудиться.

— Вперед, господа! В лагерь!

Тревога подстегивает нас. Бедняги, оставшиеся на стоянке, наверное, умирают с голоду. Быстрее к ним — доставить провизию, а там решим, что делать дальше.

Сириль, у которого такой же обостренный слух, как и у туземцев, время от времени прислушивается к шуму, быть может и воображаемому.

— Что там, дорогой? — справляюсь у него.

— Наверное, в ушах шумит.

К счастью, это никакая не иллюзия: вскоре, не отрывая носа от травы, прибегает мой добрый пес, лая так, что у него срывается голос. А следом скачут верхом пятеро наших товарищей, запропастившихся несколько дней назад. У одного — на крупе лошади огромная туша кенгуру — с таким трофеем голод теперь не страшен.

— Дикари, джентльмены, по меньшей мере в пятистах метрах! — кричат в один голос всадники, едва успев пожать нам руки и обняться.

Несмотря на удушающую жару, бежим к ручью и через полчаса, измученные, оказываемся в лагере, очень обеспокоенном нашим долгим отсутствием.

Пока жарится дичь, в двух словах вводим своих друзей в курс дела. Решено пойти на крайние меры только в случае, если совсем не удастся договориться с аборигенами. Пока же необходимо собрать все силы и прикрыть подступы к стану. Водный поток позади нас мог бы быть естественной преградой, для обходного маневра противника, но, к несчастью, ручей уже вновь обмелел и принял свои первоначальные размеры — от силы четыре метра в ширину.

Спешно спускаем на воду лодку и для защиты от стрел и копий используем валежник в качестве своеобразных фашин [125]. Едва успеваем укрепить эту «цитадель», как часовые сигнализируют о появлении вражеского авангарда. Сэр Рид вновь категорически запрещает стрелять, пока все средства для примирения не окажутся исчерпанными.

Более трехсот аборигенов, разрисованных краской войны, крича и потрясая копьями, продвигаются вперед.

Хотя нам и запрещено открывать огонь по людям, все-таки атакующим надо продемонстрировать, что перед ними пусть и малочисленный, но достаточно грозный противник.

Туземцам, вероятно, неизвестен радиус действия огнестрельного оружия, а тем паче эффект разрывных пуль. Что ж, их ожидает очень неприятный сюрприз. Робартс, различивший чернокожих с расстояния в четыреста метров, прижимает к плечу карабин и прицеливается в молодое деревце, что возвышается среди толпы. Страшная пуля перебивает белый ствол на высоте человеческого роста. Удивленные таким чудом, австралийцы приходят в смятение, бросаются на землю и втыкают рядом с собой копья, украшенные разноцветными тряпочками, — разумная тактика, применяемая всеми народами мира, — под удары врага подставляется лишь незначительная часть тела.

— Ага, храбрецы! — гордо восклицает меткий стрелок, перезаряжая карабин. — Пока вы только удивлены. Но это не все. Не утихомиритесь — можно будет избрать и другую цель.

— У меня есть идея, — заявляет, в свою очередь, майор. — А что, если дать залп по группе молодых деревьев?

— Прекрасно! — хором одобрили это предложение братья и их дядя.

— Тогда к делу! Присмотреться и каждому выбрать цель, — командует Сириль. — Стреляйте, как на деревенском празднике, когда каждый мечтает попасть в фаянсовую тарелочку.

Раздается дюжина выстрелов, и деревца валятся в разные стороны, словно подкошенные. В мгновение ока чернокожее войско подскакивает, как на пружинах, и скрывается из виду.

— Занятная манера убегать, а, Френсис? — обращаюсь к канадцу. — Хотелось бы знать, что у дикарей сейчас на уме?

— Хм! Боюсь, вскоре они опять пойдут в наступление, — озабоченно отвечает тот.

Проходит полчаса.

— А, что я вам говорил! — восклицает Френсис. — Поглядите! Видите, ползут по траве, словно пиявки? Бог мой! Да они, кажется, хитрее, чем я полагал. Вот-вот, месье, видите там, справа, возле огромного папоротника, несколько невысоких пальм? Их только что не было. Это известный прием.

Подносим к глазам бинокли и наблюдаем довольно любопытные маневры, которые неприятель выполняет нарочито медленно. Да, Френсис не ошибся. В лесу, состоящем лишь из больших деревьев, как по волшебству появились многочисленные кусты. Двигаясь почти незаметно, они образуют полукруг, в центре которого — мы. Конечно, это новый источник опасностей, но вместе с тем и поразительное, волнующее зрелище.

— Не считаете ли вы, дорогой друг, — говорит майор сэру Риду с озабоченным видом, — что следовало бы немедленно пустить пули в каждый из странствующих кустов и изгнать спрятавшихся за ними негодяев?

— Полагаю, надо попробовать послать парламентеров.

— Не слишком ли рискованно?

— Пока нет. Пусть три человека в сопровождении Тома, не торопясь, благоразумно пойдут навстречу дикарям. Том попробует обратиться к ним, когда окажется в пределах слышимости. Здешние диалекты не так уж сильно отличаются один от другого, и, я надеюсь, его поймут.

— Но если все-таки на парламентеров нападут?

— А мы на что? Прикроем. Наготове пулемет. Не сбрасывайте со счетов и револьверы наших добровольцев.

— У вас на все есть рецепт, дорогой друг.

Без промедления трое мужчин в кожаных жилетах рыжеватого цвета направляются в сторону противника вместе с Томом, на котором, как всегда, красная рубашка.

Около тридцати чернокожих спокойно садятся на землю, втыкая рядом копья. Четверка наших идет к ним, не упуская из виду кусты, медленное движение которых внезапно прекращается. Проходит пять долгих минут, но — поразительное дело! — расстояние, отделяющее парламентеров от аборигенов, не уменьшается ни на метр. Кажется, туземцы не обращают никакого внимания на белых: одни сидят к ним спиной, другие лицом или боком. И в нашем лагере это вызывает не меньшее удивление, чем то, которое испытал неприятель при виде падающих деревьев.

Дикость какая-то! Поселенцы продолжают идти, однако расстояние между ними и врагами остается абсолютно неизменным. И наконец до нас доходит: аборигены располагаются не на прежних местах — сейчас они позади покалеченных деревьев, тогда как только что были шагах в шестидесяти впереди. Мы не суеверны и не верим в колдовство, а потому вновь всматриваемся в бинокли и сразу понимаем, в чем дело. С обезьяньей силой и ловкостью, опираясь на кулаки, аборигены незаметно приподнимаются и медленно, плавно чуть-чуть передвигаются, сохраняя без изменения первоначальное положение тела.