За кормой сто тысяч ли

Особенно усилилась арабская колонизация Зенджа в X веке. Около 908 года арабы основали Могадишо, в 920 году Браву, около 975 года арабы и иранцы из Шираза заложили свои фактории в Момбасе, на островах Пемба и Занзибар и в Килве, близ устья реки Руфиджи. В конце X века арабы и иранцы в поисках золота дошли до Замбези и основали к югу от нее город Софалу. Из приморских городов они посылали экспедиции в глубь страны, к великим озерам, используя старые караванные пути и прокладывая новые дороги в сердце Черного материка.

Зенджские города стояли у самого моря за мощным обводом каменных стен. Эти города находились на африканском ответвлении великого муссонного пути, главной торговой дороги южных морей. Они жили торговлей, а самым прибыльным промыслом был невольничий торг, который в IX–XI веках достиг огромных масштабов. В эту эпоху черные рабы появлялись во всех странах, лежащих на магистральных и боковых муссонных путях. Люди с побережья, говорящие на языке суахили, масаи, акамба и кикуйо из страны к востоку от озера Виктория, строили Боробудур и Ангкор-Том, работали на полях Тьямпы, охраняли покои царя Шривиджаи и танских и сунских императоров, добывали олово на Малаккском полуострове и грузили корабли в гаванях Сирафа, Куилона и Цюаньчжоу [45].

Люди из южных областей Зенджа — с берегов Руфиджи и Рувумы и с «суахильского» побережья вывозились и в города Восточного рога — Зейлу, Берберу, Могадишо, Джумбу, Малинди и Момбасу. Рабы кое-где распахали сомалийскую почву и на жалких клочках отмытой от соли земли вырастили сады и насадили стойкие восточноафриканские культуры — дурру, бобы, маниок. Однако прокормиться тем, что так неохотно и в таком малом количестве давала здешняя земля, зенджские города не могли, и почти все припасы привозились из соседних; областей.

Пришельцы смешивались с местным населением, и за шесть-семь веков в Зендже мулатов самых различных цветов и оттенков стало гораздо больше, чем чистокровных арабов или сомалийцев. Даже португальцы, цвет кожи которых отражал самые различные степени лузитано-мавританских связей, были поражены пестротой зенджского населения. Они писали о «дубленокожих», «краснокожих» и «красновато-бурых» жителях Килвы, Момбасы, Малинди и Могадишо и говорили при этом, что язык суахили везде на побережье столь же распространен, как и арабский.

Обычно каждый из городов заселялся выходцами из какой-либо определенной местности Йемена, Хадрамаута, Омана или Фарса. Так, в Могадишо оседали главным образом арабы из племени мукри, в Килве — ширазцы, в Бербере — йеменцы, в Зейле — переселенцы из Адена.

Та племенная рознь, которая существовала в аравийской или иранской метрополии, переносилась и в африканские колонии. «В Зендже, — говорили арабы, — что ни город, то свой султан», и таких султанатов было около десятка, причем все они яростно враждовали друг с другом [46].

Ислам господствовал в Зендже безраздельно, что, несомненно, весьма облегчало местным купцам сношения с мусульманским торговым миром в странах южных и восточных морей.

Города на опаленной земле

Ма Хуань не описывает африканских земель, а Фэй Синь не принимал участия в первом плавании Чжэн Хэ, и его беглые заметки о странах Африки не позволяют определить маршрут флотилии в водах Восточного рога [47]. Видимо, следуя вдоль экватора, корабли флотилии Чжэн Хэ вышли к африканскому берегу между Джумбой и Ма-линди. О Малинди Фэй Синь не писал ничего, но вряд ли облик этого города сильно изменился к тому времени, когда появилась книга португальца Дуарти Барбозы, солдата, моряка, авантюриста, сложившего голову на Филиппинах, куда он попал с экспедицией Магеллана.

Барбоза около 1517 года, через 100 лет после пятого похода Чжэн Хэ, писал: «Выйдя из Момбасы и направляясь вдоль берега, приходят в красивый город на материковой земле — Малинди, лежащий на побережье. Он принадлежит маврам и правит им король-мавр. И в городе много каменных многоэтажных домов, и в них много окон и плоские крыши, как у нас [в Португалии]. И в городе людные улицы, а народ там и черный и белый.

Ходят же они нагие, прикрывая лишь срамные места куском хлопчатой ткани или шелка. Некоторые же носят широкие одежды и тюрбаны из богатой ткани. И они великие менялы и торгуют тканями, золотом, слоновой костью и иными товарами как с маврами, так и с язычниками великого царства Камбай [Гуджарат]. И в эту гавань приходит ежегодно много кораблей с товарами… в городе изобилие припасов, — рис, просо и пшеницу они получают из Камбай, — и разных плодов и напитков. Здесь много толстохвостых овец, коров и иного рогатого скота…»

Малинди лежит, собственно говоря, уже вне Восточного рога, и климат в этой местности мягче. Но от экватора и далее на север города имели уже чисто сомалийский облик.

Судя по тому, что говорил о сомалийских городах вездесущий Ибн Баттута, они не очень радовали взор путешественника, несмотря на довольно большие базары и шумные гавани.

Ибн Баттута, который предпочитает скорее перехвалить, чем недохвалить чужеземные города, буквально выходит из себя, описывая Зейлу. «Это, — говорит он, — самый грязный, самый гнусный, самый вонючий город на свете. А воняет здесь из-за дохлой рыбы и падали. Верблюдов режут на мясо прямо на улицах и трупы никто не убирает». Из-за смрада, который стоял над городом, Ибн Баттута предпочел провести ночь не в здешнем караван-сарае, а на палубе корабля.

Очень возможно, что арабский путешественник попал в Зейлу в ноябре — декабре, в сезон северо-восточных муссонов, когда с гор спускались кочевники сомали. В это время года население городов Восточного рога возрастало втрое против обычного, и на всех рынках шла торговля верблюжатиной, сырой, вяленой, жареной и соленой, что, естественно, не способствовало благолепию и чистоте зенджских городов.

Впрочем, о Могадишо, где забивали по нескольку сот верблюдов в день, Ибн Баттута писал более сдержанно. Торговые обычаи в этом городе, однако были весьма своеобразны. Когда чужеземный корабль входил в гавань, его со всех сторон окружали челноки (самбуки), на которых находились агенты местных купцов. Эти предприимчивые деятели буквально захватывали в плен иноземных торговых гостей. Купец-иноземец попадал в дом к местным купцам и только у своего хозяина он мог покупать товары, и только через него продавать свое добро. Цены на все товары были твердо установлены, и если обнаруживалось, что гость покупал местную слоновую кость или камедь по более низким ценам или вступал в сношение с местными купцами без дозволения хозяина, то такие сделки объявлялись недействительными.

Фэй Синь, описывая эти города, нигде не прибегает к крутым и резким эпитетам. Напротив, он говорит о достойных обычаях их жителей, о белых каменных трех-четырехэтажных домах в Могадишо и Враве, домах, где трапезные и спальни расположены не во внутренних покоях, а на плоских крышах.

Уныние вызвали у Фэй Синя не сами города, а та земля, на которой они стояли — выжженная солнцедт, безлесная, сухая. «Булава [Брава],— пишет Фэй Синь [48],— расположена в соленой пустыне, жара в этом городе невыносимая, почвы бесплодны и урожаи крайне скудны. Воду достают из глубоких колодцев, и это единственная сносная вода, которая имеется здесь».

Описание города Ласа [49] — той самой Зейлы, которая вызвала у Ибн Баттуты отвращение и гнев, у Фэй Синя ведется следующим образом:

«Эту страну можно достичь при попутном ветре через 20 дней, следуя из Гули [Каликута]. Город лежит на берегу моря, и стены его выложены из каменных глыб. Нигде на горных склонах и в пустыне не видно ни травы, ни деревьев. Коров, овец, верблюдов, лошадей кормят вяленой морской рыбой. Климат всегда жаркий. Поля неказисты, урожаи скудны. Выращивают здесь один ячмень. Дождей не бывает по нескольку лет. Воду из колодцев достают бурдюками с помощью зубчатых колес. Мужчины и женщины собирают волосы в пучок и носят длинные одежды; у женщин на голове украшения на манер, принятый в Хулумусы [Хормузе]. Дома строят из каменных глыб и глины и они трех- и четырехъярусные. В верхних этажах помещения для варки пищи, покои хозяев и гостей, внизу живут слуги и рабы».