Льды и люди

Черные скалы Гукера со свешивающимися языками мутного льда — всего в нескольких милях по курсу. Справа из моря вынырнули, как морские зайцы, сахарные головы небольших островов.

— Острова Мей и Ньютон, — произносит Иванов.

Он был в прошлом году на архипелаге.

Все ближе и ближе ледяная земля. Виден уже широкий зев Британского пролива. До бухты Тихой пятьдесят миль. Ослепительно-яркое солнце льет расплавленную медь своих лучей на снеговые вершины островов и качающиеся айсберги.

…На западе за Нордбруком, как отдаленное майское облачко, наметились снежные берега. Земля принца Георга.

— Открывшие архипелаг австрийские ученые Пайер и Вейпрехт, — рассказывает новичкам Отто Юльевич, — все его острова назвали именами австрийских императоров и принцев. Английский ученый Джексон, три года проведший на Кап-Флоре, назвал открытые им острова именами родных и знакомых. Другие острова, проливы и заливы носят имена английских сановников и дочерей американских миллионеров, субсидировавших экспедицию на архипелаг.

— Так надо переименовать, — говорит Новицкий, накручивающий ослепительный арктический пейзаж.

— Конечно, надо. Но это не легкая работа. Архипелаг состоит из девяноста семи островов. [2] Девяноста семи! А сколько между ними проливов, сколько мысов, заливов! Вот откроем когда Северную землю, тогда и займемся изложением принцев и королей в Арктике, — смеется Шмидт, — Землей Михайлы Ломоносова надо бы назвать ее, именно Михайлы, — оглядывает он всех собравшихся на спардеке.

— Или Землей Айсбергов.

— Тоже недурно.

Сменив курс, „Седов“ шел вдоль черных скал южных берегов Гукера. Со скалы справа в море обрывался огромный голубой язык глетчера. На горизонте возникали волнующие миражи — все новые и новые снежные облака-острова. Крепкий порывистый ветер вспенил волну. „Седов“ опять закачался с борта на борт. Дул прерывистый холодный норд. Ветер жег лицо. Но, несмотря на это, никто уже несколько часов не уходил с палубы. Такие картины наблюдают раз в жизни, да и то не все.

С хрустальным звоном плывут хрустальные глыбы к югу. Сделав полукруг, „Седов“ идет к загроможденному айсбергами широкому зеву Британского пролива.

Снова вокруг сомкнулось кольцо пловучих льдов. Британский пролив встретил мелко-битыми полями. Бросим ли мы сегодня якорь в бухте Тихой? Пролив Меллениуса, южный вход с бухты в Тихую, оказался забитым льдом.

— Пройдем ли?

Нервное напряжение разряжает главный радист „Седова“ Гиршевич.

— Отто Юльевич, — пробравшись бочком сквозь столпившихся на спардеке ученых, спокойненько заявляет он, — я установил двухстороннюю связь с радиостанцией Гукера.

— Что же вы не спросили их о льдах? — вскидывает голову Шмидт.

— Спросил, вот радиограмма.

Схватив поданную Гиршевичем радиограмму, Шмидт читает вслух:

Отто Юльевич за Гиршевичем в радиорубку. Он будет разговаривать с начальником советской колонии Илляшевичем по радиотелефону.

— Что же вы? — журит он Гиршевича, — почему не сказали раньше, что можно говорить с зимовщиками?

— Да плохо слышно было, Отто Юльевич, — оправдывается Гиршевич. — Разве я мог? Вот наладил — теперь пожалуйста.

Среди торосов груды черных валунов.

Валуны — остров Мертвого тюленя. Открыл остров Джексон. Назвал его так Визе. Бродя здесь на лыжах восемнадцать лет назад, когда в бухте Тихой стоял „Святой Фока“, он нашел на его берегу раздавленного льдами тюленя. Британский пролив достигает тридцати километров ширины. Двигающиеся по нему из моря королевы Виктории с севера ледяные поля тянутся до снежных полосок на западе.

Айсберг в бухте Тихой. Видны годовые наслоения.

— Прямо на траверсе — Земля принца Георга. Левее, за кормой, виднеются очертания Земли королевы Александры, — говорит профессор Самойлович. Он уже третий раз видит землю айсбергов.

— К западным берегам Земли Александры я подходил на „Красине“ в 27 году. Мы искали Амундсена…

Лежавший впереди угрюмый скалистый остров носит имя — Кетлитц. Возвышающийся за ним круглой чашей своих снегов — остров Нансен. И еще, и еще в изумительно прозрачном воздухе Арктики видны едва уловимые очертания далеких островов. И не знаешь — острова это или облака.

НА СКОТ-КЕЛЬТИ ЛЮДИ

— На острове Скот-Кельти люди! — возбужденно крикнул Воронин из штурманской рубки.

На мрачные скалы Скот-Кельти обратились взоры всех. На этот раз „осьминог“ подвел Воронина. Никто не смог обнаружить на скалах угрюмого острова дорогие силуэты. Взоры всех опять устремляются на гигантскую скалу в глубине бухты Тихой.

— Вон долина Молчания. Вон — радиостанция, — радостно восклицает инженер Илляшевич, строивший в прошлом году в бухте Тихой зимовье. Евгений Илляшевич — брат начальника колонии.

Второй раз посещающие архипелаг ухитряются видеть даже алый флаг на вершине мачты.

— Да вон, вон у подножья обрывающегося в бухту каменистого мыса.

Илляшевич сует мне бинокль и повертывает голову по направлению местонахождения зимовья. В бинокль виден голубой купол ледника, возвышающегося за Рубини-Рок. Купола этого глетчера мы видели на юге Гукера. Он тянется десятка на два километров.

Но, как страстно ни желаю видеть зимовье, — я его не вижу. Темные домики сливались с черными валунами мыса, на которых они возведены.

Стоящий рядом со мной главный ботаник Ленинградского ботанического сада Савич в восторге от Рубини-Рок. Савич не сводит бинокля с покрывающих Рубини-Рок ржавых и зеленых пятен.

— Зеленый лишай. Интересно, — морщит он лоб. — Оранжевый лишай встречается на Шпицбергене, но оранжевый — это специфик Франца-Иосифа. Очень интересно.

Раздвинув последние льды у мыса Седова, ледокол украшается разноцветными сигнальными флагами. Через пятнадцать минут якоря ледокола лягут на покрывающие дно Тихой широколистые водоросли. Теперь ясно видны здания радиостанции и сарайчиков. На вершине мачты радиостанции ледяной ветер полощет ярко-алый флаг. Среди лающей на ледокол стаи ездовых собак видны фигуры семерых людей. Залпы с „Седова“. Торжественно ревет сирена. Мы у цели. Боцман Янцев уже готовится на носу спускать якорь. С берега доносятся ответные залпы. С утесов Рубини-Рок срываются тучи птиц, там птичий базар. Новые залпы. Полярная ночь позади. Сейчас в Арктике вечный день. Еще и еще рвут вечное молчание Тихой винтовочные залпы.

Первое поселение на Земле Северной (о-в С. С. Каменева).

Зимовщики Гукера радостно приветствуют железного гостя Большой Земли. Большая Земля — так называют материк колонисты Новой Земли и зимовщики полярных радиостанций. Они ведь скоро увидят ее, увидят одетые в изумрудную хвою лесов беломорские берега.

— Ура!

           — Ура!

                      — Ура!

Завернув носом к Британскому проливу, „Седов“ отдал якоря. Среди волн уже плывет с берега шлюпка. В ней трое мужчин в синих норвежских вязаных свитерах. Двое зимовщиков стоят на ледяном припае, махая над головами дымящимися винтовками. Первым на „Седова“ взбирается по штормтрапу плотный старичок с пышной рыжей бородой. Но у старичка глаза только что окончившего школу-семилетку, щеки нежно-розовые. Пышная борода создает поэтому впечатление маскарада. Молодой старичок — начальник советской колонии Гукера Петр Илляшевич. Шмидт обнимает и крепко целует его:

— Борода-то, борода-то! — довольно восклицает он.