Иди полным ветром

В укромную бухту неподалеку от порта Алмирос фрегат пришел поздним вечером. Нигде не было ни былинки света. Лейтенант приказал спустить шлюпку, и вот уж она прихлопнула днищем.

Матросы гребли осторожно. Вода крутилась под веслами черными воронками. «Феллоу» таял во тьме. А из тьмы надвигались скалы.

Стоддарт прыгнул на берег.

– Ждите меня здесь, – сказал он унтеру. – И смотрите, не курить!

Галька загремела под его ботфортами. «Где же они, дьяволы?» – недовольно подумал Стоддарт. Сказать по правде, он предпочитал честный бой, а не эдакие закулисные делишки. Но дисциплина есть дисциплина, черт ее побери, а приказ есть приказ, будь он неладен! Стоддарт опустился на обломок скалы.

Какие-то фигуры показались на мысу. Слышно было, как отфыркивались лошади.

– Здравствуйте, капитан, – сказал кто-то из темноты на ломаном английском языке.

Поехали сперва берегом, потом свернули на тропу. Тропа вывела к селению. Белели жилища спартанцев – двухэтажные башенки. Вокруг было безлюдно. Передний всадник осадил коня у ворот маленькой крепости, нагнулся к решетчатому оконцу, негромко сказал несколько слов. Ворота отворились. На дворе раздавались голоса, звон оружия.

Петро Мавромихали принял лейтенанта в просторной комнате. Ее убранство составляли ковры и дорогое оружие, развешанное на стенах. Стоддарт сел на груду подушек. Один из его провожатых был переводчиком.

– Господин капитан, – сказал он. – Петро-бей желал бы говорить в присутствии своего сына Георгия и брата Константина.

– Пусть войдут.

Младшие Мавромихали были в богатом одеянии. У обоих на руках перстни, оба стройны и черноусы. Они сняли фески и сели на ковры. Мальчик-слуга с испуганным красивым личиком подал кофе и трубки.

Петро-бей начал говорить. Речь его была быстра. Он потряхивал гривастой головой. Петро-бей говорил, что восстание задыхается. Почему? Большинство спартанцев не хочет идти против Каподистрия. Да-да, они не хотят, чтобы этот проклятый кивернитес был заменен более достойным человеком, который, видит бог, поладил бы и с англичанами и с французами.

Стоддарт был моряком, а не дипломатом.

– Мы привезли оружие и порох, – сказал он. – Какого еще дьявола?

– Что проку в оружии, – резко ответил Петро-бей, – когда из него некому стрелять?

Стоддарт выпятил подбородок.

– Уж не хочет ли Петро-бей, чтобы за него стреляли моряки королевского флота?

– Господин капитан, – вкрадчиво сказал сын Петро-бея Георгий, – не следует, однако, забывать, что наша фамилия и все наши друзья ненавидят Каподистрия. Что бы ни случилось в Майне, мы еще можем сослужить службу.

Стоддарт понял.

– Ладно, – сказал он лениво. – Мне приказано привезти оружие. Теперь… Что же? Оно вам не нужно? Что же нужно? Впрочем, я не уполномочен… Оружие не нужно? Так. Значит, я должен вернуться на корабль. Лошадей!

В комнату вбежал высокий бледный грек в изодранной куртке. При виде его Константин и Георгий вскочили на ноги. Но Петро-бей не шевельнулся. Высокий судорожно дергал ус.

– Говори, собака! – гневно крикнул старик Мавромихали.

Высокий сразу обрел дар речи. Все слушали его, замерев. Когда грек в изодранной куртке умолк, Петро-бей, не выпуская изо рта трубки, посмотрел на переводчика.

– Скажи этому капитану, пусть ждет до утра в бухте. Если утром от меня не будет вести, пусть идет на остров Идру со своим оружием. Скажи: так условлено. Скажи, это не мое слово. Это слово Абадиоса.

Стоддарт с одним провожатым погнал лошадей. До рассвета еще было несколько часов, но роса уже начала ложиться, тянул холодный предутренний ветер. На берегу они спешились.

– Что там у вас стряслось? – спросил Стоддарт, переводя дух.

– Этот человек, господин капитан, гонец из соседнего селения: подходят отряды Каподистрия.

– Что же вы будете делать?

– Драться, капитан.

Стоддарт пошел к шлюпке.

В ту ночь доносилась перестрелка, усиленная горным эхом. Дважды ухнула пушка, и английские моряки увидели отблески пламени. Лейтенант держал бриг наготове. Еще в Навплионе Абадиос сказал Стоддарту, что связан с Мавромихали через лазутчиков и что он, Стоддарт, узнает о дальнейших поручениях от Петро-бея… Лейтенанту показалось обидным плясать под дудку паршивого греческого торговца. «Чернявая устрица», – бранился Стоддарт, но послушно дожидался известий от мятежников.

– Под кормой шлюпка, сэр, – доложили Стоддарту, когда уж взошло солнце.

В ялике сидел грек в красной феске. Стоддарт узнал своего переводчика.

– Сражение проиграно, – сказал грек, ловко взобравшись по шторм-трапу, – отряды Петро-бея рассеяны, сам Петро-бей, сын его и брат едва унесли ноги.

– Ну, – процедил Стоддарт, – чего вы хотите?

– Петро-бей должен укрыться на борту вашего судна, сэр. Ему грозит арест.

– Где он? – сердито спросил Стоддарт.

– В нескольких милях к востоку, сэр. Я покажу.

Три часа спустя Мавромихали были на борту британского судна. Оно должно было доставить их на остров Идру, где уже готовились к новому восстанию против центрального правительства.

13

Матюшкин огибал мыс Матапан и думал о том, как бы поскорее добраться в Навплион. Но ветры дули слабые, а потом и вовсе заштилело, и «Ахиллес» потерял ход.

Штиль, по счастью, был недолгим. На исходе вторых суток Матюшкин велел паруса окатить водой, чтобы они, высыхая, натянулись получше. Все это было исполнено; бриг полегоньку двинулся вперед и, должно быть, в тот же день оставил бы за кормой мыс Матапан, как вдруг послышались выстрелы.

Шлюпка-четверка гналась за бригом. На четверке палили в воздух. Восемь греческих матросов, низко сгибаясь, стремительно заносили весла и быстро выпрямлялись, резко и сильно вырывая весла из воды. «Ахиллес» лег в дрейф. Четверка подвалила к борту.

– В чем дело, ребята?

Один из греков помахал конвертом.

– Давай!

То была депеша от Сахтури. Контр-адмирал извещал командира «Ахиллеса», что прошедшей ночью батальон регулярной армия занял последнее селение, принадлежащее мятежнику Мавромихали. «Однако сам Петро-бей, – писал контр-адмирал, – укрылся на корабле неизвестной нации. Корабль сей не поспел, конечно, еще выйти из Мессинского залива, но, очевидно, идет в открытое море. Ввиду чрезвычайной важности задержания мятежника Петро-бея прошу Вас, господин капитан, занять пост близ мыса Матапан. Вверенные моему командованию бриги расположатся на выходе из Мессинского залива, начиная от мыса Акритас и далее к востоку. Ближайшим к Вам судном будет бриг «Тималион», командиру коего капитану Чиприоти дано мною приказание снестись с Вами. Надеюсь, корабль дружественной России примет участие в арестовании государственного преступника и тем окажет еще одну услугу свободной Греции. Вы, господин капитан и кавалер, возможно, будете испытывать нужду в опытном лоцмане, а по сему позвольте предложить Вам услуги подателя сей депеши. Примите уверения…»

Федор задумчиво повертел в руках конверт. Однако задача… Каподистрия ждет боеприпасов. Но Сахтури извещает, что мятеж подавлен. Значит, нужда в порохе покамест не так велика… А Мавромихали, эта продажная сволочь, должен быть схвачен.

– Лоцмана на борт! – приказал Матюшкин. – Гребцам обождать.

Он ушел в каюту и сел за письмо к командиру греческого брига «Тималион». Надо сговориться с капитаном Чиприоти: выстрел под ветер – значит, вижу судно; два выстрела – прошу рандеву.

Вечер застал «Ахиллеса» уже не на востоке от мыса Матапан, а к западу от него. Матюшкин занял дозорный пост. С берегов Пелопоннеса натекали сумерки, делая море лиловым. В кают-компании на диване отдыхал грек-лоцман. Матросы на баке курили, рассказывали разные разности, что называлось по-корабельному «звонить в лапти».

– На Великом, значит, окияне, на сальном, братцы, на буяне, в Балтийском море был рекрут-горе… – напевно и негромко плел кто-то из марсовых. – Службу служил да по деревне тужил… Много спал да мало знал, а по ночам на вахту боцман шибко гонял… За что? А так! За то, что рекрут был дурак… Дураков не жнут, не сеют, в службе, как жерновом, мелют, дураки сами родятся да на наши руки валятся…