Зверобои залива Мелвилла

Все уселись вокруг огня, а Рокуэлл подошел к проходу в смежную пещеру, расположенную налево от входного лаза. Туда вело только одно отверстие, и там редко кто устраивался. Когда Рокуэлл приблизился к этой пещере, мы услышали необычный гул, донесшийся оттуда. Китобои встревожено повскакали с мест, но Меквусак отнесся к шуму спокойно, с чувством явного превосходства.

Скажи, что там все еще живет Торнарсук, - обратился он ко мне. Объясни им, ведь белые люди, конечно, не знают того, что Торнарсук владыка земли и гор, но он не причинит никакого вреда, если ему оставить немного мяса. Бояться нечего!

Я перевел его слова Рокуэллу, который проявлял признаки беспокойства, когда грохот снова прокатился по всей пещере. Он прекратил свои исследования и уселся рядом с нами у огня. Я хорошо знал, что в пещере всегда слышится приглушенный гул: вероятно, это отзвуки передвижения льдов или камней. Но вдруг мы все замолчали и стали напряженно прислушиваться звук послышался совсем близко, а потом стал постепенно исчезать, как будто уходил все глубже и глубже в скалу. Рокуэлл нерешительно рассмеялся, словно хотел подшутить над старинными поверьями эскимосов.

Семундсен первым нарушил молчание. Он говорил медленно и задумчиво.

Ты никогда не должен насмехаться над тем, что эскимосы рассказывают тебе, - сказал он Рокуэллу. - Их предания могут показаться наивными, но ведь ты не знаешь этой страны. И ты не испытал темноты полярных ночей и зимнего одиночества. Никто не знает, какие странные мысли приходят человеку, когда он остается совсем один. Человек должен иметь крепкие нервы, если он собирается провести зиму в Гренландии в полном одиночестве. И если он не выдерживает... Иногда ему приходится расплачиваться всю жизнь. Поверь мне, я знаю это. Вот что случилось с моим самым лучшим другом...

Семундсен замолчал, смотря прямо перед собой, как будто вглядывался в прошлое; мы попросили его продолжать. Именно здесь, в странной пещере Пакитсок, где глухой шум отдавался в ушах, рассказ Семундсена произвел на нас особенно сильное впечатление.

ИСТОРИЯ УЛАВА

Трудно сказать, что влечет человека в полярные страны, заставляя его из года в год возвращаться туда, пока, наконец, не оказывается, что там он провел уже полжизни. Иногда это объясняется семейной традицией - дети хотят походить на отцов; да и пусть они лучше уж уходят и становятся хорошими охотниками, чем, оставшись дома, сделаются ворами. Но не стоит завидовать судьбе охотников. Их заработок весьма скуден, и многие из них, оставшись дома или нанявшись на корабли, идущие на юг, могли бы и заработать куда больше, и жизнь их была бы куда спокойнее, чем здесь, в условиях полярной зимы. Но есть нечто, что влечет человека на Север, чего он и сам не поймет, если проживет здесь только год или два.

Есть люди, которые неспособны жить на севере в одиночестве. Таким лучше не возвращаться сюда. Есть люди, которые разочаровываются, узнав, что жизнь здесь вовсе не состоит из непрерывных приключений. Конечно, жизнь охотника за пушниной совсем не та, что на родине, но самое главное отличие полярных стран - постоянное однообразие: холод, тьма и одиночество.

Большинство охотников, которых я знал в районе северных морей, ничем не отличалось от обычных людей - это были здоровые и нормальные мужчины. Они, правда, могли перенести зимовку, но часто полярная ночь действовала им на нервы. Если человек четыре месяца находится в полном одиночестве, когда кругом царит вечная тьма и солнце ни разу не показывается, то случается, что самое незначительное нарушение привычного распорядка доводит до исступления.

Я знал человека, который совсем лишился рассудка, когда остался наедине со своими мыслями. Он был умелым ловцом-капканщиком и лучшим в мире товарищем. Не одну зиму он провел в Восточной Гренландии. Звали его Улав, фамилии его я не буду называть, так как он еще жив. В Гренландии он чувствовал себя как дома. Улав не был слишком одаренным человеком, особенного образования он тоже не получил, не мог похвастаться и богатым воображением, но охотником был, как говорится, отменным.

Я знал Улава много лет, и все эти годы его напарником во время зимовок в Гренландии оставался Томас Вольд. Они отправлялись с судном, идущим на лов тюленей, и жили вдвоем за много сотен миль от человеческого жилья; ловцы расставляли капканы на песцов; следующей весной их подбирали и вместе с добычей доставляли домой. Но однажды напарники поссорились из-за дележа добычи, и потом каждый пошел своей дорогой. На следующий год Улав не поехал вместе с Томасом Вольдом, а взял себе нового компаньона.

В тот год я плавал на "Голубом ките", который и высадил охотников в Гренландии. Вскоре, после того как Улав погрузился со всем своим снаряжением, он представил мне своего нового партнера. Звали его Густав Кракау, и с первого взгляда стало ясно, что он не создан для Восточной Гренландии.

Позже Улав рассказал мне, что Густав Кракау - датчанин и никогда раньше не покидал своей страны. У него имелись деньги, и по всему было видно, что он платил не только за свою часть снаряжения. Очевидно, поэтому-то Улав и взял его с собой, хотя не в его привычках было приглашать на зимовку горе-охотника. Но теперь я думаю, что дело заключалось не только в деньгах, но и в том, что Густав Кракау умел расположить к себе людей и прекрасно рассказывал. Даже старые охотники на тюленей примирились с его присутствием и отзывались о нем хорошо.

Улав и его напарник взяли с собой тьму всякого снаряжения, значительно больше, чем обычно берут на одну зимовку, и мы все подтрунивали над Улавом по этому поводу. "Не иначе, как он стал миллионером! - говорили моряки. Взгляните только на эти роскошные запасы: сушеные фрукты и всевозможные консервы!" Все это мы погрузили на борт и на следующее утро вышли в море.

В первый же день плавания Кракау, как канарейка, заболел морской болезнью. Правда, сначала никто по этому поводу ничего не говорил, но Улав был очень огорчен. Ему казалось, что раз он взял напарника, который страдает морской болезнью, то это задевает его честь, но его недовольство только ухудшило положение. Весь экипаж судна стал посмеиваться над Улавом и справляться о здоровье его нового "закаленного" партнера. Кракау лежал на койке, и его нельзя было оторвать от нее до тех пор, пока мы не попали в спокойную воду, - тогда он пришел в себя.

Как только он появился на палубе и мы с ним поговорили, выяснилось, что Кракау интересный человек. Оказалось, что он знает почти обо всем на свете. Кракау никогда не говорил о себе, но можно было понять, что он получил настоящее образование и происходил из хорошей семьи. Он захватил с собой массу книг, которые собирался прочесть зимой, - ничего подобного ни один охотник никогда не делал. Часть команды снова стала потешаться над Улавом, называя эти книги "Гренландской библиотекой". Улав, естественно, не мог гордиться таким багажом. Сам он, надо полагать, после окончания школы не прочел ни одной страницы, но все же держал сторону своего партнера и говорил, что пока еще нет закона, запрещающего читать книги, если это кому-нибудь нравится. Да и очень может быть, что нам всем не мешало бы время от времени прочесть книжечку-другую! говорил он. Мы заметили, что уже и тогда Улав находился под некоторым влиянием Кракау. И тем не менее все в кубрике сошлись на том, что Улав взял себе хорошего напарника, хотя он, правда, и не похож на тех, к кому мы привыкли. Но надо еще посмотреть, как пойдут у них дела, когда они останутся вдвоем на всю долгую темную зиму.

Через некоторое время мы подошли к фиорду, где Улав имел охотничий домик, в котором он зимовал уже много раз. Оба сошли на берег со всеми своими ящиками и пожитками. Они помахали нам на прощание, когда мы выходили из фиорда, взяв курс на север.

* * *

Когда на следующее лето "Голубой кит" вернулся, Улав был один. Как только мы вошли в горло фиорда, мы сразу поняли - здесь что-то случилось. В ту пору, когда Томас Вольд был партнером Улава, они оба подплывали на лодке к "Голубому киту", чтобы приветствовать нас; все охотники делают так, если они не лишаются почему-либо своей лодки.