Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

— Ну, мы, в общем, издеваемся над всякими там традициями… но в душе, уж вы мне поверьте, мы ими восхищаемся и сами хотели бы иметь что-нибудь подобное. Хотя нам, американцам, непонятно, что значит иметь корни. Сегодня утром я отправился в одно местечко, ну, вроде муниципалитета (здесь его называют ратушей) — на самом деле, очень старое место… знаете, там еще верхний этаж нависает над главной улицей. Так вот, там был парень, одетый, как полицейский. Как же он назывался… «сержант при жезле» [20]или что-то вроде того. Так этот сержант столько мне наговорил про свой городок, что у меня голова пошла кругом. Оказывается, у вас в Англии была чертова прорва королей! Этот малый просто заморочил мне голову со своим Вильгельмом Завоевателем, королем Карлом и королевой — как там ее… сейчас загляну в свои записи — ага, Генриеттой. А потом он повел меня наверх и продемонстрировал цепь мэра [21]и прочие причиндалы. Парень ужасно гордился всей этой ерундой. Прямо светился, если удавалось доказать, что они в чем-то обскакали Лондон по части древности! Там еще лежал меч, завернутый в какую-то старую черную тряпку. Я и говорю ему, наполовину в шутку: «Почему бы вам не развернуть эту штуковину? В чем тут фокус?» Бедняга чуть в обморок не грохнулся от моего вопроса. В глазах у него читалось: «Ты, несчастный янки! Темный, как лягушка с болота!» Помолчал немного, а затем и выдал: «Этот символ траура по Карлу I, сэр. Вечного траура!» Представляете? Ну что тут скажешь… я просто взял да ушел…

— Не забывайте: девиз этого города — «Преданные навеки»!

— То-то и оно! Я же понимаю: для вас история — не шутки. Могу себе представить, что значит иметь за спиной такой город, как Эксетер. Я сам, знаете ли, из Новой Англии, и, полагаю, в моих жилах течет частица английской крови. Вот почему тот меч так на меня подействовал. Эй, посмотрите-ка на этот странный магазин.

Мы зашли в книжную лавку, где я приобрел карту Корнуолла.

Пожилой продавец застенчиво спросил:

— Может быть, джентльменам будет угодно подняться наверх и осмотреть мою старую комнату?

— Еще бы не угодно! — с энтузиазмом откликнулся мой попутчик.

Мы поднялись по темной лестнице и вошли в низенькую комнату, нависавшую над Хай-стрит. Полы в ней были неровные, окна маленькие, в свинцовом переплете, стены обшиты дубовыми панелями, а потолок явно относился к эпохе Стюартов.

— В те времена, когда Эксетер поддерживал короля, в этой комнате жил сам принц Руперт!

— Да? Ну, надо же… — отреагировал американец.

— Понятия не имею, кто такой принц Руперт, — прошептал он, когда мы снова спустились в торговый зал, — но выглядело все здорово! Очень рад был с вами познакомиться. До свидания! И все-таки, что меня поразило больше всего, — так это тот меч в ратуше! Скажите сами, может быть что-нибудь круче?

По зрелом размышлении я вынужден был признать, что нет, не может.

Ах, эти наши маленькие старые городки, эти Эксетеры… такие спокойные, такие непоколебимые. Они существуют уже много веков и всегда знали, чего хотят. Они доблестно сражались и выигрывали или же — с равным величием — проигрывали свои битвы. За этими городками тянется такой длинный шлейф исторических событий, что никто не в состоянии остаться равнодушным к их силе и величию.

Сегодня в Эксетере и ему подобных местах царит тишь да гладь, и вы можете подумать, что они безвозвратно удалились от жизни, погрузившись в старческий, немощный сон. Но не торопитесь делать выводы! Припомните, в 1914 году наши маленькие древние города убедительно доказали, что их старые глаза не потеряли своей зоркости, а опытные, натренированные руки все так же крепко сжимают рукоять меча.

Каждого английского мальчишку следует хотя бы однажды свозить на экскурсию в Плимут. Даже самых маленьких стоит оторвать от мамушек и нянюшек и отправить на одну ночь в рыболовецкий рейд. Он получит незабываемые впечатления от пребывания на палубе посыльного судна и встречи с трансатлантическим лайнером. Любого мальчика заинтересуют судостроительные верфи Девонпорта и старинный порт Барбикан, где его познакомят с легендарным «Мэйфлауэром» и историей основания Новой Англии. Но главное — это отвести ребенка в Плимут-Хо — на самый знаменитый и живописный променад Европы, — дабы разбудить его воображение рассказами о Хоукинсе и Дрейке.

Я добрался до парка вечером, когда вокруг уже начинали сгущаться промозглые сумерки. В каждом маленьком городке существует такое место, куда в потемках стекается местная молодежь — прогуляться, посмотреть друг на друга, — движимая неясным зовом природы. Юные красотки чинно ходят парами, парни сбиваются в шумные, неустойчивые группы. С давних пор и до наших времен бытует некая форма общения, которую в молодежной среде определяют словечком «кадрить». Если юноша три часа кряду ходит кругами вокруг какой-нибудь девушки, затем — намотав не менее десяти миль — решается с ней поздороваться, а она останавливается и милостиво ему отвечает, то говорят, что он ее «закадрил». Подобный ритуал взаимного приглядывания ежедневно происходит на всех главных улицах больших городов. В Плимуте же для этих целей служит площадка на берегу, где Фрэнсис Дрейк, по слухам, играл в шары в тот самый момент, когда ему донесли о появлении испанской эскадры.

Далеко внизу лежали спокойные, гладкие воды залива Саунд между обрамляющих их скал. Волнолом выглядел едва различимой серой полоской на фоне моря. В сгущающейся темноте уже обозначились огнями остров Дрейка и Маунт-Эджкам, сигнальные огоньки на эсминце перемещались в направлении верфей Девонпорта. Откуда-то справа доносился явно производственный шум — там колотили молотками по металлу. Этот резкий энергичный звук, нарушавший вечернюю тишину, служил живым напоминанием о том, что Плимут — это Плимут, и сегодня больше, чем когда-либо…

Дальше в открытом море, на расстоянии примерно пятнадцати миль, над серыми волнами включался и выключался с равными интервалами еще один огонь — работал самый знаменитый светоч Британского побережья, Эддистонский маяк.

Мне откровенно жаль того человека, который, впервые попав в Плимут-Хо, не ощутил бурления в крови.

Я любовался пейзажем, быстро исчезающим в наступавшей тьме, и думал о Саутуорке. Дело в том, что существует прочная невидимая связь между этим живописным девонширским холмом и мрачным районом доков и складских помещений на южном берегу Темзы. Если один напоминает нам о Шекспире, Марло и Бене Джонсе, то другой ассоциируется с именами Дрейка, Хоукинса, Кука и сэра Хамфри Гилберта. Саутуорк является центром елизаветинского возрождения в литературе, в то время как Плимут навеки связан с елизаветинской эпохой географических открытий.

Пока я вот так сидел в сгущающейся тьме над Плимут-Саунд, воображение мое работало: я представлял себе мрачных головорезов, которые рыскали в Мексиканском заливе, полагаясь на помощь Господа Бога в своей противозаконной торговле рабами. Как ни крути, а эти ребята завоевали для нас кусочек мира! В моей памяти всплыли разрозненные легенды, связанные с теми временами: как Кокрейн приплыл в Саунд с тремя золотыми подсвечниками на топе мачты — он снял их с испанского галеона; как примерно в 1573 году три корабля возвращались домой из Номбре-де-Диос, оставив за собой обломки испанского флота; на палубе одного из них стоял человек (конечно же, Дрейк), который первым увидел Тихий океан с верхушки дерева и торжественно поклялся, что когда-нибудь он будет плавать в этих водах на английском корабле.

У меня за спиной возвышалась статуя Фрэнсиса Дрейка, выделяясь черным контуром на фоне неба. Прославленный пират стоял, опустив одну руку на глобус, а в другой сжимая рукоять меча.

— Считается, что Дрейк играл в шары на берегу, — обратился я к человеку, сидевшему рядом со мной. — Хотелось бы знать, где именно он это делал: наверху или у подножия холма?