Странствия

С этими словами он вручил мне письмо в ответ на то, которое я в свое время в качестве посла привез ему, и передал следующие подарки: шесть дротиков с золотыми гнездами для древков, двенадцать катов ^{79}душистой смолы, шкатулку из черепахи, отделанную золотом и наполненную жемчугом, и, наконец, шестнадцать особенно крупных жемчужин. Мне же он пожаловал два ката золота и короткий меч, также украшенный золотом.

Отпустил он меня со всяческими почестями, как это делал всегда, показывая, что, со своей стороны, считает весьма постоянной дружбу, которую завязал с нами, и вышел проводить меня на корабль вместе со своим шурином Акуареном Даболаем, который побывал в Малакке в качестве посла, как я уже об этом говорил раньше. Отбыв из гавани Панажу, мы в два часа ночи подплыли к островку под названием Апефингау, расположенному примерно в полутора легуа от бара. Населен он бедными людьми, живущими ловлей рыбы бешенки, у которой, так как солить им рыбу нечем, они используют лишь икру самок, как это делается в реках Ару и Сиаке на том берегу Внутреннего моря.

Глава XIX

На следующий день мы покинули островок Апефингау и прошли двадцать шесть легуа вдоль океанского побережья, пока не достигли пролива Миньягару ^{80}, через который уже раньше входили; затем, подойдя к другому берегу Внутреннего моря, пошли вдоль него до Пуло-Буган, где пересекли сушу, постояли немного в гавани Жунсалан ^{81}, а потом проследовали дальше с попутным ветром и через двое суток с половиной стали на якорь в реке Парлес ^{82}королевства Кеда, где оставались пять дней из-за отсутствия попутного ветра. За это время, воспользовавшись советом местных купцов, мы с мусульманином решили посетить короля и принести ему одиа ^{83}, или подарок (как мы их здесь называем), состоящий из нескольких подходящих вещиц, кои были радушно приняты его величеством.

Как раз об эту пору король весьма торжественно и пышно, с музыкой, плясками, криками и щедрой раздачей пищи бедным, справлял похороны отца, которого собственноручно заколол кинжалом, дабы жениться на собственной матери, уже от него забеременевшей. Но так как это ужасное и отвратительное преступление вызывало в народе ропот, он приказал объявить повсюду, что под страхом жесточайшей казни запрещает впредь обсуждать какие-либо его действия. Пользуясь этим новым ухищрением тирании, он успел, как нам сказали, умертвить главных феодалов страны и большое количество купцов, имущество которых было передано в казну, что принесло ему более двух миллионов золотом. Из-за всех этих событий в стране ко времени нашего прибытия царил такой страх, что никто не решался даже рта раскрыть.

Мусульманин Кожа Але, с которым я прибыл, был от природы невоздержан на язык и не стеснялся говорить обо всем, что ему заблагорассудится. Убежденный в том, что ему как иностранцу и фактору коменданта Малакки дозволено большее, чем туземцам, и что король не станет наказывать его так, как он наказывал своих подданных, он как-то раз, будучи приглашен в гости приезжим купцом из Патане ^{84}, тоже мусульманином, уверившим, что они с ним родня, по-видимому, как мне потом рассказывали, распустил язык. Гости на пиршестве, достаточно захмелев, начали говорить о делах короля настолько свободно, что тому об этом немедленно донесли имевшиеся у него повсюду шпионы. Едва он узнал о том, что происходит у мусульманина, как приказал окружить его дом и задержать собравшихся, которых было семнадцать человек. Всех их связали и доставили во дворец, где король мельком взглянул на них и без всякого суда и следствия, не пожелав далее выслушать их более или менее убедительные оправдания, приказал предать мучительной казни, называемой у них грегоже. Заключалась она в том, что им живьем отпиливали кисти, ступни и голову, а напоследок перепиливали и грудь до спинного хребта, — по крайней мере, в таком виде я их потом нашел.

Совершив это дело, король испугался, что комендант может разгневаться на него за то, что вместе с другими виновными он казнил и его фактора, и наложить руку на некоторые товары, которые у него были в Малакке. Поэтому он приказал в ту же ночь пойти за мной на журупанг, где я мирно спал, и немедленно доставить во дворец. О том, что там произошло, я не имел ни малейшего понятия.

Когда уже, после полуночи я прибыл во дворец и прошел на первый двор, я увидел множество вооруженных короткими мечами, щитами и пиками людей. Это зрелище было для меня совершенно необычным и привело меня в немалое смущение. Подозревая какое-нибудь предательство, чему в этих краях бывали примеры, я немедленно захотел вернуться, но сопровождавшие меня воспротивились этому, говоря, что мне нечего бояться, так как этих людей собрали по приказанию короля для того, чтобы отправить на поиски какого-то разбойника, — ответ, который, признаться, меня нисколько не удовлетворил.

Я был так напуган, что почти лишился языка и едва мог произнести что-либо внятное. Запинаясь, я попросил их отпустить меня обратно на журупанг за какими-то забытыми там ключами. Я сказал, что немедленно заплачу им за это сорок золотых крузадо. На это все семеро ответили:

— Даже если бы ты дал нам все деньги, которые есть в Малакке, мы бы не пошли на это, ибо, поступи мы так, король велел бы отрубить нам головы.

К этому времени вокруг меня собралось еще пятнадцать или двадцать вооруженных людей, окруживших меня со всех сторон и никуда меня не пускавших. Когда наступило утро и стало светать, дали знать королю, что я прибыл. Тот немедленно приказал меня пропустить, и один бог знает, как я, несчастный, передвигал ноги, — я был ни жив ни мертв.

Когда я вошел во второй двор, я увидел, что король сидит на слоне, а вокруг него стоит более ста человек, не считая стражи, которой было гораздо больше. Король, заметив мой вид, дважды произнес:

— Jangao tacor ^{85}, не бойся, подойди ко мне, и ты узнаешь, почему я послал за тобой.

И, знаком заставив посторониться десять или двенадцать человек, предложил мне посмотреть туда, куда он указывал. Я взглянул и увидел много трупов, лежащих ничком в луже крови, а в одном из них я узнал моего спутника, мусульманина Кожу Але, фактора коменданта. Все это так поразило и ошеломило меня, что я, как безумный, простерся у ног слона, на котором восседал король, и, заливаясь слезами, воскликнул:

— Умоляю тебя, повелитель, возьми меня лучше себе в рабы, но только не убивай, как тех, кто здесь лежит, ибо верой христианина клянусь тебе, что не заслужил этого. И не забудь, что я племянник коменданта Малакки, который заплатит тебе за меня столько денег, сколько ты захочешь, а здесь у тебя есть мой журупанг с большим количеством товаров, который ты можешь взять, если тебе это будет угодно.

На это он ответил:

— Упаси боже! Как это так? Неужели я такой злодей, что способен был бы на такое? Не бойся ничего. Садись и отдохни, ибо я вижу, что ты устал, а потом, когда ты придешь в себя, я расскажу тебе, почему я приказал казнить мусульманина, который был твоим спутником. Будь он португалец или христианин, клянусь тебе своей верой, я не сделал бы этого, убей он даже моего сына.

Тем временем он велел принести мне горшок с водой, которой я выпил очень много, а также приказал обмахивать меня опахалом — на что ушел добрый час. Убедившись, что я оправился от испуга и могу уже отвечать как надо, он сказал: