Шотландия: Путешествия по Британии

Библиография включает целый ряд книг, в которых любой, пишущий о Шотландии, может найти справочные материалы; я привожу этот список в надежде расширить круг чтения для тех, кто намерен отправиться в путешествие и провести приятные дни, погрузившись в шотландскую литературу и историю.

Глава первая.

Шотландское приграничье

Осенняя тишина, словно волшебство, снизошла на землю. На деревьях созрели плоды, на полях — зерно. В траве садов лежали яблоки, по рекам плыли опавшие листья — красные, как кровь, и желтые, как золото, а маргаритки святого Михаила указывали на время года не менее точно, чем календарь. Бледное жнивье тянулось вверх по холмам, устремляясь к голубым небесам, и лишь немногие припозднившиеся фермеры медленно перемещались по полям в лучах солнца, подбрасывая скошенное сено в стога.

День был удивительно теплый, и машина направлялась от Камберлендской возвышенности в сторону плоской зеленой равнины вокруг Карлайла. Эта машина ничем не отличалась от остальных экземпляров того же популярного типа, если не обращать внимания на физиономию водителя. Такие лица являются в видениях. Человек этот не смотрел ни вправо, ни влево. Его не интересовали обширные болота, где великан разлил кларет, он равнодушно скользнул взглядом по девушке в шортах цвета хаки, внезапно вскарабкавшейся на каменную стену, — ее силуэт несколько мгновений вырисовывался на фоне неба, изящный и женственный.

Этим путешественником двигали два мощных чувства, почти инстинкта: голод и предвкушение. Он не ел с самого утра и не бывал в Шотландии вот уже много лет. Он был одержим мыслью, характерной для таких упрямых, одиноких людей, сосредоточенных на самих себе: он поклялся, что в рот не возьмет ни куска, пока не пересечет границу.

Так что, как только он нырнул в долину, перевалив через гряду округлых холмов, его мысли в поисках избавления от ноющей боли в пустом желудке устремились к образам еды, которую он намерен был заказать в самом ближайшем будущем. Он прибыл в Шотландию как раз к тому прекрасному времени дня, которое ознаменовано церемонией, называемой «плотный ужин с чаем». Он представлял, как сядет в сельском отеле, в небольшой комнате, предназначенной для чая и кофе, которая выглядит так, словно в нее в любой момент может войти Чарльз Диккенс с друзьями. Там на широченном буфете красного дерева будет стоять огромный серебряный кофейник. На стене будет красоваться пожелтевшая от времени гравюра с изображением Кромвеля, сокрушающего королевский жезл, или Карла I, выступающего в собственную защиту в Вестминстере: ведь в шотландских отелях принято упиваться самыми позорными и болезненными событиями английской истории. А потом к нему подойдет девушка с типичным для жительницы гор веснушчатым носиком и поинтересуется, что он желает заказать к чаю, и в голосе ее зазвучит ветер, мягко дующий в узких долинах Лохабера. В меню будет непременно пикша из Финдона, жареная камбала, простая яичница, яичница с беконом, возможно, стейк; ведь именно так представляют в этих краях «плотный ужин с чаем». К основным блюдам подадут булочки и пресные пшеничные и ячменные лепешки, белый и черный хлеб, имбирные пряники и хлеб со смородиной, а также яблочное желе и джем. И, разглядывая все это изобилие, путешественник внезапно почувствует желание заказать яичницу из трех яиц. Но обычно заказывают одно яйцо или пару. Да! Он, словно буря, пронесется через границу и потребует яичницу из трех яиц!

«Ох, Дженни, — вздохнет на кухне маленькая горничная, обращаясь к поварихе, — там такой ужасный человек, он заказал три яйца! Ты когда-нибудь слышала о чем-то подобном?»

И сквозь кружевную занавеску он будет смотреть на дорогу и заметит огромную ступку и пестик в витрине аптеки напротив, а когда наестся и оплатит счет, среди сдачи он обнаружит по меньшей мере один трехпенсовик. И все это позволит ему ощутить, что он снова в Шотландии…

Он стремительно мчался по высотам Камберленда, и глаза его с мрачной решимостью были обращены на север.

Вероятно, вы уже догадались, что этот целеустремленный путешественник — я сам. Я был ужасно голоден. И когда холмы остались позади, а передо мной протянулась римская дорога, прямая, как стрела, направленная к городу Карлайлу, я уже понимал, что потребуется немалое самообладание, чтобы пересечь границу на пустой желудок.

Я проехал мимо каменной деревеньки, прижавшейся к приграничным холмам, суровой и агрессивной на вид, приблизился к покрытой мхом стене, окружавшей владения некоего джентльмена. На этой стене виднелось объявление аукциониста, гласившее, что собственность будет продана «сегодня, целиком и полностью». Такие же объявления мелькали между деревьями и были хорошо видны с дороги. В главных воротах пара вставших на дыбы геральдических зверей в отчаянии ожидала посыльного из Карлайла, который — что за странный вид! — сидел в вагоне за столом, заставленным каталожными ящиками.

Трагедия этого благородного дома типична для нашей переходной эпохи, и она изгнала из моего сознания мысли о голоде. Я был расстроен так, словно это был мой собственный дом. По всей стране последние прекрасные светочи воспоминаний о XVIII веке безжалостно задуваются налоговыми инспекторами.

Я проехал через темный, холодный лес и оказался в парке, где, возле озера, вздымались башни и оборонительные стены замка, в котором сегодня никто не смог бы жить или умереть. Его имя сверкает в пограничной поэзии, словно обнаженный меч, а теперь он стоит опустевший и заброшенный, и ряды слепых окон грустно смотрят на окружающие леса. Несколько автомобилей стояли на неухоженной лужайке, а двери были распахнуты настежь, пропуская внутрь отвратительную, жалкую компанию.

Я часто замечал, что аукционный зал способствует проявлению худших свойств человеческой натуры. Даже «Кристис» провоцирует лучших людей на приступы жадности, и от гинеи к гинее нарастает тайное, но настойчивое чувство стыда и неловкости. Бизнес, основанный на том, чтобы завладеть чужим имуществом, определенно нельзя назвать чистым. А в просторном зале, ставшем свидетелем трагедий и триумфов старинных семейств» ныне толпятся люди в котелках и с дорогими трубками. Кажется, что в каждой тени скрывается возмущенный призрак прошлых обитателей и гостей. Ужас смерти и забвения и унижение ощущались в этом замке столь остро, что я едва не поспешил уехать прочь.

Однако я не устоял перед искушением понаблюдать за тем, как прибывшие простукивают дубовые панели, переворачивают вверх ногами стулья или наводят лупы на образы негодующих предков. Невысокий еврей стоял перед каменным резным фамильным гербом, размещенным в бальном зале над камином.

— И какой в этом толк? — недовольно поинтересовался он визгливым голосом. — Это не продашь, даже американцам. Я бы и пяти баксов не дал.

А геральдические звери отважно поддерживали гербовый щит, и в их горделивой осанке ничто не показывало, что битва уже проиграна.

Я бродил по череде пустых комнат, заглянул в просторную спальню, из которой открывался прекрасный вид на озеро, здесь впервые увидели свет многие наследники прославленной фамилии, потом зашел в библиотеку, в которой столетиями сквайры собирали классические труды в переплетах из темной телячьей кожи, а потом спустился в лабиринт подвалов, где поколения дворецких выбирали лучшие вина, снимая пробы. Как любое смертное ложе, этот дом был исполнен печали.

Некие зловредные духи старого замка, вероятно, вошли в меня, и я совершил настолько абсурдный поступок, что мне неудобно даже признаваться в нем. В замке были лифты, доходившие до четвертого этажа, и там, наверху, мрачно осматривая пустующие спальни, ни в одну из которых уже никто больше не приведет невесту, я вдруг услышал голос аукциониста: