На штурм пика Ленина

Прекрасно. Все идет, как в кинематографе. Помощь пришла, откуда я совершенно ее не ждал. Я рассказал товарищам о том, как мы тут переждали два дня бурю и как часа два тому назад остальные пошли вверх на седловину. Герасимов же поднялся сюда с фотоаппаратом, чтобы произвести некоторые работы на седловине. Так как мои ноги немного отошли, то я заявил, что мы вдвоем с ним сейчас отправляемся на седловину.

По следам, оставшимся от товарищей, поднявшихся вверх, мы пошли на блистающую в «двух шагах» седловину. Вот небольшой подъем, за ним, наверное, ровное место, а там дальше спуск вниз. Но поднялись на него, миновали какие-то большие не то камни, не то просто громадные льдины, оторвавшиеся и скатившиеся с какого-нибудь склона, оставили за собой еще один подъем, а седловины все нет и нет. Гребень хребта, спускающийся справа, казался совсем уже близко.

Отчетливо был виден подъем на левый первый бугор изломанного пути на пик. Все это было близко. Мы наверное поднялись на высоту 5700 – 5750 м. Но Алайской долины не видно, значит и седловины нет. В это время сразу откуда-то налетел шквал ветра, пошел снег, и пурга в дикой пляске заволокла весь видимый горизонт. Решили спешить обратно, тем более, что если бы и удалось подняться на седловину, то из-за бури долины мы не увидели бы и фотографировать было бы нельзя. Пошли вниз. Следов наших уже не было видно. Ноги вязли по колено в рыхлом снегу, но так как идти нужно было вниз, что облегчало путь, то мы скоро были около палаток. Энергично заработали все четверо. Сняли палатки, собрали все вещи, а на месте лагеря оставили испорченный чайник и ледоруб.

Я написал записку и положил ее в чайник, а чайник повесил на ледоруб, привязав к нему для прочности и чайник, и записку. Записка гласила следующее: «Начальнику экспедиции тов. Н.В. Крыленко. Рапорт. Прежде всего, горячо поздравляю вас с восхождением на высшую вершину Заалайского хребта – на пик Ленина. Я с Герасимовым пытался подняться на седловину для того, чтобы произвести фотографические работы и полюбоваться Алайской долиной, но буря заставила нас вернуться. Интересно, где вы были во время ее. Все приказания будут исполнены. Мы с лошадьми ждем вас у Второго поперечного. Палатку и все имущество спустили вниз. Еще поздравляю с восхождением. Ваш В. Никитин».

Благополучно достигли 5000 м, ночевали здесь и рано утром на другой день спустились до 3800 м.

В базе на 5000 м остались два красноармейца и Абдул-Гали, которым было строго приказано, что, если товарищи сверху не вернутся 5-го вечером, то 6-го утром они должны будут отправиться их разыскивать.

Утро 5 сентября было прекрасное, небо было свободно от облаков и солнце высоко стояло над хребтом. Мы долго наблюдали в бинокль за склоном пика Ленина, пытаясь увидеть поднимавшихся наших товарищей, так как погода для восхождения была отличная. Но на склоне мы ничего не увидели.

По «Основному Саук-Сайскому леднику», до его поворота на запад, мы шли по срединной морене, и надо сказать, что этот путь был наилучшим из изученных мною путей сюда. Морена гладким пологим склоном, покрытым мелкой галькой, провела нас мимо всех ледопадов, ледяного хаоса Четвертого поперечного ледника и вывела прямо в лощину, на базу в 4300 м, откуда мы по правому берегу ледника, обойдя по осыпи все его бугры, достигли палатки у Второго поперечного ледника. По Второму поперечному мы шли уже ночью. В двух шагах абсолютно ничего не было видно, то и дело мы скатывались по ледяному склону и попадали в воронки, наполненные водой. Трещины, нащупываемые нами с помощью ледорубов, мы обходили благополучно и в 9 час. 30 мин. вечера были в палатке под ледником.

После нескольких дневных недоеданий и недопиваний сегодня мы решили сделать себе «лукулловский» обед. На сухих дровах сварили рисовую кашу, компот и какао. После этого крепко спали, а утром были свежими и никакой усталости совершенно не чувствовали. Дров здесь было навалено очень много, больше чем мы оставляли. Видимо, геологи уже перебираются сюда из Козгун-Токая и пошли вниз по течению Саук-Дары.

Пересекли реку под самым ледником и, как только вышли из-за ледника, встретили караван лошадей, везущих дрова; впереди ехал Латкин. Увидев нас, он пришпорил свою лошадь и скоро крепко жал нам руки. Он, оказывается, организовывал базу здесь – у Второго ледника, где они вскоре должны быть всей группой.

Наших лошадей в этом же караване вел Семен. Закурив хорошего трубочного табаку, которого мы не курили, вероятно, недели две, мы сели на своих лошадей и скоро были на базе у Второго ледника, где решили ждать товарищей сверху.

Это было 5 сентября. А 6-го часов, в 8 вечера, с ледника пришли Крыленко, Стах и Арик. Бархаш пришел с фонариком часа через два после них. «Вообще Львович в последние дни ведет себя неважно, – говорит Крыленко, – он все время отчаянно отстает, на привалах встает позже всех и страшно задерживает движение группы. Непонятно, то ли он устал, то ли и на него подействовала высота».

Все товарищи были непохожи на самих себя – с облезлыми губами, с облупленными носами, прихрамывая на обе ноги, так как они были сильно поморожены. Пока мы им готовили ужин, они рассказывали нам о своих злоключениях. После ужина Крыленко собрал всех нас и подробно посвятил во все, что их постигло. А постигло их очень многое.

Поднявшаяся буря, заставившая меня и т. Герасимова спуститься вниз, не достигнув седловины, застала наших четырех товарищей уже измотанными и выбившимися из последних сил. Они растянулись на дистанции порядка 200 шагов. Впереди шел Крыленко и Стах, за ними в 100 шагах Арик, а еще дальше и медленно плелся Бархаш. Поднявшаяся буря застала их почти на седловине. Им приходилось идти по глубокому снегу, который становился тем глубже, чем было ближе к седловине. Крыленко, делая тропу, проваливался на каждом шагу по пояс, а один раз ушел в снег по горло. Вдобавок ко всему этому, трое – Николай Васильевич, Стах и Арик, отморозили ноги. Сначала пальцы потеряли чувствительность, затем вся ступня, а кожаные альпинистские ботинки смерзлись так, что походили на колодку. Дальше идти было нельзя. Буря усиливалась. Пришлось раскинуть палатку, не дойдя в этот день до седловины. Анероид показывал 5 850 м, т.е. на 100 метров выше пункта, с которого мне и Герасимову пришлось ретироваться.

Четыре человека, закутавшись в спальные мешки и тесно прижавшись друг к другу, спали в ночь что на 5 сентября 1929 г. на 6 км выше всего остального мира. Без малого в километре от них вниз по вертикали, на 5 000 базе были живые существа, – это мы – 4 человека. Но мы были защищены от ветра скалой, у нас были дрова и сколько угодно продовольствия, а у них продовольствия должно было хватить не больше как на 2 дня, а отопление была «паровое»: они просто-напросто, забинтовавшись в мешках, «надышали» в палатке теплого воздуха, и им было сравнительно тепло. А за палаткой стоял мороз, достигавший 27° по Ц. Буря свирепствовала безудержно и все больше и больше засыпала снегом палатку. Палки, служившие основным скелетом палатки, сильно погнулись, возникла опасность обрушения и занесение снегом находившихся в ней людей.

5 сентября утром погода была хорошая, бури как не бывало, солнце и безоблачное небо определенно говорили за то, что погода установилась не на один день. А за день немцы с седловины успели, правда, с трудом, достигнуть вершины и вернуться обратно на 4600 м.

Палатку завалили сугробы, зато ее не снесло бурей и потеплело внутри. Товарищи решили идти дальше. Путь до седловины был чрезвычайно труден и утомителен. На каждом шагу они проваливались в снег выше колен. Да и дальше снег лежал таким же толстым слоем.

Было бы совершенно нелепо по такому снегу идти выше и пытаться преодолеть оставшиеся 1,5 км до вершины пика. Но, одолев сугробы и достигнув по колено в снегу седловины, они увлеклись грандиозным видом, вставшим перед ними. Змеей вилась Алайская долина. Фантастические картины рисовались в утренней синеве товарищам; Алайский хребет темными контурами виднелся на горизонте за долиной. С седловины круто спускались в долину ледники, которые также предполагалось преодолеть. Не менее прекрасный вид им открылся и на пройденный путь и на Заалайский хребет.