Водители фрегатов

с послом имело право только определенное число людей, и каждый вечер остававшихся на берегу русских пересчитывали.

На другой день после переезда посла японские чиновники заявили Крузенштерну, что губернатор поручил им перевезти с корабля в дом посла подарки, которые русский царь прислал японскому императору. Так как подарки эти заключались главным образом в огромных драгоценных зеркалах, не помещавшихся ни в какой лодке, для перевозки их пришлось соорудить плот из толстых бревен. Положив зеркала на плот, японцы почему-то закрыли их ворохами красных, необычайно дорогих сукон.

— Стоит ли на упаковку тратить такие сукна, — сказал им Крузенштерн. — Зеркалам ничего не сделается, если вы их покроете просто рогожей.

Но чиновники пришли в ужас от его слов. Покрывать подарки, предназначенные для императора, рогожей — это кощунство!

От этих чиновников Крузенштерн узнал, что, если император согласится принять подарки русского царя, эти зеркала будут отнесены из Нагасаки в Иеддо на руках.

— Нельзя иначе! — восклицали японцы. — Два года назад китайский император прислал в подарок нашему императору слона, и наш император приказал отнести этого слона из Нагасаки в Иеддо на руках.

— И отнесли? — спросил Крузенштерн.

— Отнесли! — ответили японцы.

Время шло, а русские все никак не могли узнать, примет император посла или не примет. Японцы уверяли, что ответ из Иеддо еще не получен.

Моряки изнывали от скуки и безделья. Им запретили встречаться даже с голландцами. Директора Дуфа Крузенштерну не удалось повидать больше ни разу. Однажды голландский корабль, собиравшийся покинуть гавань и поднявший якоря, подошел случайно совсем близко к «Надежде». На капитанском мостике этого корабля Крузенштерн увидел одного из капитанов, которые приезжали к нему в гости вместе с Дуфом. Поднеся ко рту рупор, Крузенштерн громко пожелал отъезжающему капитану счастливого пути, но голландец ничего не ответил и отвернулся. Крузенштерн рассердился, но потом, узнав, что японцы строжайше запретили голландцам разговаривать с русскими, он понял, что капитан иначе поступить не мог.

Как-то рано утром в гавань пришли еще три голландских корабля. На «Надежду» приехал японский офицер и предупредил, что новоприбывшие будут сейчас салютовать Нагасакской крепости пушечными выстрелами.

— Не примите этот салют на свой счет, — сказал он, — и не вздумайте отвечать салютом.

Предупреждение было вздорное, потому что русские все равно не могли палить из пушек, не имея ни крупинки пороха. Голландцы начали салютовать и стреляли в течение шести с половиною часов. Крузенштерн насчитал четыреста выстрелов. В те времена, по международным обычаям, судно, приходившее в порт дружественной страны, должно было салютовать самое большее тринадцатью выстрелами. Каково же было удивление Крузенштерна, когда на четыреста выстрелов голландских кораблей японская крепость не ответила ни одним!

Живя на корабле, Крузенштерн, конечно, не мог узнать много о жизни и обычаях японцев. Но кое-что он