Сингапурские этюды

Вышел на улицу — словно окунулся в неизвестность.

Знаете, что такое тропический зной? Отвесное солнце, небесная звенящая лазурь. Томление жаркого воздуха. Древние греческие философы называли тропический пояс «опаленным» и на картах писали: «область необитаемая вследствие чрезмерного жара». И хотя позднее предрассудок этот был развеян, люди узнали, что понятия «тропический» и «жаркий» не всегда совпадают, в полуденные часы вспоминаешь греков.

Текут потоки людей. Очертания теряются. В мареве люди растекаются по переулкам и снова возникают. А может быть, это уже другие? Вот то самое оранжевое сари, тот самый белый саронг, тот самый темно-синий сонгкок. Но куда же это все исчезло? Пот застилает глаза, воздух струится, и все эти сари, саронги, сонгкоки двигаются от центрифуги, выжимающей зеленый сок сахарного тростника, к тележке, где продается сарабат-сусу — имбирный напиток с молоком: в знойный день нет ничего лучше.

Подхваченный потоком, я медленно брел по горбатым улочкам и переулкам, время от времени бросая взгляд на их названия. Хинду — это понятно, вполне в стиле Серангуна. Но почему Китченер, Марна, Сомма? Кому пришло в голову воскрешать в памяти лица и события первой мировой войны, в которой Сингапур не участвовал? Так я вышел на улицу Петэна (уж не тот ли маршал, который сдал Францию Гитлеру?). Но это уже события второй мировой войны. В ней Сингапур участвовал вынужденно и в результате на три с половиной года перестал быть Сингапуром. Оккупировавшие его японцы дали стране имя Сёнан (Просветленный юг). Так почему все-таки Петэн? Вижу даосский храм. Благостно пахнет свечами. Тихо струится синий дымок ароматических палочек. На алтаре традиционные приношения — яблоки, мандарины, апельсины. Храм обещает прохладу и неожиданность. Я готов войти под его своды, как вдруг…

Многоголосый хор

Эти звуки возникли именно вдруг. Их не было. Только зной и шарканье сандалий обрызганных солнцем людей.

И вдруг на негромкой ноте возник звук. Он рвался куда-то, то ли плакал, то ли смеялся. Скорее плакал. Потом сменился хриплым клекотом и пресекся. Еще мгновение — и взорвалась пронзительная трель. Подхватила оборвавшуюся мелодию. Зазвенел многоголосый хор. И снова тишина. Потом отдельные трели, словно журчал ручей.

Завернул за угол и оказался на зеленой поляне. Ажурное дерево «пожар леса» роняет яркие цветы. И они падают, падают… Красный медленный дождь. Везде клетки с птицами. Одни на металлических крюках подвешены к ветвям, другие стоят на траве.

Люди смотрят с балконов, прогуливаются среди клеток; вечно спешащие мотоциклисты, гроза сингапурских пешеходов, вынырнув из переулка, гасят скорость. Голосов людей почти не слышно. Только обрывки неспешной беседы в шелесте падающих лепестков. Все настроены на тишину, такую драгоценную в этом городе (по данным Гонконгского университета, Сингапур занимает второе место в мире по шуму, уступая лишь Гонконгу). Тут было царство птиц.

Еще одна из сингапурских загадок: тропики, почти экватор, а птиц мало. В саду дома, где мы жили, пела по утрам золотая иволга. Изысканно утонченное пение, напоминающее звуки флейты. Шуршали листвой какие-то другие невидимые птицы… Птичий парк раскинулся на склоне холма, среди промышленных предприятий, где собраны птицы со всего света, даже перуанские пингвины живут в кондиционированной обители и дают потомство. Но все-таки это скорее аттракцион. Куда делись птицы?

Сингапур — классический пример всестороннего вмешательства человека в природу. Земельная жажда. Как ее утолить? Рубили джунгли — возникали плантации перца. Срывали холмы, засыпали ими болота — появлялись промышленные предприятия. Мангровые заросли уступали портовым причалам. Исчезают болота — пропадают болотные птицы. Тяжело птицам, питающимся падалью. Сингапур, известный своей чистотой, не для них. Яванский воробей, привыкший воровать пищу там, где она плохо лежит, после того как стало появляться больше современных домов (да и в старых традиционных жилищах стали бережнее хранить пищу), практически исчез. А скворцы приспособились. Своими острыми длинными клювами достают пищу из щелей домов. Некоторые птицы пытаются адаптироваться к новым условиям. Один ученый уверял, что скоро должна появиться в предместьях синица, жившая в манграх. Просто изменит свои привычки. Малиновка, черно-белая птица с громким свистом, в свое время приспособилась к жизни в кампонгах и на фермах, но те стали исчезать. И адаптация обернулась для малиновки трагедией, а ведь птица эта так близка к человеку.

Ученые считают: Сингапуру вообще не повезло с птицами. В данном случае роль перекрестка не в его пользу. Главные пути миграции птиц в этом районе идут вдоль восточного и западного побережья Малаккского полуострова, минуя Сингапур. В шестидесятых годах провели такое обследование. В большом, удачно расположенном сингапурском саду полтора года наблюдали за пернатыми. Обнаружили 48 видов, из них только 30 местные породы и регулярные визитеры. В куда меньшем по площади саду Ибадана (Нигерия) было зарегистрировано 102 вида, из них 73 — постоянные жители. Как видите, Африка птицам милее. Правительство республики предпринимает решительные меры по спасению окружающей среды в Сингапуре. Перспектива каменных джунглей никак не устраивает. Сингапурцу могут снизить подоходный налог, если авторитетная комиссия установит, что деревья в его саду хорошо видны со стороны дороги, а изгородь не мешает прохожим любоваться садом. Сингапур — одно из немногих мест на земле, где человек может быть строго наказан за то, что повредит дерево. Нельзя цементировать почву в радиусе двух метров от верхней части корня. Иначе дерево задохнется без воды и воздуха.

И все-таки деревья рубят.

«Я дерево. В центре города Завтра меня срубят. Город растет. Я старею. Непросто быть деревом в динамичном городе…» — говорится в одной современной поэме.

День посадки деревьев в ноябре стал национальной кампанией. В этот день появляются 50 тысяч саженцев на сингапурской земле. И среди них особенно любимые птицами джамбу-лаут с широкими листьями, дающими хорошую тень, и тембусу, статное симметричное дерево с могучей кроной и ароматными кремовыми цветами. Пернатые возвращаются. Но долог их путь. И потому скорбные ноты тоски по птицам все еще звучат в прозе, поэзии, живописи.

«Сезон без птиц» — так назвал свое полотно Томас Ёу, один из лучших художников Сингапура. Щемящая картина. Река, деревья, белая лодка. Серо-розовый туман. Оглушительная пустота одиночества — вот как выглядит этот сезон без птиц. Поэт Онг Теонг Хан грустит о той недавней поре, когда полет синего зимородка в пурпурных лучах заката так радовал людей на побережье Чаиги. Теперь здесь аэропорт.

Любопытно, что даже птицу, возведенную в ранг национальной «ланг-лаут» — так на малайском зовут морского орла с белой грудью, — редко встретишь в сингапурском небе.

Кофейный клуб

— Господин Тан опять повысил цену на кузнечиков…

— Самая целебная роса в пять утра…

— Какой диагноз? Острый сердечный приступ…

До моего слуха долетали обрывки фраз людей, сидевших за столиками и неспешно потягивавших пахучий черный кофе. Каждая фраза ясна, а все вместе — абсурд. Это определенно какой-то масонский клуб, подумалось тогда. Здесь мне делать нечего. Без пароля не будет и отзыва. Невысокий человек в бордовой рубашке отделился от кофейного столика и направился ко мне.

— Интересуетесь нашими питомцами? — ироничный прищур глаз, легкая полуулыбка выдавали в нем жизнерадостного, любящего компанию человека.

— Видите эту маленькую бежевую птицу с серыми полосками? Мербок, из породы голубиных. Обидеть ее — преступление. Ведь она приносит счастье. В старом малайском кампонге случился как-то страшный пожар. Все дома сгорели, а один остался — тот, на крыше которого поселился мербок. Мне по душе эта история. Если и легенда, то красивая. Ужасно, когда предрассудок губит живое. Знаете, почему в нашей округе истребили всех воробьев (это воспоминание детства)? Считалось, что они приносят в дом болезни. До сих пор это суеверие, к сожалению, живо.