Водители фрегатов

аговорил на ломаном английском языке.

— Кто вас научил говорить по-английски? — спросил Крузенштерн, совсем сбитый с толку.

— У нас в деревне есть английская церковь и белый жрец, — ответил гаваец. — Он велит нам ходить в церковь, учит говорить по-английски. Л кто не ходит в церковь, у тех он отбирает землю.

Крузенштерн понял, что речь идет об английском миссионере.

Минуло уже двадцать шесть лет с тех пор, как Кук открыл Гавайские острова, и восемнадцать лет с тех пор, как их посетил Лаперуз. За это время в жизни гавайцев произошли большие изменения.

Приступили к торговле. Крузенштерн приказал принести два топора и маленькое зеркальце. Гаваец презрительно сморщился и сказал, что этого мало. За такую цену он даст два-три кокосовых ореха, не больше. Крузенштерн прибавил еще топор и еще зеркальце, но гаваец и на это не согласился.

Он рассказал, что к их острову каждый год подходят несколько европейских кораблей и все они привозят топоры, зеркальца и бусы. Крузенштерн дал ему сверх того несколько аршин полотна. Это гавайцу поправилось больше. И все же он не согласился отдать поросенка. Он просил сукно.

— К сожалению, у нас на корабле нет сукна, — ответил Крузенштерн.

Он говорил правду.

— А это что? — воскликнул гаваец, хватая Крузенштерна за рукав его капитан-лейтенантского расшитого золотом мундира.

Крузенштерн рассмеялся и объяснил гавайцу, что он не может отдать ему мундир.

Долго еще торговались.

Наконец гаваец уступил. Он продал поросенка, кокосовые орехи и бананы за полдюжины топоров, два зеркальца и десять аршин полотна.

— Немного нам удалось купить сегодня, — сказал Крузенштерн, посылая покупки повару. — Этого поросенка не хватит и на ужин. Авось завтра повезет больше.

Но на другой день совсем не повезло. Долго не появлялись лодки. Наконец после обеда к «Надежде» подошли две-три, но гавайцы, сидевшие в них, узнав, что на корабле нет сукна, сейчас же стали грести к берегу. Из всех европейских товаров жители Гавайских островов теперь ценили только сукно.

— Миссионер запрещает нам ходить голыми и велит всем одеться в суконное платье, — объясняли они. — Вот нам и приходится все отдавать за сукно.

Это была мера, чрезвычайно выгодная английским суконным фабрикантам.

— Мы зря сюда пришли и только напрасно потеряли время, — сердился Крузенштерн. — Высадим здесь своего пассажира и завтра же тронемся в дальнейший путь.

Он позвал Кабри и велел ему собираться.

— Я сейчас исполню ваше желание и отправлю вас в шлюпке на берег, — сказал он ему.

Но француз опять бросился на колени.

— Не губите, капитан! — причитал он. — Там, где есть английский миссионер, есть и французский. А он схватит меня, несчастного беглого матроса, и отправит в кандалах во Францию.

Крузенштерн подумал, что Кабри, пожалуй, прав. Он не питал злобы к этому невежественному человеку. Кроме того, француз был неплохим матросом.

— Ладно, — сказал он ему. — Оставайтесь. Я высажу вас на Камчатке.

Вечером Крузенштерн отправился