Ездовые собаки-друзья по риску

Голод мучает все время. Дневной рацион достаточен по количеству калорий, но минимален по весу: меньше килограмма в день на человека. Через полчаса после еды голод снова начинает терзать желудок и чувствуется всю ночь; утром, прежде чем собраться в дальнейшую дорогу, мы жадно поглощаем то же, что накануне: пеммикан, овсяную кашу, сухари, сахар, чай, конфеты, шоколад.

Когда мы лежим в спальных мешках голодные и усталые, стуча зубами, иногда мокрые с головы до ног, наступают другие мучения: сон не приходит долго или не приходит вовсе; нас преследует мысль о том, что придется вставать в палатке, сотрясаемой порывами ветра, а потом последуют еще добрых четыре часа утомительного труда, прежде чем можно будет дать сигнал отъезда: «Кра!», заслышав который собаки рванутся вперед…

Собаки, наши собаки! Наши неразлучные товарищи! Мы научились знать о них все, любить их, они зависели от нас, как и мы от них. Но если мы знали, для чего нужны все эти усилия, эти страдания, если наш путь вел к определенной цели, то для них не было ничего, кроме непрестанного труда и полкилограмма пеммикана в конце дня. И голода — такого же, как и у нас. Мы читали его в их глазах, когда проверяли упряжь и ласкали их, тронутые их любовью, их преданностью.

Для нас голод, усталость, тревога, вызванная слишком долго длящимися неблагоприятными условиями, были допустимы, приемлемы, ибо мы предусмотрели все заранее; риск был взвешен и рассчитан, неразрывно связан с затеянным нами путешествием. Но вдобавок нас мучила еще одна тяжелая обязанность, мысль о которой тяготила с каждым днем все больше, — обязанность неотвратимая, неизбежная — выполнить ужасный закон Арктики.

Мы отправились в путь с тридцатью тремя собаками и гружеными нартами. Ежедневно этот груз уменьшался на двадцать килограммов: четыре за счет пищи для людей и шестнадцать за счет собачьего корма. Каждые два-три дня одна собака становилась лишней. Если бы ее не убивали, то пришлось бы везти дальше ее корм, тоже ставший бесполезным грузом. Мы выехали с тридцатью тремя собаками и теоретически должны были через семь недель, проехав шестьсот пятьдесят километров, достичь противоположного конца ледяной пустыни с пятью собаками. Итак, в принципе нам нужно было умертвить двадцать восемь собак…

Слышу, как возмущаются чувствительные души. Сколько раз я это слышал!

Одни говорят: «Чтобы не приносить собак в жертву, достаточно было не пускаться в эту экспедицию». Им я ничего не отвечу, настолько это замечание нелепо.

Другие с умным видом, явно удивленные нашей безмерной глупостью, утверждают: «Просто нужно было взять больше собак, чтобы везти больше провианта и таким образом избежать столь варварского решения проблемы». Им я отвечу, во-первых, что система «Надобыло-сделать-так» всегда предлагается людьми безответственными. Я спрошу их, видели ли они «Сержанта Камамбера» Кристофа, один из первых комиксов на исторические темы? В нем сержант Камамбер велит одному из своих солдат вырыть во дворе казармы яму для отбросов. Когда он возвращается, яма готова и полна до краев, а рядом огромная куча вынутой из нее земли. Сержант мечет громы и молнии на бедного солдата: «Идиот! Неужели ты не мог вырыть достаточно большую яму, чтобы в ней поместилось и содержимое мусорных ящиков, и эта земля?»

Если вы не видите тут связи с моим рассказом о собаках, то тем хуже для вас. Замечу лишь, что наши нарты и так были перегружены: каждому псу приходилось тащить около пятидесяти килограммов, между тем как по норме груз не должен превышать тридцати пяти килограммов. Наконец, взяв больше собак, мы только усложнили бы проблему, вместо того чтобы решить ее, ибо пришлось бы захватить добавочный корм для этих собак, которые в свою очередь становились бы лишними одна за другой.

Вот что я писал в отчете о конце экспедиции:

«С 27 мая по 3 июня переменная погода позволяла продвигаться вперед более или менее сносно. С 4 по 24 июня условия резко ухудшились. Снегопад, обычно редкий в Гренландии в конце июня, продолжался фактически беспрерывно. Бушевали сильные метели, тем более докучные, что ветер дул нам в лицо. 16 июня в лагере № 13 экспедиции пришлось оставить часть провианта и снаряжения, без которого можно было обойтись. Начиная с этого дня ежедневный рацион был уменьшен. От собак требовались значительные усилия, и, как было предусмотрено, двенадцать из них убили».

Вы прочитали: «Рацион был уменьшен», «Двенадцать из них убили». Двенадцать вместо двадцати восьми, как собирались, и это несмотря на то, что рацион был уменьшен лишь для нас, а не для собак!

Иначе говоря, мы перевезли около 165 килограммов, чтобы кормить лишних собак, ставших для нас бесполезными! Из-за этих 165 килограммов мы и были вынуждены 16 июня «оставить часть провианта и снаряжения, без которого можно было обойтись».

16 июня 1936 года, лагерь № 13.

4 ч 30 мин. Пробуждение. Палатка снаружи покрыта инеем. Идет густой снег, порывы бурана все сильнее. Из-за поземки снег пробирается во все щелочки. Под моей головой образовалась целая подушка, вдоль спального мешка — надув. Все в палатке покрыто снегом и инеем. Лишь только зажигаем примус, нас обдает потоками воды (снаружи всего минус 9°С). Все промокло.

С трудом одеваемся, чтобы выйти накормить собак, отобрать провиант и снаряжение, оставляемые здесь с целью облегчить нарты. Мы похожи на водолазов: капюшоны кухлянок накинуты на головы, шеи обмотаны мохнатыми полотенцами, рукава завязаны над перчатками, а штанины внизу стянуты шнурками, охватывая верхнюю часть мокасин. Лишь только мы выходим из палатки, на нас нападают тысячи яростных, воющих демонов; они толкают, колотят, кусают, их когтистые лапы рвут нас, хлещут, срывают очки. Они хотят нашей смерти, несомненно. Снег проникает всюду; вскоре по шее и вдоль спины струится вода. Спотыкаясь, ослепленные, полузадохшиеся, чуть не на четвереньках добираемся мы до почти невидимых нарт: из-под снега торчат лишь верхние концы их стоек. Собак не видно: засыпанные снегом, свернувшись калачиком, укрыв морды хвостами, они лежат в уютных и теплых норах, созданных теплом их тел. Я упираюсь в нарты; один из снежных холмиков трескается, и из него высовывается морда Арнатак с комками снега на носу и над глазами. Из отдушины струится густой пар, пахнущий псиной.

После четырех часов труда провиант и снаряжение рассортированы. Мы оставляем для себя рацион лишь на две недели (впрочем, они могут растянуться и на три). Паек собак не трогаем. Раздаем им все съедобное, и они выскакивают из своих нор, как чертики из табакерок. Вскоре животы у них набиты так, что волочатся по земле, как говорят эскимосы. Бросаем радиоприемник (весит двадцать пять килограммов и служит лишь для того, чтобы принимать сигналы времени для проверки хронометров, с помощью которых мы измеряем долготу), разборный каяк (весит тридцать килограммов, взят из соображений безопасности, на случай, если мы выйдем к берегу в глубине фьорда, окаймленного скалами), шипы для льда (обойдемся и без них), все канаты для лазания, кроме одного, два бидона керосина и многое другое. Из пустых ящиков соорудили укрытие и окрестили его «уборной» в честь деревянных будок, встречающихся в Булонском лесу, носящих то же название и предназначенных для того же. Не успели мы отвернуться, как Арнатак, выскользнув по обыкновению из упряжки, уже устроилась там.

К полудню возвращаемся в палатку, зажигаем оба примуса, так как керосина у нас много, хоть продавай. Вскоре в палатке плюс 32°С. Когда все высохло, мы располагаемся как можно удобнее в одних рубашках (в этом пирамидальном пространстве лишь четыре квадратных метра). Вскрыв ящики с продуктами, съедаем все сладости и лакомства, предназначенные для торжественных дат. Та же участь постигает коробки с сардинами и тунцом в масле и пакетики с айвовой пастой, сваренной матерью Робера Жессена. В каждом из них — бумажка с ласковыми словами, написанными ее рукой. Вот Робер открывает коробку, помеченную «30 июня» (а сегодня 16-е), и шепчет про себя: «Ну и пирушка! Ведь мы лопнем!» Лишь это нас беспокоит в палатке, дрожащей словно в истерике под нескончаемыми порывами ветра. Робер читает вслух записку матери: «Целую каждый пакетик, чтобы он принес вам нынче счастье, чтобы переход показался вам легче, небо — яснее, пеммикан — вкуснее, собаки — сильнее».