Водители фрегатов

егда, даже еще благодушнее. Видно было, что он привез островитянина со свиньей, чтобы помириться. Он знал, как нуждаются моряки в свежем мясе. Но француз Кабри, стоявший рядом с ним, был угрюм и смотрел на капитана с мрачным высокомерием. Крузенштерн сердился на него за то, что он распустил ложные слухи, и сначала хотел прогнать его, но сдержался.

Ему даже стало немного жаль этого грязного, озлобленного человека. В конце концов, может быть, слухи распустил вовсе не он. Мало ли чего не скажет Робертс о человеке, которого так ненавидит.

Островитянин что-то проговорил. Кабри хмуро перевел его слова Крузенштерну.

— Он хочет за свою свинью получить такую же красивую птицу, как та, что вы дали Тапеге.

Крузенштерну вовсе не хотелось расплачиваться за свиней попугаями — он надеялся привезти их в Россию. Но на этот раз он решил согласиться. Он рассчитывал этим попугаем купить не только свинью, но и мир.

— Передайте ему, что я согласен, — сказал он французу.

Кабри промолвил что-то островитянину, и тут случилась вещь совсем необъяснимая. Островитянин схватил свою свинью, лежавшую на палубе со связанными ногами, и швырнул в воду. Затем прыгнул вслед за ней. Поймав там тонущую свинью, он быстро поплыл к берегу, таща ее за собой.

— В чем дело? — воскликнул удивленный Крузенштерн. — Ведь я согласился дать ему попугая! Крикните ему, чтобы он вернулся, — сказал он Кабри. — Попросите Тапегу приказать ему вернуться!

Француз проговорил что-то, обращаясь к Тапеге, и король громко закричал какие-то повелительные слова вслед уплывающему за свиньей островитянину. Но тот, вместо того чтобы вернуться, еще быстрее поплыл к берегу.

Тапега и француз внезапно спрыгнули вниз, в королевскую лодку, и стремительно отошли от корабля.

Никто ничего не понял. Офицеры недоуменно переглядывались.

— Тапега, верно, поехал ловить непослушного островитянина, — сказал лейтенант Головачев.

— Нет, — возразил лейтенант Ромберг, — королевская лодка поплыла вправо, а островитянин со свиньей — влево. Король и не думает его догонять. Мне показалось, что Тапега приказал своему подданному не возвращаться на корабль, а плыть от корабля.

— Мне тоже так почудилось, — сказал Крузенштерн.

Ратманову пришла в голову совсем новая мысль.

— Вы знаете, — проговорил он задумчиво, — мне кажется, тут опять виноват француз. Что, если он неверно переводил слова Ивана Федоровича, нарочно перевирал их?

Крузенштерн ничего не ответил. Но он чувствовал, что Ратманов, пожалуй, прав.

Вечер начался беспокойно. На острове в сумерках вдруг вспыхнули костры — один, другой, пятый, двадцатый! — и так по всему берегу. Это было совсем необычно — до сих пор островитяне всегда ложились спать едва стемнеет и по ночам огня не зажигали. На обоих кораблях ясно слышали звуки каких-то странных песен, которые доносились с берега.

Всем островом, казалось, овладело лихорадочное возбуждение.

Часов в одиннадцать к «Надежде» подплыл Робертс. Он влез по якорному канату на палубу. Крузенштерн