Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей

Значительным препятствием в этом путешествии по посыпанной щебнем дороге было отсутствие мостов, то есть мостов, годных к пользованию. Следы их прежнего существования виднелись довольно отчетливо. Однако нельзя же безнаказанно в течение 1200 лет срубать сандаловые деревья (говорят, этим занимались еще китайцы). В результате оголились склоны гор, что привело к эрозии почвы и катастрофическим стокам вод в период дождей, которым не в состоянии противостоять никакие мосты. Однако в моих глазах ничто не может оправдать почтенного Лай Фэнсуна, в сердцах желаю ему, чтобы доски его гроба…

Во время этой поездки сквозь густые облака пыли мне удалось разглядеть распаханные долины, населенные пункты, старые миссии и даже массивную, высотой в три тысячи метров, вершину Тата Маи Лау. Во время как вынужденных, так и запланированных остановок представилась возможность понаблюдать за местными жителями, которые внешне очень напоминают своих соседей с Западного Тимора.

Довольно значительную группу в смешанном населении Тимора представляет племя тетум, язык которого португальцы приняли за местный жаргон.

Приморская дорога, впрочем единственная в этой части острова, — своего рода магистраль благоденствия и цивилизации. Значительно тяжелее, по-видимому, жизнь людей, обитающих в глубине острова. Они свято верят в старинное предание, что их родина — это огромный мифический крокодил, превратившийся в скалу. В давно минувшие времена местный житель спас этого крокодила от голодной смерти. А тот, желая отблагодарить своего благодетеля (а возможно, устав носить на спине беспокойного человека) и чувствуя приближение смерти, превратился в остров Тимор, который с птичьего полета и при известной доле воображения несколько напоминает гигантского крокодила. Вот почему аборигены по сей день величают крокодила своим дедушкой и относятся к нему с должным почтением.

Дорога, как я уже говорил, была ужасной. Как раз наступил полдень, когда на горизонте показался первый благоустроенный мост — длинный и бетонный. Но наш горе-автобус… обогнул его, описав при этом широкую дугу, и мы снова затряслись по каменистому руслу реки. Когда мы подъехали ближе, картина прояснилась. Протянувшаяся на несколько сот метров конструкция стояла, правда, крепко, однако с обоих ее концов… не было дороги или даже земляных насыпей — все смыла паводковая волна.

Еще одна, вторая переправа по пересохшему руслу реки. Я уже, кажется, стал привыкать к этому способу передвижения, как вдруг, заглушая шум двигателя, донесся страшный грохот. В это время мы уже выбрались на высокий берег реки.

— Банджир, банджир! — раздались тревожные голоса пассажиров.

Машина остановилась. Я не мог поверить своим глазам — по руслу реки, к броду, через который мы только что переправились, с грохотом катился высокий, пожалуй метра в полтора или два высотой, водяной вал. Он мгновенно заполнил русло реки, всего несколько минут назад совсем сухое. Вода с ревом подбрасывала огромные валуны, словно мячики для настольного тенниса. Глядя на происходящее, я почувствовал, как мое сердце сжимается от страха. Можно себе представить, что было бы с нами, если бы наш автобус вовремя не выбрался на берег…

Мои спутники, судя по всему, переживали это происшествие менее драматично, чем я. Минуту спустя они уже смеялись, шутили, показывали друг другу на тучи, которые собрались над центральной частью острова. Похоже, что подобное происходило здесь не впервые. Я очень страдал в тот момент от отсутствия контакта С людьми. К сожалению, ни я их, ни они меня понять не могли. Я лишь сделал вывод, что банджир — это, видимо, волна, неожиданно возникшая в результате сильного ливня где-то высоко в горах. Этот «дождь» прокатился по скалистому основанию и стремительно унесся в море.

Теперь уже до Баукау оставалось совсем недалеко. Весь остаток пути я думал об острове, о разрушительном вторжении человека в природу и в душе даже немного оправдывал португальцев, которые за пять столетий своего пребывания на Тиморе так и не привели дороги в порядок.

Баукау оказался еще меньше, чем Дили. Здесь имеется международный аэропорт, который играет важную роль — соединяет Тимор с внешним миром. В небольшой котловине, спускающейся амфитеатром к морю, есть военный гарнизон, презентабельная гостиница для австралийских туристов, католическая миссия и жилые дома, расположенные на окрестных холмах. Весь городок насчитывает менее трех тысяч человек, живущих главным образом на доходы от туристов, хотя на хиппи много не заработаешь.

Из Баукау самолет летел, вероятно, маршрутом японских бомбардировщиков, которые 19 февраля 1942 года нагнали немало страху на всю Австралию. Это был поистине массированный воздушный налет. Японцы, на том этапе войны полностью господствовавшие в воздухе, использовали мощную эскадрилью бомбардировщиков в составе почти двухсот пятидесяти машин и в двух налетах уничтожили не только военные объекты Дарвина, но и значительную часть города. К тому же им удалось потопить в порту восемь торговых судов и американский эсминец «Пири». Во время налетов погибло более двухсот человек и свыше четырехсот было ранено. Застигнутые врасплох австралийцы сочли это поражение «австралийским» Перл-Харбором.

Полет над Тиморским морем отнюдь не приятен. Машину швыряло ветром из стороны в сторону, а как только мы попадали в воздушные ямы, меня то прижимало к креслу, то выбрасывало из него, так что трещали ремни, которыми я был пристегнут. Тем не менее они не порвались.

Порывистый ветер бросал машину все сильнее. Вскоре разразился ливень. Фигуры высшего пилотажа самолета в сочетании со струями воды, ударяющимися о крылья и иллюминаторы, лишали меня возможности ориентироваться в пространстве. Временами я не мог разобрать, где море, а где небо. На какое-то мгновение в просвете между туч мелькнул горизонт, и снова нас окутали хлеставшие по самолету струи дождя. Смолкли все разговоры. Каждый в одиночку переживал происходящее, а некоторые страдали еще и морской болезнью.

В этом положении голос командира самолета, возвестившего, что через четверть часа мы совершим посадку в Дарвине, разрядил атмосферу. Над материком машина пошла спокойнее, но чувствовалось, что пилот прилагал неимоверные усилия, чтобы держать самолет по заданному курсу. Наконец мощный толчок, другой, третий! Шасси застучали по бетону так, что заскрипели скрепления, и вот мы приземлились.

Когда двери кабины открылись, внутрь ворвался сильный ветер. Низко пригнувшись, защищаясь от ветра, пассажиры цепочкой потянулись к солидному зданию аэровокзала. Тем временем человек десять — членов экипажа — лихорадочно вертелись возле самолета, пытаясь как-то понадежнее закрепить его. Усилия их, однако, были тщетными. Я входил в холл, где можно укрыться от всех ветров, когда снова налетел шквал. Самолет закрутился вокруг своей оси, накренился, крылом коснулся бетона и… словно спичка, сломался. А люди продолжали бороться за спасение останков потерпевшей аварию почтенной машины.

Признаться, австралийцы поразили меня буквально с первой минуты, как только я прилетел в Дарвин. И дело не в таблетках против малярии, которые вручили мне в аэропорту (обычно их дают всем пассажирам, прилетающим с севера). Больше всего меня тронуло то, что, когда я набрал номер телефона моего знакомого инженера Лешека Повежи, телефонистка любезно сообщила мне, что номер изменился, и назвала новый. Люди добрые! У какого работника польской телефонной сети есть время заниматься подобными любезностями?! Номер оказался правильным, и сразу же после мучительных объятий урагана я попал в жаркие объятия соотечественника.

С инженером Лешеком Повежей я познакомился много лет назад, когда после почти десятитысячемильных скитаний пешком по австралийскому бездорожью и будучи на грани истощения, нашел у него приют. Я узнал также незаурядную историю его жизни, столь характерную для поляка в период второй мировой войны. Лешек — внук участника Польского освободительного восстания 1863–1864 гг. Маленьким мальчиком оказался он во время войны в Персии. Оттуда с группой детей (их было семьсот) он поехал по приглашению в Новую Зеландию. Там Лешек окончил гимназию, политехнический институт, женился на маорийской принцессе и вот уже более десяти лет живет в Дарвине и воспитывает двоих очаровательных детей — Мисю и Антека. Инженер Повежа побывал с женой в Польше и даже выступал в телевизионном Клубе шести континентов.