Голландия без вранья

Вим Босх принял нас на втором этаже сравнительно небольшого, но все-таки на двух уровнях магазина и зачем-то прочел нам длинную лекцию об его истории. Оказывается, «Пегасус» существует уже около пятидесяти лет и специализируется на русской литературе. Альберт рассказывал мне, что после войны это был клуб голландских коммунистов, который получал щедрую финансовую поддержку из Москвы.

Закончив свой длинный и не особенно волнующий рассказ, Вим Босх предложил выпить кофе. Когда какая-то симпатичная дама, по-видимому его жена, принесла кофе, он спросил, не нужен ли сахар. Выяснилось, что хорошо бы и с сахаром. Ему пришлось бежать вниз за сахаром. Поставив сахарницу на стол, он обреченно спросил, не пьем ли мы кофе с молоком. Альберт с Таней попытались отказаться, но я мстительно сказал:

– Только с молоком!

И бедный Вим пошел за молоком.

Попив кофе, мы договорились, что он «приложит усилия» (его слова) по организации презентации и поиску источников финансирования, хотя, если бы он использовал наш приезд в Голландию, как я это предлагал, никаких усилий не пришлось бы «прикладывать». Всего-то надо было дать анонс в газету и повесить объявление на дверях магазина – дальше работало бы, как показал уже накопившийся опыт, сарафанное радио.

Я оставил ему несколько книг, и мы двинулись к машине. У нас в плане стояло еще посещение музея Ван Гога, куда мы и отправились, доплатив за стоянку.

Пусть простят меня амстердамские власти, но, если они хотят, чтобы приезжие гости могли в полной мере насладиться замечательным музеем Ван Гога, они должны что-то придумать с парковками. Промучившись два часа в попытках пристроить машину, я чувствовал себя совершенно измотанным и неспособным испытывать какие бы то ни было художественные переживания. Может быть, еще и потому, что живопись – вообще не моя сильная сторона. Я лишен того специального зрения, которое позволяет сразу, в обход всяких мыслительных процессов, воспринять какое-то полотно. Вернее сказать, такое происходит крайне редко, и, видимо, в утешение, произошло на следующий день у картины Рембрандта «Ночной дозор». В скобках замечу, что тут я не оригинален, говорят, что эта работа производит такое впечатление на всех. Но что касается музея Ван Гога, то, думаю – прежде всего в силу усталости, он произвел на меня меньшее впечатление, чем собрание Кроллер-Мюллер. Именно потому, что в амстердамском музее собраны исключительно первоклассные работы, исчезает ощущение сопричастности, приблизительного понимания того, что происходило в душе художника, когда он писал ту или иную картину.

Как бы то ни было, мне стыдно признаться, что из-за психического утомления и (или) некоторой перенасыщенности Ван Гогом по знаменитому музею я прошел почти равнодушно, разве что отмечая про себя знакомые картины, виденные сто раз в альбомах.

– Опять подсолнухи, – сказал я как бы про себя. – Он пишет подсолнухи, потому что в Голландии нет тюльпанов…

– Довольно! – вскричал Альберт, изображая гнев. – Не говори мне, что устал, – прямо сейчас, из музея, мы едем в de bollenstreek – Страну Тюльпанных Луковиц.

Мы проехали чуть южнее Гарлема и попали в сельскую местность. Впрочем, в Голландии «сельская местность» понятие относительное: где бы ты ни находился, всегда видно какое-нибудь городского вида строение. Мы смотрели по сторонам – тюльпанов не было.

– Наверное, их уже собрали, – виновато сказал Альберт.

И в эту самую минуту в просвете между домами мы увидели небольшое алое озеро – это были тюльпаны! Еще через двести метров – оранжевые, потом белые, желтые… Но эти посадки были сравнительно небольшими.

Справедливости ради надо отметить, что потом мы и в самом деле видели гигантские, до горизонта, поля тюльпанов.

– Раньше почти все производство тюльпанов было сосредоточено здесь, – пояснил Альберт. – Несколько гектаров земли обеспечивали тюльпанами и луковицами полмира.

Дело быстро шло к вечеру. Программа дня была завершена. Мы нашли продуктовую лавку, купили на вечер кое-какой еды, а напротив, в винном магазине, захватили бутылку «Московской» и полдюжины пива «Грольш» – наконец-то алкогольного.

В нашем номере Таня в одно мгновение соорудила превосходный ужин – тминный сыр, копченая корейка, картофельный салат, и мы с наслаждением выпили по рюмке хорошо знакомой водки и запили ее «Грольшем». Водка без пива, как говорят мои соотечественники, – деньги на ветер.

Надо сказать, что Альберт принадлежит к разряду, как их называют в Швеции, «наружных людей» – он всю жизнь питался в кафе и ресторанах. Но после нескольких вечеров он стал быстро переходить в нашу веру – что может быть лучше, чем выпить по рюмке, чуть ли не лежа на постели, смеяться и разговаривать в полный голос!

Во всем виновата Голландия!

Забавно, что символ Голландии – тюльпаны как-то раз чуть не привели страну к гибели.

Тут автор должен – и, кажется, уже не в первый раз – попросить у читателя прощения, потому что он вторгается в совершенно чуждую ему область. В обычной жизни автор впадает в отчаяние, услышав такие слова, как фьючерс, венчурный капитал, фондовый рынок и так далее. Автор искренне признается, что он даже не очень хорошо понимает, что такое инвестиции, а тем более инвестиции финансового капитала, – это уж, кажется, каждая домохозяйка знает, по нынешним-то временам! Это совершенно чуждые автору слова и понятия, и он, то есть автор, ни за что не взялся бы рассуждать на эту тему, если бы его врожденное чувство справедливости не оскорбляли беспочвенные обвинения в адрес Соединенных Штатов Америки. Это, дескать, американцы вызвали мировой финансовый кризис, чтобы окончательно доконать неокрепшую российскую демократию. Мы-то, мол, знаем, как и что, а русские небось думают: «А, ерунда». Тут-то мы их и ущучим. Неправда это.

Автор со всей ответственностью заявляет: это неправда. Американцы здесь ни при чем. Во всем виноваты голландцы. И даже более того – знаменитые голландские тюльпаны. А еще точней – ботаники. Ботаники во всем виноваты.

А началось вот с чего. В 1575 году в ознаменование героической обороны Лейдена – того самого Лейдена, где, как читатель узнает позже, бургомистр предлагал отрезать ему руку и накормить население осажденного города, того самого Лейдена, где до сих пор в память об этой обороне ежегодно едят селедку с морковкой, – чтобы порадовать этот мужественный город, Вильгельм Оранский основал там университет. Первый в Голландии. Кафедру медицинской ботаники со временем возглавил некий Карол Клюзиус, уже известный ученый. Вообще-то он был не голландец, он был бельгийский дворянин по имени Шарль д’Эклюз, но ради такого дела переиначил свою благородную фамилию на демократичный голландский манер.

И вот осенью 1593 года Клюзиус – по совместительству генеральный директор Королевского медицинского сада Вены – получил от посла австрийского императора при дворе султана Османской империи пакет. «Зная ваш пламенный интерес… ваш неоценимый вклад… – ну и так далее, что там еще пишут в таких случаях, – посылаю вам несколько луковиц цветов, кои цветы турки почитают как символ любви Аллаха к верующим». Карол Клюзиус, посомневавшись, все же решил высадить эти невзрачные и даже кривоватые луковицы в университетском ботаническом саду Hortus Botanicus в Лейдене.

Давайте попробуем представить себе этот исторический момент. Погожий осенний денек 1593 года. В прозрачном воздухе на фоне голубого неба кружатся оранжевые осенние листья. Вот наш герой разглядывает эти грязноватые луковицы, на всякий случай составляет, наверное, описание – размеры там, форма, цвет, запах… не знаю, что там еще описывают ботаники. Затем он идет в сад и кличет садовника по имени Дирк Клаут.

– Возьмите, – говорит он, – господин садовник, лопату и посадите эти ничем не примечательные луковицы на восьмом участке, грядка номер двадцать три.