Путешествие вокруг света

Больше всего удовольствия это представление, кажется, доставило дамам. Они спокойно им наслаждались, ибо по здешним понятиям в таких зрелищах не было ничего, способного их смутить, как это бывает с нашими европейскими красотками, которые могут смотреть на иные спектакли только лишь сквозь веера.

На другой день мы прошлись на юг и увидели там очень плодородные места и весьма радушных жителей. Дорога привела нас к большому каменному строению, которое называлось марай но Паруа, то есть место погребения Паруа. Я уже упоминал, что такое же имя носил Тупайя, плававший с капитаном Куком на «Индевре». Но был ли этот памятник сооружен в его честь, сказать не могу. Обычно подобные марай получают название в честь здравствующих вождей, так что, возможно, здесь был теперь еще некто по имени Паруа. Во всяком случае, жившие поблизости индейцы сказали нам, что Паруа, которому принадлежит могильник,— эри, а Тупайя этим титулом, похоже, не обладал. Сооружение в длину достигало 60 футов и в ширину 5. Стены были сложены из крупных камней и имели в высоту примерно 6—8 футов. Мы забрались внутрь и увидели двор, заваленный лишь кучей мелких коралловых камней.

Пройдя еще несколько миль, мы вышли к просторной бухте, где между рифами и берегом находились три маленьких островка. Бухту опоясывало болото, в нем обосновалось множество диких уток. Мы не упустили возможности поохотиться, а затем на двух маленьких каноэ отправились к одному из островов посмотреть, не выбросило ли там море на берег каких-нибудь моллюсков. Но сия надежда оказалась тщетной; кроме единственной хижины, служившей (как можно было понять по хранившимся в ней сетям и другим рыболовным снастям) лишь для нужд рыбной ловли, мы нашли здесь только несколько кокосовых пальм да мелкий кустарник, так что вернулись ни с чем; перекусили у индейца, который нас пригласил, и лишь к закату добрались до корабля.

Во время нашего отсутствия в гости к капитану Куку прибыл Ореа. Он выпил целую бутылку вина, ничуть, казалось, не опьянев, однако, как всегда, был весьма разговорчив и расспрашивал главным образом о достопримечательностях земель, на которых мы побывали за время нашего плавания и о которых ему кое-что рассказал его земляк Махеине. Послушав некоторое время капитана, он заметил, что, конечно, мы повидали немало, но все-таки он может рассказать нам про один остров, о котором мы ничего не знаем. Расположен этот остров, сказал он, лишь в нескольких днях пути отсюда, но живут на нем великаны, громадные, как самая высокая мачта, и толстые, как верхняя часть корабельной лебедки. Люди они добрые, но, если их разозлить, дело плохо. Они могут схватить человека и зашвырнуть его далеко в море, как камешек. Если вы вздумаете поплыть туда, сказал он, то смотрите, они могут выйти к вам по морю вброд навстречу, взять корабль на плечи и вынести на берег. Дабы сделать свой рассказ более убедительным, он добавил еще несколько забавных подробностей и не забыл упомянуть название этого чудесного острова. Называется он, по его словам, Мирро-Мирро. По тому, как Ореа рассказывал эту сказку, чувствовалось, что сам он с иронией отнесся к тем местам нашего повествования, кои показались ему либо вымышленными, либо непонятными, и шутливость, с какой он все это сумел выразить, достойна была восхищения. Во всяком случае, Бугенвиль прав, замечая, что смышленость здешних островитян связана с плодородием их земли, поскольку обилие беззаботных дней всюду порождает жизнерадостные и бодрые характеры.

Ночью из шлюпок, стоявших на буе, были похищены несколько весел, крюков и маленьких якорей. Едва утром обнаружилась пропажа, капитан сообщил об этом вождю Ореа. Тот незамедлительно явился к нам и взял с собой в каноэ капитана, чтобы пуститься на поиски вора. Проплыв на веслах около часа, он вышел на берег в южной части острова и вскоре вернулся, доставив все украденное.

Я в это время тоже был на берегу неподалеку от бухты и смотрел, как две маленькие девочки исполняют хиву. Но, конечно, они и нарядом, и искусством уступали Пойадуа. Их тамау, головное украшение из плетеных волос, не имело формы тюрбана, а состояло из множества локонов, весьма красивых и немного напоминающих высокие прически наших модниц.

После полудня опять танцевала Пойадуа. Казалось, она на сей раз хочет затмить всех партнеров. Во всяком случае, на ней было больше, чем обычно, украшений, в том числе множество европейских стеклянных бус. Ее изумительная гибкость, прелестные движения рук, быстрая дрожащая игра пальцев — все это восхищало индейцев, как нас восхищает искусство наших балерин. Однако и мы рукоплескали Пойадуа хотя бы за то, что она своим искусством была обязана не учителю, а лишь собственному природному таланту. Не согласны мы были с местным вкусом лишь в том, что не могли считать красивыми ужасные гримасы рта. На наш взгляд, они были безобразны и даже отвратительны.

Поводом для этого представления послужило присутствие эрриоев. Оно, казалось, взбудоражило весь остров. Все были в приподнятом настроении, и сами эрриои подавали добрый пример. Они наряжались как можно лучше и почти каждый день появлялись в новом платье. Целые дни они проводили в беззаботной праздности: умащали себе волосы благовонным маслом, пели или играли на флейте — словом, перебирали все известные здесь удовольствия, стараясь не оставить ничего не испробованным. Это напоминало мне о счастливом, спокойном и богатом народе, что встретился Улиссу в Феакии. По словам самого повелителя этого народа:

Возможно, наш друг Махеине оказался единственным из эрриоев, кто был доволен меньше других, поскольку ему здесь оказывалось не столь много дамской благосклонности, как на Таити. Должно быть, в Южном море, как и у нас, справедливы слова, что пророк нигде не ценится меньше, чем в своем отечестве. Здесь у него были многочисленные родственники, однако проку ему от этого не оказалось никакого, разве что все они ждали от него подарков, причем отнюдь не по его доброте, а чуть ли не по обязанности. На Таити, напротив, любой, даже самый малый, подарок принимался как знак щедрости, этим он приобретал себе друзей и получал разные другие преимущества. Покуда у доброго юноши еще оставалось хоть немного из тех диковин, что с риском для своей жизни он собрал за время нашего трудного, а порой действительно опасного путешествия, его мучениям не было конца, и, хотя он не скупясь то и дело раздавал свои сокровища, иные из его родственников все же громко сетовали на его скупость. Он, еще недавно имевший возможность одаривать других, теперь принужден был просить без конца у своих европейских друзей, так как из-за жадности здешних родичей у него не осталось даже нескольких красных перьев и других мелочей для подарка своему высокому родственнику О-Пуни, королю Бораборы.

Стоит ли удивляться, как страстно он мечтал вернуться на Таити? Нам он сказал, что, как только навестит О-Пуни и других родственников на Бораборе, постарается как можно скорее возвратиться на Таити и никогда уже его не покинет. При всем том он был бы не прочь отправиться с нами в Англию, если бы мы только оставили ему малейшую надежду, что когда-нибудь вернемся в Южное море. Но поскольку капитан Кук твердо уверил его в обратном, он предпочел лучше отказаться от удовольствия увидеть нашу часть света, чем навсегда расстаться с любимой отчизной. Если подумать, чему научился у нас его земляк О-Маи, приходишь к выводу, что для сердца и нравов нашего неиспорченного друга это действительно оказалось лучше. Конечно, он не увидел великолепия Лондона, зато не узнал и всех мерзостей, всей безнравственности, что присущи всем почти без исключения крупнейшим европейским столицам.

Когда танец окончился, Махеине уговорил нас навестить его в его собственных владениях. Он уже не раз нам рассказывал, что у него на этом острове есть собственная земля, и тем более хотел воспользоваться случаем подтвердить свои слова, что некоторые из нашей команды все еще в этом сомневались. Так что на другой день мы по его приглашению в двух шлюпках под парусами отправились к северо-восточной оконечности острова, где находился его округ Вараитева. Нас сопровождал Ореа со своим семейством.