Дальнейшие приключения Робинзона Крузо (Дальнейшие приключения Робинзона Крузо составляющие вторую и

Это происходило оттого, что испанцы относились к ним пренебрежительно и, в особенности теперь, когда они были обезоружены, только смеялись над их угрозами; но двое англичан решили разыскать обидчиков во что бы то ни стало и расправиться с ними.

Однакоже, испанцы и тут вмешались, объявив, что у тех троих бездельников оружие отнято и что они (испанцы) не могут позволить преследовать безоружных с оружием в руках. «Но если вы предоставите это нам», — прибавил степенный испанец, их набольший, — «мы попытаемся заставить их вознаградить вас. Когда досада их поуляжется, они, без сомнения, придут к нам опять, потому что без нашей помощи им не прожить, и вот тогда мы обещаем вам не мириться с ними, пока они не дадут вам полного удовлетворения. Надеюсь, что на таких условиях и вы обещаете нам не употреблять против них насилия иначе как для самозащиты».

Обиженные англичане согласились на это неохотно и не сразу, но испанцы уверили их, что они хотят только предотвратить кровопролитие и наладить отношения. «Нас», говорили они, «не так уж много, и места для всех довольно, и это большая жалость, что мы все не можем жить дружно». В конце концов англичане уступили, и пока что стали жить с испанцами, так как собственное их жилье было разрушено.

Дней через пять трое бродяг, утомленные бесплодными скитаниями и еле живые от голода, подошли к опушке рощи, что возле замка, и, встретив несколько испанцев, в том числе моего, т. е. набольшего, стали униженно и смиренно просить, чтоб их приняли снова в семью. Испанцы очень учтиво ответили, что они так бесчеловечно поступили со своими земляками и так грубо обошлись с ними самими (испанцами), что они ничего не могут сказать, не посоветовавшись с остальными товарищами и с двумя англичанами; но что они сейчас же пойдут и созовут всех на совет, а ответ дадут через полчаса. Нетрудно было догадаться, что положение их бедственное, раз они согласились на это. В ожидании ответа они умоляли испанцев выслать им немного хлеба; те согласились и вместе с хлебом прислали им большой кусок козы и вареного попугая. Буяны съели все с большим аппетитом, настолько они были голодны.

Через полчаса их позвали в дом, и тут произошло объяснение между обиженными и обидчиками; первые обвиняли вторых в том, что они уничтожили все плоды их трудов и хотели умертвить их, те уже раньше сознались в этом и, следовательно, не могли отрицать этого и теперь. Тогда вступились испанцы в качестве примирителей и, как раньше они потребовали от двух обиженных англичан; чтобы они не мстили обидчикам, пока те безоружны и беззащитны, — так теперь они потребовали, чтобы виновные отстроили хижины для своих земляков — одну таких же размеров, как прежние, а другую побольше, — а также обнесли их землю вновь изгородью, вместо той, которую они уничтожили; насадили деревьев на место вырванных; вскопали землю под новый посев на том месте, где вытоптали прежний — словом, привели все в тот же вид, в каком они застали его, конечно, насколько это было возможно. Целиком поправить дело было уже нельзя, так как время было пропущено и посаженные вновь деревья не могли приняться так скоро.

Виновные покорились и, так как их все время кормили досыта, стали работать исправно; но никакими убеждениями нельзя было заставить их сделать что нибудь для себя; если им и случалось иногда приниматься за дело, то лишь изредка и не надолго, пока хватало охоты. Прожив таким образом месяца два все вместе тихо и мирно, испанцы вернули провинившимся оружие и свободу уходить когда угодно и куда угодно. Не прошло и недели, как неблагодарные стали попрежнему наглы и дерзки; но тут случилось нечто, грозившее опасностью жизни всех, так что пришлось отложить личные счеты в сторону и сообща позаботиться об охране маленькой колонии.

Однажды ночью набольший испанец, как я называю его, — т. е. тот, которому я спас жизнь и который был у них теперь за капитана или вождя, словом за старшего, — ни с того, ни с сего вдруг начал тревожиться и никак не мог уснуть: он чувствовал себя совершенно здоровым физически, но на душе у него было неспокойно: ему все представлялись вооруженные люди, убивающие друг друга; беспокойство его все росло, и он, наконец, решил встать. Встал, вышел за дверь — ночь темная, ничего не видать или почти ничего, да и деревья, посаженные мной вокруг замка и теперь густо разросшиеся, мешали видеть; поднял голову — небо ясное и звездное; шума никакого не слышно; он вернулся и снова лег.

Но все таки он никак не мог успокоиться: сон бежал от его глаз, и мысли были все такие тревожные, а почему — он и сам не знал.

Его шаги, стук отворившейся и затворившейся двери разбудили другого испанца, и тот опросил: «Кто здесь ходит?» Первый испанец назвал себя и объяснил, почему он не может уснуть. «Знаете», оказал ему другой испанец, «такими вещами не следует пренебрегать; раз у вас такие мысли, значит, что поблизости творится что то недоброе. А где англичане?» «В своих хижинах; их бояться нечего».

Надо заметить, что после той истории испанцы завладели главным жильем, поместив англичан отдельно, чтобы те не могли добраться до них ночью. «Да, это не спроста, я это знаю по опыту; я убежден, что наши души могут вступать в общение с бесплотными душами, обитателями невидимого мира, и получать от них предостережения; эти дружеские знаки даются для нашего блага, надо только уметь ими пользоваться. Пойдем ка, осмотрим все кругом и. если не найдем ничего, что бы оправдывало наши предчувствия, я расскажу вам одну историю, которая убедит вас в справедливости моего предположения».

И вот они пошли на вершину холма, того самого, на который и я часто ходил, чтобы взглянуть на море; но так как их было несколько, а не один, и они чувствовали себя сильными, то они и не принимали таких предосторожностей, какие принимал я, и не взбирались по лестнице, втаскивая ее потом за собою, а пошли кругом через рощу, ничего не боясь и не ожидая никакой опасности, как вдруг увидали невдалеке огонь и услышали человеческие голоса — притом не одного или двух человек, а целой толпы людей.

Почему дикарей явилось на этот раз такое множество — было ли это последствием бегства во время нашей последней стычки трех дикарей, спасшихся в лодке, и сбылись ли мои опасения, что они вернутся и приведут с собою других, или же они приехали случайно и не подозревая, что остров населен, для своего обычного кровавого пира — испанцы, повидимому, выяснить не могли. Как бы там ни было, им следовало напасть на дикарей врасплох и перебить их всех так, чтобы ни один не уцелел, а для этого надо было загородить им путь к лодкам; но у них не хватило на это присутствия духа, и, благодаря этому, их душевный покой был нарушен надолго.

Увидав огонь и вокруг него дикарей, набольший испанец с товарищем побежали назад и подняли на ноги всю колонию вестью о грозящей им неминучей гибели; те мигом оделись, но их невозможно было убедить сидеть смирно дома; каждому непременно хотелось самому посмотреть, как обстоит дело.

Пока было темно, это не представляло большой опасности, и они могли в течение нескольких часов вдоволь насмотреться на дикарей при свете трех костров, разложенных на некотором расстоянии один от другого. Что делали дикари, испанцы не знали и не знали также, что предпринять им самим, так как, во первых, врагов было слишком много во вторых, они держались не все вместе, но разбились на группы и расположились на берегу в разных местах.

Зрелище это повергло испанцев в большое уныние, и так как дикари рыскали по всему берегу, то они не сомневались, что в конце концов пришельцы наткнутся на замок или по каким нибудь признакам жилья догадаются, что здесь есть люди. Очень они боялись также за свое стадо; если бы дикари перебили или увели их коз, им грозила бы опасность умереть с голоду. Поэтому первым Делом они порешили послать до рассвета трех человек: двух испанцев и одного англичанина, чтобы те загнали коз в большую долину, где находилась пещера, а в крайности — в самую пещеру.

Если бы дикари собрались все вместе и главное где нибудь вдали от лодок, то испанцы напали бы. на них, будь их хоть сотня, но этого невозможно было ожидать: два главных отряда их находились на расстоянии двух миль один от другого я, как оказалось потом, принадлежали к двум различным племенам.