Похождения иркутского бича Марка Парашкина (СИ)

Целую неделю Парашкин пахал как первобытный человек. Ночами охотился, днем коптил и вялил мясо, а также рыбачил. Все таки он нашел рыбацкую снасть, обыкновенную литровую банку из – под борща, или, может, перловой каши, что валялась на высоком красивом берегу большого озера. Такие места, обычно, выбирают для привала. Кто-то перекусил у костра и выбросил банку не гадая, что Марк превратит ее в орудие лова. Опять помогли детские воспоминания. Закрыв банку воронкой, изготовленной из картона или рубероида, ребята насыпали в нее сухарей и опускали в речку. Глупые пескари на запах хлеба залезали через отверстие воронки внутрь, а обратной дороги найти не могли, конус воронки мешал увидеть маленькую дырку. Зато стекло в воде становилось абсолютно прозрачным и рыбки тыкались в невидимую преграду, дожидаясь, когда рыбак вытряхнет их из банки. Пескарей в озере не могло быть, но гольяны ничуть не умнее своих речных собратьев и на порядок прожорливее. Отлично лезли в банку не только на крошки, но и на внутренности ондатры. Марк каждые двадцать минут доставал банку и потрошил рыбок, то есть просто надавливал большим пальцем на брюхо и все кишки вылетали наружу. Затем, обволакивал в соли и вешал вялиться на солнце. За четыре дня Парашкин наготовил вяленого мяса и рыбы на две недели. Рюкзак потяжелел, но свой груз не давит. До Лены, примерно, двести километров - за десять дней должен дойти. Марк по компасу нашел запад, прикинул по какому аласу идти и двинулся в сторону великой сибирской реки Лены.

ГЛАВА 10

Река Ильена. Одинокая башня.

Ученые объясняют название Лены от тунгусского Ильена – большая вода. Наверное, так оно и есть, но все-таки Лена имя русское. За этим именем видится светловолосая, голубоглазая красавица. Такая, она, Лена и есть – прозрачная голубая вода, светлые небеса и белые ночи. Лена не просто мила или красива, она прекрасна, ибо величественна. Лена самая большая река в стране. Уступает по площади бассейна только Оби, зато на 750 километров длиннее. В мире не более десятка рек сравнимых с Леной – Амазонка, Ла-Плата, Конго, Нил, Янцзы, Миссисипи. Но сравнимы только количеством воды, но никак не качеством. Лена собирает свои воды на тех же хребтах что и Байкал, и так же чисты ее воды и девственны берега, почти не тронутые цивилизацией. В ряду очеловеченных русских рек – Волга-матушка, Амур-батюшка, Дунай-богатырь стоять и Лене с эпитетом - прекрасная.

Марк Парашкин шел на свидание с Леной в совершенно не адекватном этому событию настроении. Длительное воздержание от алкоголя, страх, одиночество, да и чай давно кончился, превратили его в законченного пессимиста. Даже любимая присказка:

-Из любого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода - приобрела грустный довесок - но, бывает, оба ведут в тюрьму.

Особенно доставали Парашкина комары. Комариную мазь он уже всю использовал и теперь шел по аласам как в тумане. Комары висели вокруг облаком. Марк затягивал капюшон энцефалитки так, что оставались одни глаза, но и глаза надо было как-то защищать от кровопийц. Иногда комары доводили его до такого бешенства, что он бросался на землю и начинал по ней кататься. Хуже всего было утром, поэтому он старался найти к утру какое-нибудь заброшенное жилье. В помещении комары донимали меньше. Однажды Марк остановился в какой-то странной одинокой башне. Башня была нежилой и больше напоминала культовый памятник, чем жилой дом. Но на балконе третьего этажа ветерок хорошо отгонял комаров и Марк, устроившись там, хорошо выспался. Проснулся он от тарахтения мотора. Внизу стоял «Беларусь», а рядом тракторист кипятил на костре чайник. Увидев Марка, он заулыбался и позвал пить чай. Хоть Марк и избегал людей, опасаясь, что они могут навести на его след милицию, но убегать было еще глупее. За чаем, он усердно налегал на хлеб с маслом, говорил о себе скупо, больше слушал. Якут-тракторист рассказал историю возникновения башни. Рассказ якута

Захарову шел семидесятый год, когда он задумал строительство памятника. Стали пропадать силы, скоро помирать, понял он. А вместе с ним умрет и память о его детях. Этого он не хотел. Пусть родные и земляки, после его смерти смотрят на памятник и вспоминают его сыновей. За образец памятника, Захаров взял картинку из учебника. Кремлевская башня со шпилем и звездой на этой картинке оставалась для него символом чего-то светлого и великого, за что его сыновья сложили головы на войне. В одиночку он свалил и стаскал на лошади бревна. Гладко ошкурил и разложил по размерам. Первый этаж 8 на 8 метров сложил из 19 венцов. Столько лет было его Федору, когда тот пропал без вести в 41-ом году. Когда родился его первенец, Захаров по обычаю вкопал рядом с домом столб-коновязь. Чтобы все видели – в доме растет сын. Столб украсил резьбой, прорезал глубокой канавкой вокруг, в том месте, где будет привязывать уздечку своей лошади выросший сын. Через год жена родила ему второго- Семена, еще через год третьего-Ивана. Для каждого он ставил столб – коновязь, украшая своим узором. Семен заслужил медаль « За отвагу» и погиб под Шепетовкой. Иван, как и положено младшему погиб последним, в конце войны в Пруссии. Он был самым смышленым из троих. У геодезистов работал, те его научили пользоваться теодолитом. На фронте пригодилось. Стал артиллеристским разведчиком. От него единственного осталась с войны фотография. Стоит рядом с треногой теодолита, улыбается.

Второй этаж Захаров выложил 6 на 6 из 18 венцов – это в честь Семена, а третий 4 на 4 из 16 венцов – для Ивана. Сверху из четырех обструганных бревен сделал шпиль со звездой и оббил оцинкованной жестью. За жесть отдал две тысячи шкурок ондатры. Два года капканы ставил, однако. Зато вода теперь всюду стекала по жести и не мочила дерево. На наличниках окон каждого этажа Захаров повторил узоры со столбов сыновей. Учитель в общей тетради написал по-якутски и по-русски про памятник и его сыновей. Эту тетрадь Захаров положил на первом этаже на полочку, рядом карандаш. Подходили к его памятнику геологи, лесоустроители, да и мало ли людей по аласам ходят. Удивлялись и писали добрые слова в тетрадь. Старик Захаров читать не умел, ни по-русски, ни по-якутски, но знал что добрые. Ведь это ради них сложили головы на войне его сыновья.

Марк распрощался с гостеприимным трактористом приезжавшим посмотреть, не пора ли начинать сенокос. Больше он решил от людей не прятаться. По району ходила пара сотен бичей из экспедиции, и обнаружить среди них беглеца ни какая милиция не сумеет.

Марк вышел на трассу, тормознул машину и через несколько часов подъехал к Лене.

ГЛАВА 11

На плоту вниз по Лене. На барже вверх по Лене.

- Я уже пятый год плоты на Тикси гоняю. От полутора до двух тысяч за рейс получается. Как раз столько же в Москве, в институте за год зарабатываю. Да и разве сравнишь вонючую Москву с Леной? Сидевшие вокруг костра мужики дружно поддакнули москвичу. Ненависть к Москве объединяла всех остальных советских людей. Давно никто не считал Москву ни душой, ни сердцем страны. Скорее она ассоциировалась с жадной глоткой, сжирающей все, что производила провинция. Москвичи рвались за границу, провинциалы в Москву, справедливо считая ее такой же заграницей. Москвичам завидовали, москвичей ненавидели и презирали. Так что, охаивание столицы преследовало вполне конъюктурные цели, москвич искал взаимопонимания у своих спутников. Хотя, в данный момент он может, и не кривил душой. Ночь была теплая и, как обычно, белая. На костре кипела стерляжья уха, в реке остужались бутылки с водкой. По крайней мере, для Марка, сидевшего среди мужиков, это и было счастьем, и другого он не хотел.

Две недели назад он встретил этих мужиков, мгновенно познакомился, подружился. Сейчас он вместе с ними гнал плот вниз по Лене. Теперешние плотогоны, правда, не столько гнали плот, сколько катились на нем. Впереди и сзади плота шли два буксира, которые и направляли километровый плот куда надо. А рабочие, ехавшие на плоту лишь осматривали крепления, подтягивали ослабевшие гайки, да в основном рыбачили. Для рыбалки у них имелась видавшая виды «Казанка» со старым «Вихрем». Опередив плот часов на 10, мужики бросали в заводях сети, самоловы, закидушки и прочую рыбацкую снасть. Излишки рыбы обменивали на камбузах теплоходов на водку и спирт. Такая жизнь Марку очень нравилась, он с удовольствием доехал бы с ними до Северного ледовитого океана, но побережье считалось погранзоной, и чтобы доплыть до Тикси, нужен был допуск, штамп в паспорте, которого у Парашкина не имелось. Ни штампа, ни паспорта. А сидеть в заполярном КПЗ Марк, почему-то, считал неприличным. Поэтому через несколько дней он, договорившись с одним из шкиперов многочисленных барж, плыл по Лене в обратном направлении.