Канада, пахнущая смолой

Когда в восьмидесятых-девяностых годах XIX столетия они были почти целиком уничтожены даже в самых отдаленных лесных углах, поднялась паника; было издано строгое запрещение убивать бобров. А ведь погибли они на глазах у канадских властей в результате безрассудной преступной резни: мудрый зверь пал жертвой постыдной человеческой жадности.

Несколькими годами раньше канадцы получили настораживающее предупреждение, когда в прериях Соединенных Штатов в короткий срок американские варвары при злобном попустительстве государственных властей истребили одно из самых прекрасных животных на земле — американского бизона. [5] Однако Канада не захотела извлечь урок из этого варварства и допустила у себя такое же уничтожение бобров.

К счастью, правительственные меры по охране принесли успешные результаты. Спустя несколько лет бобры снова расплодились в канадских лесах. Почти на всех тихих реках, удаленных от человеческого жилья, возникли их колонии, и чудесный зверек наряду с лосем вновь стал украшением канадских лесов.

Но близорукие власти решили заработать на этом. В 1914 году отменили охрану бобров. Разразилось нечто вроде «бобровой лихорадки», чем-то напоминавшей «золотую лихорадку» в Клондайке. Жажда быстрой наживы охватила тысячи людей, в том числе и таких, которым охота и не снилась никогда, которые ни разу в жизни не сделали ни единого выстрела. Теперь они поспешно приобрели охотничьи билеты, покупали капканы и ездовых собак и словно одержимые мчались на север. Всюду, где находили зверя, уничтожали его любыми способами — вплоть до подрыва бобровых ходов динамитом. Если другие «охотники» случайно оказывались на их пути, стреляли и по ним. По всем лесам — от Великих озер и прерий до северной тундры — распространялась губительная жажда убийства.

А канадские власти долгое время бесстрастно взирали на все это, радуясь тому, что в казну поступает много денег по налогу на охоту.

После нескольких лет разнузданной резни канадские леса опустели, бобры почти повсеместно были уничтожены. Можно было проплыть сотни километров и не встретить ни одного зверя — лишь вымершие бобровые селища и опустевшие водоемы. Плотины вблизи хаты Станислава — печальное свидетельство недавнего благополучия канадских бобров.

Наряду с бобрами пострадали и лоси. Их убивали на мясо. Нашествие тысяч сезонных «трапперов» и десятков тысяч их собак поглотило в лесах неимоверное количество дичи. Убивали все, что попадало под руку, не исключая стельных лосих и молодых лосят. Глухие медвежьи углы, некогда славившиеся обилием зверя, оскудели: ценный зверь стал редкостью. То, что бобры и лоси в Канаде не были уничтожены полностью, отнюдь не заслуга человека: это объясняется бескрайностью и поныне безлюдных лесов.

У белого человека благодарное сердце — ах, какое благодарное! После едва не поголовного истребления бобров он объявил их… национальной святыней! Признал за ними даже заслуги перед цивилизацией, поскольку «охотники» в погоне за бобрами исхаживали страну, открывая при этом девственные леса и находя залежи ценных минералов. Поэтому мы можем теперь увидеть бобров даже на канадском государственном гербе — точно так же, как на монетах Соединенных Штатов изображаются вымирающие индейцы и уничтоженные в прериях бизоны.

Бобры стали героями. Бедные герои!

…Станислав нашел капканы. Приводит их в порядок и заявляет, что завтра пойдет в лес один. Ему не нужны свидетели.

9. Серая Сова и бобры

Станислав приготовил-таки капканы для бобров, но не ставит их. Он изменяет свое решение и заявляет, что ловить зверя сейчас, в августе, когда у него летний, не представляющий ценности мех, не стоит. Итак, бобры, которые построили свою плотину на речке и создали в лесу озерко, могут жить спокойно. Никто не нарушит их покой. Иногда, охваченные любопытством, мы отправляемся к группе тополей и смотрим, сколько из них уже свалили грызуны. Ночные труженики не теряют времени даром. Повсюду щепки, срезанные ветви и торчащие пни.

Идем к самой плотине. Прекрасное творение четвероногих инженеров! Она — восхищает меня, и я не перестаю изумляться ею. Вода переливается через плотину, образуя маленький водопад. Он звенит громко и весело, словно фанфары в честь бобров.

Люди используют бобров всесторонне. С убитых сдирают ценный мех, у живых перенимают смышленость: научились у «их подчинять природу и строить на реках такие же плотины, только из бетона. В Канаде люди ищут прежде всего так называемую мягкую древесину, главным образом канадские кедры. Строят плотины и повышают уровень воды, чтобы добраться до облюбованных деревьев и иметь возможность удобнее сплавить их, при этом поступают точно так, как бобры. Все реки и потоки, текущие на юг, к реке Св. Лаврентия и к Великим озерам, перехвачены цепью многочисленных плотин, а в конце каждой цепи высятся лесопильные заводы и огромные бумажные фабрики.

Бумага, выработанная из древесины северных лесов, — это великое богатство Канады. Соседние Соединенные Штаты поглощают неимоверное количество бумаги; бумажная промышленность и связанные с нею отрасли явились одним из главных орудий цивилизации и обогащения этого материка. Но люди, управляющие промышленностью, совершают постыдные ошибки; у них нет четкого плана, а тот, что имеется, базируется на близоруком эгоизме и хищничестве. Поэтому на юге время от времени вспыхивают экономические кризисы, которые своеобразно отражаются здесь, на севере: на канадских реках образуются многомильные заторы скапливающейся древесины. На соседней реке Льевр, непомерно разлившейся из-за подпора, не видно поверхности воды: сотни тысяч стволов неделями ждут решения своей судьбы. Огромное, производящее кошмарное впечатление скопище древесных трупов, лежащих вповалку, призывает небо к мести за бессмысленную, может быть даже преступную, обиду, нанесенную природе. Сплав леса затормозился. Порочная экономика мстит сама себе.

А тем временем мастеровые бобры неустанно трудятся. На отдаленных тихих реках воздвигают свои плотины и продолжают валить тополя. Ведомые безошибочным инстинктом, они не запасают на зиму больше того, что необходимо. Лес бобры никогда не сведут. Свою работу они выполняют с рассудительностью, со строгой целесообразностью, в пределах, предначертанных естественной необходимостью. Они удовлетворены и счастливы. Бобры сооружают свои плотины с незапамятных времен, люди же — едва несколько десятков лет. Бобры мудрее и опытнее.

Хищническая вырубка лесов на так называемом Среднем Западе Соединенных Штатов превратила, как известно, огромные, ранее плодородные территории в бесплодную полупустыню, исхлестываемую пыльными бурями. Канадцы также бессмысленно хозяйничали в лесах Манитобы, Саскачевана и Альберты, граничащих на севере с их пшеничными прериями, — и пришла беда. После сведения лесов ухудшился климат целых областей: стало выпадать меньше дождей, угрожающе понизился уровень озер и рек, весенние паводки начали опустошать край, а летняя засуха — грозить урожаю.

Тогда человек вспомнил, что истребленные в тех краях бобры были лучшими охранителями леса и своими плотинами исправно регулировали расход воды. Сожалея запоздало о содеянном, человек признал свою вину и попытался вновь привлечь бобров на опустевшие реки. Тщетно! Было уже слишком поздно. Даже строжайшие охранные законы не восстановили в этих краях былой численности бобров. Тогда человек начал строить плотины и проводить сложные работы по облесению — кропотливую, дорогостоящую и, как потом оказалось, не слишком эффективную канитель. Промахи прежнего недомыслия удалось исправить лишь частично.

Его звали Грей Оул — Серая Сова. Он был метисом. Его отец был шотландцем, мать — индианкой из племени апачей. Так, во всяком случае, всю жизнь говорил и писал он сам, и никто в те времена не подвергал это сомнению. Но когда, незадолго до второй мировой войны, он умер, пресса Великобритании вызвала немалую сенсацию утверждением, что Грей Оул был не метисом, а чистокровным британцем.