В ледяных просторах

Зимовка… Когда-то люди с ужасом думали о зимовке в полярных областях. Перечитывая, например, Кэна [41], заражаешься его чувством беспомощности перед долгой ночью, стужей и холодом: ведь он-то почти не имел позади себя опыта других, он не знал, как жить, что делать для предохранения себя от несчастий, выпавших на его долю. Теперь, когда на Шпицбергене круглый год живут сотни людей, читаешь его книгу с чувством, подобным удивлению, с каким останавливаешься около хижины бедняка-корейца и смотришь, как он толчет в ступе горсточку чумизных зерен, не подозревая нимало о существовании могучих электрических мельниц, способных весь урожай его поля смолоть в несколько секунд.

Да, теперь, сидя в кабинете, вы делаете выборки из книг опытных полярных путешественников, заказываете одной крупной фирме все свое снаряжение, телеграфируете другим о приборах, инструментах и оружии. К вашим услугам — если вы имеете достаточно денег — все. Построят прекрасное судно и предоставят все, что может спасти от чувства беспомощности… не дадут разве только сильного и прекрасного духа, каким обладал Кэн, ни его воли, побеждавшей природу с голыми руками.

Здесь уместно сказать, с каким багажом прибыли на север мы. Провианта на «Фоке» имелось на три года, с топливом обстояло не столь благополучно. После месячного плавания под парами, каменного угля осталось только двадцать пять тонн на пять суток хода. К счастью, мы могли не расходовать угля на отопление, находка плавника избавила нас от того. Я не склонен перечислять, что было погружено в трюмы «Фоки» и чего не хватало. Думаю, что читатель не посетует на меня и в конце моего повествования сам составит достаточное полное представление о наших богатствах и прорехах. Одно могу добавить: как-никак мы живем в двадцатом столетии; как ни бедно была снаряжена наша экспедиция по сравнению с несколькими последними американскими, ее снаряжение значительно выше того минимума, с которым славные исследователи, Врангель [42], Прончищев [43], Лаптевы [44], Челюскин [45], Пахтусов, Циволька [46] и все участники Великой Русской Экспедиции делали свое дело. Со скудным провиантом, с несовершенными инструментами они исполнили большую работу. Если б нам удалось так же плодотворно использовать свои запасы!

«Фока» — старое сухое судно, приспособленное Мурманской Научно-Промысловой Экспедицией для жизни и научной работы. Кроме жилых кают, каждый из членов нашей экспедиции имел еще и кабинет для работ, а с находкой такого количества дерева на берегу можно быть покойным, что не придется мерзнуть подобно несчастному Кэну. Пища наша, быть может не столь разнообразная [47], как у других — отличалась обилием и питательностью.

Из разных родов одежды, применяющейся на севере, Седов выбрал русские полушубки, валенки, самоедские малицы и совики [48], кроме них было несколько пар костюмов, сшитых по образцу эскимосских. Насколько все они будут удовлетворять, предстояло испытать на деле.

Что же еще? Устроить как можно уютней и теплей свое жилище да начинать жить здесь до поры, когда разойдутся льды, — тогда отправимся дальше.

В каютах почувствовалась некоторая прохлада, едва только прекратилась подача пара в трубы отопления; итак, первое, — нужно поспешить с установкой печей. У нас были с собой хорошие чугунные печи, приспособленные и для угля и для дров. Борта «Фоки» казались надежными, но верхняя палуба должна была пропускать холод. Поверх палубы насыпали толстый слой земли и закрыли досками кап [49]. Одну из дверей, ведущих на палубу, плотно законопатили и запечатали, прибив сверх войлока доски; другую обили войлоком. Трубы и вентиляторы накрыли брезентом, над трюмами возвели надстроечки, чтоб, доставая нужное, не открывать каждый раз тяжелых люков. Наконец, построили сходни на лед. После таких приготовлений «Фока» сразу приобрел вид бывалого полярного судна.

Разместившись окончательно по каютам и кабинетам, сообща принялись за устройство кают-компании. У наиболее сухой стены поставили пианино и граммофон, на самодельных полках разместили библиотеку, по стенам повесили эстампы и некоторые из сделанных мною фотографий. 20 сентября общие приготовления к зимовке закончились. По сему случаю состоялось даже празднество с чтением приказа начальника экспедиции, с его речью. Приказом время распределялось по-новому. Некоторые получили к своим прямым обязанностям новые: Визе был назначен заведовать библиотекой, Кушаков — хозяйственной частью, я был назначен помощником Визе по метеорологической части и заместителем его во время отлучек. Зандер вместе с обязанностями пожарного инспектора получил заботу о печах.

Более изысканный обед, продолжительное концертное отделение с солистами-исполнителями на пианино, пианоле и «на граммофоне», карты и шахматы закончили этот первый наш полярный праздник.

Зимовка началась.

Глава пятая

Как спешат морозы! Давно ли вольный морской ветер наполнял паруса, давно ли чайки кружились вокруг «Фоки», а прошло полторы-две недели, и вот здесь суровая зима, как на родине в декабре. Мы ходим по льду, как по земле, и даже собираемся отправиться по нему в далекое путешествие.

Да, двадцать первого сентября мы отправились по льду на остров Берха, — нужно было поставить там «гурии» [50] — приметные точки для мензульной съемки всей группы островов и земель, окружавших нас. Как смеялись мы год спустя над своим первым санным путешествием. Путешествовать вместе с авторами книг казалось так просто! Впрочем, мы находили некоторые оправдания своей неудаче. В самом деле: многие из вещей, необходимых для санного путешествия, как, например, палатки и керосиновые кухни не были еще распакованы и покоились в глубине трюмов, ни одна из собак еще не приучилась ходить в запряжке того рода, который собирался применить Седов, да и сбруйки еще не были готовы. Эта экскурсия интересна только как первое столкновение с полярной природой. Но работали-то мы все добросовестно. В своей записной книжке я нахожу длинные описания, как выбивались из сил пять человек, проходя в сутки по пяти километров. Сократив эти записи, я переношу их для наглядности сюда. Итак:

«21 сентября. Вышли в 10 утра. Ясно, слабый северный ветерок при -18 °C. С нами одни сани, груженые досками для большого знака на Берхе, и провизия. Лед вблизи «Фоки» ровен, но только вблизи. Чем дальше, все больше торосов и айсбергов — и в одиночку и сплошными нагромождениями. Нужно обладать большим воображением, чтобы сравнить с чем-нибудь формы льдин, — так неожиданно прихотливы их изломы, так не походят ни на что виденное раньше. Но красивы, бесспорно, мерцание искр в изломах, зеленые тени в трещинах между пятнами прилипшего снега и густота голубых теней в неосвещенной солнцем стороне. Впрочем, любоваться трудно и некогда. Тяжело груженые сани двигаются с трудом, а путь — зигзагами, петлями: нелегко найти проходимое место среди торосов. На ровном льду сани тащат Катарин, Лебедев и Юган Томиссар.

Юган — эстонец, бывший военный матрос, фигура крепкая, мощная и мрачная; когда ему «попадаит сюда» — восторженная. Еще, — он любит «передернуть» в работе и потому часто служит мишенью насмешек товарищей. Но, кажется, он просто не может делать чего-нибудь, не пуская в ход всей своей могучей силы, — как машина, рассчитанная на большую нагрузку. Вот: сани встали, упершись в подъем снежной волны, Юган командует хриплым голосом: