Путешествие парижанина вокруг света

— Прошу извинения, господин доктор, вы как старший по чину мое начальство! Позвольте мне предложить вам услуги и предоставить себя в ваше полное распоряжение!

— Благодарю вас, милейший, — отозвался доктор, — услуга, которую вы нам только что оказали, избавляет вас от всех формальностей по отношению ко мне, тем более что все мы находимся в самом плачевном состоянии, и общая участь сближает нас, сглаживая все различия! Все мы потерпели кораблекрушение и близки к голодной смерти. Теперь все дело в том, чтобы как-нибудь вывернуться из этой ситуации и братски соединить наши усилия, чтобы как можно скорее расхлебать эту кашу, а прежде всего, чтобы утолить наш голод!

— О, что касается этого, то я живо распоряжусь! Я сейчас отряжу этих господ за провиантом, и не пройдет и двух часов, как у нас будет обед, клянусь честью Барбантона!

Действительно, жандарм не бросал слов на ветер; он так умел приказывать, распоряжаться, прибегать вовремя к своему табу, что вскоре в импровизированном лагере спасшихся после крушения царило полное изобилие.

Заваленные подношениями — мясом кенгуру и опоссумов, за которыми тотчас же принялись охотиться черномазые поклонники Барбантона, — наши европейцы имели возможность благополучно добраться до Кардвелля в сопровождении всего племени австралийских аборигенов, которые скакали и приплясывали вокруг них, как туча черной саранчи.

Вскоре они добрались до цивилизованной местности, где и расстались с растроганными туземцами после довольно продолжительного прощания, сопровождавшегося бесчисленными рукопожатиями, объятиями и потиранием носов, так как туземцы долго не могли решиться расстаться со своим «табу», то есть с представительным жандармом, но в конце концов все-таки пришлось.

Рассказ о странных приключениях, пережитых потерпевшими кораблекрушение, в продолжение целых суток являлся единственной темой всех разговоров в городе, а Барбантон сделался притчей во языцех. Все журналы и газеты поместили его портрет; редактор одной большой газеты даже приобрел его автограф, уплатив за него по тысяче франков за строку.

Но, очевидно, французскому жандарму было суждено пройти через целый ряд самых невероятных приключений. Колониальный суд, стоящий за привилегии своих соотечественников, потребовал привлечь Барбантона к ответу за узурпацию чужих обязанностей и приговорил к штрафу в размере одного фунта стерлингов. Англичане такие формалисты, как известно.

При выходе из зала суда председатель вручил Барбантону прекрасные золотые часы и пачку облигаций. Это была награда за его поведение, а штраф, к которому его присудили, являлся наказанием за нарушение принципа невмешательства.

После этого потерпевшие крушение не стали задерживаться в этих местах и поспешили разыскивать своих друзей. Они твердо верили, что «Молния», несмотря на повреждения и невзирая на бурю, продолжила свой путь к убежищу бандитов, точное местоположение которого им было хорошо известно.

Барбантон, разбогатевший теперь благодаря щедротам английского правительства, предоставил все свои средства в распоряжение своих соотечественников. Они зафрахтовали небольшое легкое судно малого водоизмещения с пятью матросами, хорошо знакомыми со всеми проходами между коралловыми рифами.

Это было, быть может, безумием, но наши друзья не задумываясь решились на такое опасное приключение.

Прежде чем следовать за ними, скажем несколько слов о кораллах.

Коралл — это известковая розовая или ярко-красная масса, столь высоко ценимая дикарями, а равно и цивилизованными народами, выделяется микроскопическими животными, обитающими на дне моря.

Каждый знает кое-что о жизни этих крошечных существ, те места, где они по преимуществу водятся, и что добывание их представляет собой довольно значительный промысел.

Тем не менее далеко не все знают и могут дать себе отчет в той гигантской работе, которую совершают эти крошечные существа, работе, результаты которой во много раз превосходят все, что мы можем себе вообразить.

Действительно, существование этих маленьких животных, безлистных кустов или каменных растений является истинным чудом природы: они размножаются почками и ростками и в то же время разрастаются в громадные колонии, которые в конце концов загромождают моря своими бесчисленными разветвлениями.

Не говоря уже о коралловых островах, само название которых указывает на их происхождение, коралловые рифы существуют еще вокруг побережья Новой Каледонии на протяжении девятьсот километров. И все это воздвигнуто этими неутомимыми маленькими тружениками. С восточной стороны Австралии они образовали или, вернее, воздвигли мель в одну тысячу шестьсот километров, а Опасный архипелаг, уже столь знаменательный по своему названию, простирается на две с половиной тысячи километров в длину и почти на столько же в ширину. В общей сложности получается чуть больше шести тысяч квадратных километров кораллового материка. И эта колоссальная работа все продолжается, и потому нетрудно предвидеть, что эти дендроиды с окаменелыми и тем не менее живыми ветвями будут служить фундаментом для материков грядущего времени.

В самом деле навигация вблизи северных и восточных берегов Австралии, начиная от Торресова пролива до тропика Козерога, от Новой Каледонии и до Соломоновых островов, становится с каждым годом все затруднительнее. Существовавший здесь недавно пролив сужается, там пролив заполняется, тут всплывает остров, которого раньше не было — провозвестник будущего материка. Новые рифы вырастают и здесь и там ежегодно: неутомимые рабочие неустанно трудятся, воздвигая новые и новые грандиозные сооружения.

На неизмеримой морской глубине эти крошечные существа воздвигли прочные утесы, в которых находятся бесчисленные подводные галереи, гроты и убежища, где морские чудовища резвятся, как в заколдованных сказочных замках подводных царей. И новые разветвления этих ходов, тоннелей и галерей, этих залов и гротов ежегодно пристраиваются к прежним. Они скрещиваются, сплетаются, образуют запутанные лабиринты и прочный фундамент, на котором воздвигаются и вырастают новые своды, столбы и колонны, новые гроты и галереи пурпурного цвета.

Но вот для некоторых из этих неутомимых строителей «великий труд» закончен. Они вышли на поверхность моря. Но, увы! Это вместе с тем и предел их существования. Новый элемент — воздух — им чужд, и они умирают. Их мертвые тела задерживают и останавливают все плывущее с моря: обломки кораблей, доски и морские травы, вырванные с корнем деревья и жалкие щепки. Все это гниет и разлагается, образуя своего рода перегной, и, слеживаясь, создает плотный пласт, превосходную почву для роскошного сада, для висячего сада царицы вод, сада, которому каждый новый день приносит все новые и новые материалы.

Иногда гигантский кит, или кашалот, разбившийся о скалы и рифы, выкинутый морем на ложе из зеленых водорослей и прибитый бушующими волнами, остается гнить и разлагаться на новом островке. Тогда целые стаи морских птиц, чуя добычу, слетаются сюда и поселяются на островке вблизи этой гигантской туши, гарантирующей им пропитание на долгое время.

Занесенные сюда на крыльях ветра семена или прибитые волнами плоды насаждают на острове флору; неизвестно откуда взявшиеся крокодилы вылезают на его берег, отдыхают и греются на солнце. Но еще пройдет много лет, прежде чем остров заселится людьми.

Тем не менее можно смело утверждать, что очертания австралийского материка должны сильно видоизмениться в сравнительно недалеком будущем.

Все четверо французов вышли в море на рассвете, ни минуты не задумавшись над желанием вернуться на родину с первым отправляющимся в Европу судном, не колеблясь ни секунды перед мыслью, что им приходится идти навстречу непреодолимым препятствиям. Эти современные морские Дон Кихоты самоотверженно кинулись навстречу неизвестности, бодрые духом и полные надежд.

Доктор был как нельзя более весел. Мальчуган забавен как никогда. Жандарм торжествен и полон сознания собственного достоинства, как сама власть. Одно только временами нарушало его самодовольное состояние; бедняга страдал морской болезнью. Когда легкое судно начинало качать то килевой, то бортовой качкой, диафрагма Барбантона не выдерживала этих толчков. Тогда он прикладывал руку к козырьку своей шляпы, предусмотрительно пристегнутой под подбородком ремешком, изящно, по-военному кланялся и, бледный, позеленевший, с носом, ставшим из красного желтым, неизменно произносил: