Приключения-76

— Что ты, Лидочка, какая гостья? — И признался неожиданно жалобно: — Один как бирюк.

Лида, опираясь на его руку, вошла в квартиру, потянула носом воздух, сказала озабоченно:

— У тебя что-то подгорело на кухне. Хотя, по-моему, запах из ванной. Похоже на утечку газа. — И решительно пошла в ванную.

Олег испуганно зажмурился. Лида сказала успокоенно:

— Нет, это не газ. Но почему здесь такой чад? Угореть можно. — И вдруг увидела колечко, которое он перед самым ее приходом извлек из формочки. — Ой, какая прелесть! — воскликнула она. — Какая изящная вещица! — И хотела взять кольцо.

— Осторожно! Оно горячее! — предупредил Олег.

Не донеся руку до кольца, Лида отдернула ее, задержала взгляд на паяльной лампе, на обрубленном неровно латунном слитке и, разом поняв и оценив все, но ожидая и даже требуя от Олега опровержения, спросила с надеждой:

— Почему горячее? Что за алхимия, Олег? Не хочешь ли ты сказать, что...

«Своди все к шутке, к розыгрышу!» — точно разгадал он подтекст ее намеренно наивных вопросов. Нервно облизнул пересохшие губы и наклонил голову:

— Да. Именно так. Я только что, — он выделил эти слова, — выплавил это кольцо... — Посмотрел ей в глаза и даже обрадовался, когда они округлились от испуга.

Но Лида здорово умела владеть собой. Олег не уставал удивляться ее спокойствию и выдержке. Глаза ее сразу же стали всегдашними, сощурились, а вот уже и проскользнула во взгляде обычная ирония, и тон, когда она задала новый вопрос, был ничуть не испуганным.

— Из чего выплавил, Олег? Из латуни? — Она еще стремилась свести все к шутке.

«Сама не верит в такую нелепость, но жаждет, чтобы я подтвердил», — подумал Олег и, удивляясь охватившему его безразличию ко всему, даже к этой женщине, спокойно сказал: — Из золота.

Глаза ее снова округлились, взгляд заметался по глухим стенам ванной, и даже голос слегка осел.

— Но почему из золота? Откуда?

«Потому что я вор. Ради тебя и себя. Ради нас», — хотелось ответить ему, но Олег все же предпочел смягчить признание. — Подфартило, как говорят в Сибири. Прихватил с собой сувениры. — Он услыхал свой нелепо бодряческий голос и сокрушенно замолк.

«Сейчас она влепит мне пощечину, выскочит из квартиры. По лестнице простучат ее каблучки. На улице она добежит до первого телефона-автомата, и до приезда милиции в моем распоряжении останется времени столько, сколько надо, чтобы перекинуть через водопроводную трубу ременную петлю... или шлепнуться из окна на асфальт...»

Все это лихорадочно промелькнуло в мозгу Олега. И его опять охватило безразличие. К себе. К ней. Ко всему на свете.

Но Лида не отвесила ему пощечины, не кинулась к телефону. Она обессиленно присела на край ванны, совсем маленькая, сразу постаревшая, испуганно посмотрела на Олега, громко всхлипнула, но спросила деловито:

— Как же ты мог? Ведь за это...

— Расстрел, — спокойно договорил он.

Она стиснула пальцами виски, раскачивалась, покусывала губы. Олег замер: вот сейчас все произойдет именно так, как рисовалось ему.

— Теперь я все время буду бояться за тебя, — сказала она еле слышно.

— Постараюсь продержаться подольше. — Он обмахнул со лба испарину.

— Нет. Нет, — голос ее стал очень звонким. — Больше никогда, слышишь?

— Да. Конечно. Никогда, — торопливо заверил он и благодарно подумал: «Какая же все-таки молодец Лида! Ведь в общем-то и не спросила ни о чем, и ничего не изменилось. Вот это истинная любовь! Ради того, чтобы остаться вместе с ним, Лида готова поступиться своей гордостью, закрыть глаза на некоторые подробности...» Он признательно заглянул в каменное лицо Лиды, и вдруг кольнула мысль: а что, если это никакая не любовь, а полное безразличие? Чтобы не думать об этом, Олег поскорее поцеловал руку Лиды. Рука была холодной и вялой.

Они молчали долго. Каждый по-своему оценивал случившееся. Больше Олегу Лихареву опасаться было уже нечего.

8

В маленьком закавказском городке клубилось голубизною весеннее небо, девушки несли веточки пушистой мимозы. Олег Лихарев, поглощенный своими заботами, не замечал ни влажно зазеленевших склонов гор, ни набухших почек в садах. Два года назад он служил в этих краях в армии, а теперь приехал сюда с рекомендательным письмом своего однополчанина Николая Югова.

«Входи, входи, однополчанин! — тепло встретил Николай Олега, когда тот приехал в уютную квартирку на одной из бывших московских окраин. — Женился я. Скоро ожидаем прибавления семейства».

«Поздравляю», — сказал Олег, а про себя прикинул: «Тем лучше для меня. Семейному человеку деньги нужнее. Не станет, как Михаил, выставляться бессребреником».

Он не таился перед хозяином. Лицо Николая стало хмурым и отчужденным.

«Зря, Олег, — сказал он печально. — Единственное, чем я могу помочь, — это дать письмо к моей теще в Закавказье. Места тебе знакомые, езжай туда, теща примет тебя как дорогого гостя. Все дальнейшее решай сам...»

...В маленьком закавказском городке цвели мимозы и по-весеннему голубело небо, а в далеком таежном районе трещали злые февральские морозы и на переметенных метелями лесных проселках машины буксовали в снежных заносах.

Лейтенант Шемякин вошел в кабинет начальника районного отдела внутренних дел, жарко разрумяненный, зябко потирая руки и громко стуча об пол задубелыми валенками.

— Что, Владимир Михайлович, продрог? — участливо спросил его подполковник Зенин.

— Есть и это немного, — ответил Шемякин, — но главное, Григорий Иванович, новости грустные.

— Что, на Красногвардейском что-то неладно?

— Там. Разговаривал я с директором прииска Барабиным. У них сомнения: все ли чисто в старательской артели. Понимаете, есть несоответствие между объемами перемытых отвалов и съемками металла.

— И большое? — спросил Зенин озабоченно.

— Граммов сто пятьдесят...

— Может быть, обсчитались нормировщики. И потом это же выработанные отвалы. Кубометр на кубометр не приходится.

— Проверяли, Григорий Иванович. Все-таки там есть несоответствие. И еще Барабин сказал: был слух, что на старательской гидравлике на речке Светлой пропадают видимые самородки.

— Час от часу не легче! Выяснили, что за установка, кто работал на ней?

— Установка удалена от поселка, — рассказывал Шемякин, с наслаждением подсаживаясь ближе к печке. — В смене два человека: бульдозерист и мониторщик. В старательской артели главным образом здешние таежники. После промывочного сезона все остались на месте. В основном я знаю этих людей.

— Подозреваете кого-нибудь?

— Не знаю, товарищ подполковник, может быть, за время работы в отделе у меня стала притупляться бдительность, но только перебираю я этих людей мысленно, В, честное слово, грех подумать на них такое... И все-таки запросил на почте сведения о посылках, переводах, бандеролях, которые были отправлены или получены старателями и членами их семей. Запросил сберкассу о вкладах, магазины о наиболее ценных покупках. — Он устало развел руками. — Не приложу ума: кто? Вроде бы все на виду, все на глазах. Места у нас не очень многолюдные.

Зенин долго молчал, внимательно, точно сейчас познакомился с ним, смотрел на старшего инспектора БХСС, потом сказал со вздохом:

— Хорошо, Владимир Михайлович. Хорошо, что не подозреваете никого, но не станем спешить с выводами. Сигнал-то уж больно серьезный. И проверить вам его придется с лейтенантом Усманом. Он пришел к нам из золотодобычи. Техник. Ему легче разобраться в специальных вопросах.

Входи, входи, Владимир Леопольдович, — нетерпеливо пригласил Зенин, едва лейтенант Усман появился в дверях. — Вести плохие с Красногвардейского у Шемякина. Ты, Владимир Михайлович, повтори-ка еще разок, что рассказал мне. Может быть, вспомнишь новые подробности.