Перст Божий

— Вы, здесь, Лукас Мендес! — сказал дон Торрибио, понижая голос.

— Как видите, ваша милость, и готов к вашим услугам.

— Но каким образом все это случилось?

— Разве вы забыли, что я состою на службе у дона Мануэля де Линареса?

— Как же! Но это нисколько не объясняет мне вашего присутствия в этой потайной комнате…

— О существовании которой мой новый хозяин ничего не знает; не так ли, ваша милость?

— Да, действительно.

— Позвольте мне в настоящее время ничего не ответить вам по этому поводу. Пусть вам будет известно только, что в течение многих лет я обладаю секретом тайников этого дома, — сказал он со странной улыбкой — может быть, вы скоро узнаете все, и тогда поймете мотивы моего молчания.

— Хорошо, я буду ждать; но по крайней мере, надеюсь, вы объясните мне, каким образом вы могли здесь ожидать меня?

— Последний раз, когда я виделся с Пепе Ортисом, пришедшим ко мне вместо вас, я передал вам через него вре указания, какие мог, не нарушая своей клятвы, затем, я рассчитывал на ваш ум и ловкость, как искателя следов, ловкость, о которой рассказывают чудеса; и я надеялся, что указав вам путь косвенным образом, насколько это зависело от меня, помогу вам открыть тайну этих подземелий. Как видите, моя надежда оправдалась, за что я благословляю небо. Теперь ничто не препятствует мне дополнить ваше открытие, дав вам все необходимые сведения для дальнейших действий.

— Отлично, я с радостью принимаю их, это мне даст возможность сберечь дорогое время, а вы сами знаете, как я спешу все покончить!

— Не более меня! — проговорил старик прочувствованным голосом.

— Так вот почему я встретил вас здесь?

— Для этого, во первых, ваша милость; а во вторых, потому что ваше присутствие необходимо в собрании главных вождей союза платеадос, происходящем в настоящую минуту.

— Viva Dios! Вот прекрасная идея, Лукас Мендес, друг мой! Где они собрались, эти мексиканские свиньи?

— В столовой, они там ужинают с аппетитом. Они явились сюда не более, как час тому назад; и так как они утомились после длинного пути, то и поспешили сесть за стол. Платеадос еще не начинали разговора о серьезных вещах; вы пришли как раз вовремя.

— Слава Богу! Не будем терять ни минуты! Прошу вас, проведите меня в такое место, откуда я мог бы все слышать!

— Пойдемте, ваша милость; нам нужно для этого сделать всего только несколько шагов.

Он взял фонарь и, дав молодым людям знак следовать за собой, вышел из комнаты, дверь которой осталась открытой.

Пройдя за несколько минут всевозможные проходы, они подошли к двери. Лукас Мендес отворил ее без шума, поставил свой фонарь на землю снаружи и, обратившись к молодым людям, проговорил:

— Ни слова, ни жеста, которые бы выдали наше присутствие в этой комнате: как вам все будет слышно, так же и вас услышат!

— Не бойтесь ничего!

Тогда старик провел их в совсем темную комнату и за руку довел до софы, на которую они и сели, затем он надавил пружину, после чего открылась наверху стены светлая дыра, из которой распространились тепло и запах кушаний, и в то же время послышались голоса так отчетливо, как будто бы собеседники находились в той же комнате, где были спрятаны они сами.

Момент был выбран удачно: дон Бальтасар Турпид, по настоянию дона Мануэля де Линареса, собирался объяснять, по каким мотивам он завязал отношения с доном Порфирио Сандосом и почему он ссудил его тремястами тысячами пиастров. Дон Торрибио не мог попасть более кстати: платеадос развивали при нем весь план своих действий.

С замирающим от радости сердцем, молодой человек слушал о всех перипетиях, столь интересных для него, о кознях, замышляемых доном Бальтасаром и так горячо одобряемых его сообщниками. Заседание длилось долго, но это не могло утомить дона Торрибио; он лихорадочно следил за циничной откровенностью этих бандитов высшего света, хитрость и мошенничества которых вызывали у него невыразимое отвращение, смешанное с инстинктивным и суеверным ужасом.

Когда все шестеро встали из-за стола и распрощались друг с другом, и на асиенде воцарилась тишина, молодой человек остался с минуту недвижим, с головой, опущенной на грудь и в глубоком раздумье, волнуемый разнообразными чувствами. Неужели он действительно слышал этот омерзительный разговор; не было ли это кошмаром?!

Лукас Мендес, конечно, понял, что происходило в душе юноши; не произнося ни слова, он надавил пружину; открылась секретная дверь и перед их глазами показалась столовая в беспорядке, оставленном после ужина.

Дон Торрибио сейчас же встал, заглянул через порог, и, проговорив несколько слов, которые мы привели выше, отскочил назад с неизъяснимым отвращением; секретный вход тотчас закрылся за ним.

— Теперь, Лукас Мендес, — сказал он глухим голосом, — проведите меня в такую комнату, где мы могли бы свободно переговорить, чтобы нас не услышали!

— Пойдемте, ваша милость! — ответил старик, поклонившись.

Несколько минут спустя они вышли в довольно большую комнату, со скромной обстановкой; на столе был приготовлен холодный ужин.

— Здесь вам нечего бояться, ваша милость! — сказал Лукас Мендес.

— Где мы?

— За спальней старого графа, в которой теперь поместился дон Мануэль де Линарес.

— Не здесь ли останавливался дон Порфирио во время своего пребывания на асиенде?

— Здесь, ваша милость!

— В таком случае, тут должен быть скрытый вход.

— Этих ходов имеется не по одному, а по два в каждой комнате асиенды.

— О-о! Какое излишество предосторожностей!

— В ту эпоху, когда дом строился, эти предосторожности были необходимы.

— Мне по этому поводу рассказывали очень любопытную легенду, но я не прочь был бы узнать истину!

— Но вам не мешало бы закусить, ваша милость. А пока вы будете ужинать, я в нескольких словах постараюсь объяснить вам кое-что.

— Согласен, хотя не чувствую особенного аппетита. Разговор этот, на котором я присутствовал, совсем расстроил меня; до сих пор я и не воображал, что возможно существование подобных мерзавцев!

— Человек — самое подлое и в то же время жестокое создание, ваша милость. Он злоупотребляет способностями, полученными им от Бога, чтобы тиранить все окружающее, в угоду своим порокам и страстям.

— Это сущая правда! Садись там, против меня, Пепе, ты, наверное, проголодался.

— Не особенно, друг мой; но, раз вы мне разрешаете…

— Конечно, садись же; мы тут свои люди!

Все сели и принялись за еду. Лукас Мендес прислуживал.

— Дорогой мой Лукас Мендес, — начал дон Торрибио, напуская на себя веселость, — вы для меня ходячая загадка, которую я не могу никак разгадать.

— Меня, ваша милость? — проговорил старик со странной улыбкой.

— Да как же! Как выражаются мои друзья, французы, вы сотканы из одних тайн. К счастью, я не слишком любопытен, а то бы просто иссох из-за вас. Все в вас необыкновенно и странно в высшей степени. Честное слово, я вас не понимаю: вы мне говорите о мести; отлично, я с вами действую заодно. Год спустя случай сталкивает нас здесь. Оказывается, совсем неожиданно, что мы оба охотимся за той же дичью. Вы оставляете меня, чтобы служить или, вернее, мстить человеку, которого я сам преследую. Сегодня вечером я нахожу вас полновластным хозяином тайны, которая никому не доступна; и к довершению всего, невзирая на ваше пламенное желание мести, на ваши сведения, от которых зависит мой успех, вы ничего не объясняя мне, спокойно предоставляете мне самому выпутываться из этого дела.

— Разве вам не лучше обойтись без меня, ваша милость?

— До известной степени, пожалуй; но мы из за этого потеряли драгоценное время!

— Может быть, ваша милость; но есть еще один владетель этой тайны; и он заинтересован не менее моего в этой истории; скажу вам более, он ваш друг, ваш союзник, однако и он вынужден хранить молчание.

— О ком вы говорите?

— Разве вы не знаете дона Порфирио Сандоса?

— А-а! — засмеялся он. — Но уж это кажется колдовством. Берегитесь, Лукас Мендес, я скоро начну думать, что вы дьявол, и буду заклинать вас, мой друг!