Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Только после этого Бобренок рассказал, что случилось.

Толкунов покашлял в кулак и пробурчал недовольно:

— Говоришь, председатель с «ястребками» пошли брать?..

— Думаешь, мне это нравится? Черт их дернул, неужели не возьмут?

— Все может произойти… — как–то флегматично ответил капитан, но вдруг разразился: — Тоже мне, художественная самодеятельность! Пошли диверсанта брать, нам бы его дай бог взять, а то «ястребки»! И почему люди лезут не в свои, дела?

В глубине души Бобренок разделял чувства капитана, но целиком согласиться с ним не мог.

— Люди жизнью рискуют, а ты… — сказал не то чтобы с укором, но и не одобряя.

— А кто их просит рисковать? — проворчал Толкунов под нос, но не так запальчиво.

— Совесть.

— А если упустят?

— Плохо.

— Не то слово. Они в такое подполье уйдут, что попробуй их найти. Или вообще передислоцируются.

— Возможно, — согласился Бобренок. — Если диверсанты в Квасове или возле него, мы бы завтра их обнаружили. Давай, Витя…

Но Виктор и так выжимал все, что мог, и «виллис», перескакивая с одной выбоины на другую, мчался навстречу сердитым тучам…

Десять километров до Квасова преодолели за считанные минуты, еще минуты три или четыре искали сельсовет, наконец увидели освещенное окно, единственное в селе, и подъехали прямо к крыльцу. Председатель услыхал шум мотора и вышел навстречу. Стоял на ступеньках и смотрел, как выпрыгивают из открытой машины два офицера.

— Что? — с нетерпением воскликнул Бобренок. — Что с диверсантом?

— Убит.

— Эх!.. — с упреком выдохнул Толкунов. — Что вы наделали?

— Убили диверсанта! Разве неправильно?

Бобренок успокоился: диверсанта не выпустили, это уже хорошо, лучше, конечно, было бы взять живым, но что ж… Сдвинул фуражку на затылок, приказал:

— Расскажите, как все было.

Председатель коротко рассказал о случившемся.

— Где тот бандера? — быстро спросил Бобренок: решил, что от сведений человека, который был связан с диверсантом, зависит очень много.

— А тут… — председатель отступил, освобождая проход. — Кстати, он из автомата и положил того диверсанта.

В комнате тускло светила закопченная керосиновая лампа, на лавке сидели два парня — белобрысый с вихром, совсем еще мальчишка, и шатен с длинными волосами и большими живыми глазами — он уставился на офицеров не то чтобы испуганно, но с тревогой. И Бобренок понял, что это и есть тот парень, который пришел в село с диверсантом. Подошел к нему и спросил:

— Ты привел диверсанта в село?

Парень побледнел и встал.

— Да, мы пришли вместе.

— И дальше что?

— Он остался у Семенюков, а я побежал в сельсовет.

— Испугался? — спросил Толкунов.

Юрко ответил твердо:

— Нет. Чего мне было бояться? Кто знал, что мы в селе?

— Тогда почему же?

— Так он же немецкий диверсант!

— А ты кто?

Юрко сник.

— Но ведь не гитлеровец, — ответил тихо.

— Бандеровец?

— Да.

— Откуда?

— Из куреня Сороки.

— И что ты делал с диверсантом?

— Получили задание прийти в Квасово и оказать помощь каким–то людям. Но я не знал, что немецким диверсантам.

— Сейчас ты скажешь, что бандеровцы воюют с немцами…

— Нет, — уверенно прервал его Юрко, — сейчас не скажу.

Бобренок заметил, что допрос идет немного не так, как надо, и решил вмешаться.

— Ты пришел в село с одним диверсантом, а где же второй? — спросил он.

— В схроне.

— В каком схроне?

— Километрах в десяти.

— Кто там?

— Немецкий радист и сотник Муха.

— Что вы делали?

— Искали поляну. Думаю, для посадки самолета.

— Знаешь, где схрон?

— Знаю.

— И найти можешь?

— Конечно.

— Хочешь помочь нам?

— Почему ж нет? — махнул рукой Юрко. — Я уже решил: обратного пути нет. И делайте со мной, что хотите…

Председатель подал майору шмайсер.

— Вот оружие, — объяснил он. — Добровольно передал нам, а потом из этого же автомата положил диверсанта.

— Дострелялись, — посетовал Толкунов.

Председатель обозлился:

— Кто знал, что вы приедете? А он поразвлекался бы с мельничихой — и в лес…

Что ж, председатель был прав, и Бобренок сказал:

— У нас к вам нет никаких претензий, простите, как ваша фамилия?

— Василь Стефурак.

— А отчество?

— Лукьянович.

— Жаль только, Василий Лукьянович, что парень ваш погиб.

— Жалко. Хороший был хлопец. Фронтовик, там пронесло, а тут положили.

— Смерть в бою!

— Да, — согласился председатель, — почетная, но когда гибнет свой человек…

— А где женщина, у которой ночевал диверсант? — спросил Бобренок.

Председатель указал на дверь соседней комнаты.

— Кладовка там, — объяснил. — Без окон, не убежит.

— А труп шпиона?

— Оставили во дворе. И наш Трофим там лежит. Не было времени, — добавил виновато, — сюда спешили, чтобы позвонить…

Все было правильно. Бобренок подумал несколько секунд и принял решение.

— Ты, — кивнул на белобрысого паренька, — оставайся здесь и сторожи женщину. Это тебе, — передал шмайсер, — заслужил в бою. А мы к мельнику. Кстати, а он сам где?

— Поехал в район.

— Вернется — не прозевайте!

— Еще бы! — даже рассердился председатель. — Мы этого проклятого пособника!..

— Поехали! — приказал майор. — И ты с нами, — взял Юрка за локоть, — надо поговорить. — Он пошел вперед не оглядываясь.

Бобренок осветил фонариком убитого диверсанта. Точно такой, как описал его Степан Олексюк: высокий, чернявый, горбоносый. В форме старшего лейтенанта. Толкунов обыскал его, но ничего, кроме пистолета, еще одной гранаты, документов, папирос с зажигалкой, не нашел.

Офицерская книжка выписана на старшего лейтенанта Вячеслава Ивановича Горохова. Командировочное удостоверение… Вдруг нащупал в воротнике ампулу, ловко вырезал ножом. Значит, по инструкции не имели права сдаваться — лучше легкая смерть от цианистого калия.

Оставив председателя сельсовета во дворе, Бобренок с Толкуновым, захватив с собой Юрка, вошли в дом. Юноша сел на скамью у стены, капитан зажег лампу, пристроился рядом, а майор подвинул тяжелый стул и сел напротив.

Из разбитого окна тянуло свежестью, в лампе мерцал свет. Юрко старался не смотреть на него, но свет притягивал — видел, как постепенно коптится стекло от неумело вывернутого фитиля, и слушал майора, не глядя ему в глаза.

— Ваша фамилия, имя и отчество? — сухо спросил Бобренок.

— Штунь Юрий Филиппович.

— Откуда?

— Из Львова.

— Давно в курене Сороки?

— Полгода.

— Участвовали в операциях?

— Нет.

— Почему?

— Я гимназию окончил и был в курене вроде писаря. Гимназистом и называли — прозвище.

— Что привело вас к бандеровцам?

— Хотел освободить свою родину.

— И доосвобождался, — бросил Толкунов. — С автоматом против своих пошел.

— Я шел против немцев.

— Погоди, — остановил капитана Бобренок. — Конечно, Юрий, ваша вина большая, но вы, думается, можете заслужить прощение. Поможете нам?

— Я от своих слов не отрекаюсь.

— Нужно взять радиста. Обязательно живым.

— Понимаю.

— Ничего не понимаешь, — снова вмешался Толкунов. — Знаешь, как берут диверсантов живыми?

— Не приходилось.

— Дело это не очень легкое.

— Ночью убедился.

— А если убедился, должен знать, на что идешь.

— Думаю, что понимаю.

И опять инициативу взял Бобренок:

— Нужно выманить из схрона радиста. Желательно одного, без Мухи. Кажется, сотника так зовут?

— Ну да, Мухой.

— Сможешь вызвать радиста из схрона?

— Очень просто.

— Как?

— А откуда ему знать, что Харитон погиб? Скажу: зовет его вместе с рацией.

— Правильно соображаешь, — оживился майор. — Скажешь, приказ старшего группы.

— А если не поверит? — вставил Толкунов.

— Почему бы ему не поверить? Должен поверить.

— Да… — в раздумье подтвердил Бобренок. — Пойдешь в схрон один. С оружием. Тьфу, черт, отдал автомат «ястребку».