Мир приключений. 1973 г. выпуск 2

— Здесь у меня специальная литература. Медицина, юриспруденция, философия. Ну, да мы договорились не говорить о книгах, — сказал Николай Николаевич, доставая из буфета разноцветные банки с вареньем, закрытые белой бумагой и аккуратно завязанные бечевочками.

— С чем чай пить будете: айва, слива, вишня, клубника…

— Если можно, с вишней, — сказал я.

— Ну и я с вишней. — Николай Николаевич махнул рукой, будто он собирался совершить какой-то отчаянный, из ряда вон выходящий поступок.

Пока Першин вышел на кухню, чтобы поставить чайник, я стал разглядывать комнату и обратил внимание на блюдечко с молоком, стоящее возле буфета.

— Кошку держите? — спросил я у входящего в столовую эксперта.

— Нет, кошек не люблю, — брезгливо поморщился Першин. И, нагнувшись, позвал: — Егорка! Егорка! — а затем как-то особенно зачмокал губами.

Из-под буфета показалось острое любопытное рыльце с черными бусинками глаз.

— Егорка, — ласково, совсем как к ребенку, обратился к ежику Першин, — давай вылезай, у нас гость.

Ежик хрюкнул и, постукивая коготками по полу, шустро подбежал к хозяину и уткнулся в его валенки. Я протянул к нему руку, но ежик тут же юркнул под буфет.

— Вы на него не обижайтесь, — насупил брови Николай Николаевич. — Не привык он к чужим, а так ручной совсем, третий год у меня живет.

Мне вдруг стало до боли жалко этого одинокого старика. Вот ведь работали вместе много лет, а что я о нем знаю? Ровным счетом ничего. Педант, хороший специалист, холостяк, человек замкнутый. Как мы иногда преступно мало обращаем друг на друга внимания. Как, наверно, ему одиноко среди всех этих книг и стерильной, больничной чистоты. А ведь мог же я зайти к нему не по делу, а просто так, как старый сослуживец, знающий его много лет. В конце концов мог пригласить его к себе домой. Побыл бы старик в семейной обстановке, отогрелся немного. Я даже не знаю, был ли он женат, имел ли детей. Тон, которым он разговаривал со зверюшкой, особенно остро дал мне почувствовать всю глубину одиночества этого умного и милого человека. И мне стало стыдно за то, что я не мог раньше разглядеть за его сухостью и педантизмом обыкновенную застенчивость, желание не быть никому в тягость, желание не навязывать никому своего общества. Неужели я так огрубел? Ведь никогда я не был черствым и невнимательным. Мысленно я дал себе слово: при первой же возможности пригласить к себе Николая Николаевича или посетить его без всяких на то причин. Просто прийти и провести с ним вечер, сыграть в шахматы, поговорить о книгах. Николай Николаевич налил мне крепкого душистого чаю и, как бы угадав мои мысли, спросил:

— Сергей Васильевич, простите за любопытство, что вас все же привело ко мне?

— Хотелось с вами посоветоваться.

— По делу Карпова?

— Да. Вы написали, что травма черепа могла быть нанесена и до наезда. Как это понимать?

— Как понимать? А очень просто. — Першин вскочил из-за стола и с неожиданной резвостью кинулся к себе в кабинет. — Идите сюда, — уже из другой комнаты раздался его голос.

Я прошел в кабинет. Першин сидел за столом и уверенными, крупными штрихами что-то рисовал на большом листе бумаги.

— Это хорошо, что вы пришли, — бормотал он, не переставая рисовать. — Очень хорошо, я сам к вам собирался. — Першин рывком пододвинул ко мне рисунок. На листе довольно сносно были изображены контуры человеческого черепа.

Я недоумевающе посмотрел на Першина.

— Ну что же тут непонятного? — хорошо знакомым мне недовольным тоном сказал эксперт. — Я пока не буду касаться массовых и тяжелых повреждений, нанесенных Карпову машиной… — Першин произнес несколько слов по-латыни. — Дело сейчас не в них. Нас интересует травма черепа. Повреждения у Карпова были вот здесь. — Першин уверенно нарисовал стрелку, указывающую место перелома. — Что из этого следует?

— Что? — спросил я, внимательно разглядывая рисунок.

— А то, что это повреждение никак не могло быть нанесено машиной. Предположим все-таки, что его стукнула машина радиатором, бортом, чем угодно. В таком случае должна пострадать затылочная кость, но она цела. Удар был нанесен сверху. Для того чтобы получить такую травму, Карпов, простите, должен был стоять на четвереньках, лицом к движению, абсурд!

— Так, значит… — Передо мной мелькнуло растерянное лицо Горбушина.

— Значит, — подхватил Першин, — наезд был совершен на труп. Карпов был мертв, когда по нему прошла машина.

— Выходит, Карпов был убит, а уже потом положен под колеса.

— Выходит, что так.

— Но кто это мог сделать? — невольно вырвалось у меня. Першин развел руками.

— Как говорили древние: “Кому это выгодно?” Вот и ищите того, кому это выгодно.

Не успел я войти в райотдел, как ко мне подскочил лейтенант Скирда. На его юношеском светлобровом лице отражалась сложная гамма переживании; чувствовалось, что лейтенанта буквально распирает какая-то новость. Схватив меня под руку, он торопливо оглянулся, как бы желая убедиться, не слушают ли нас, п, сделав круглые глаза, таинственно сказал:

— Пришла!

— Макарова? — спросил я.

— В том-то и дело, что нет. Совсем незнакомая девушка. Отказалась назвать свою фамилию. Хочет видеть главного следователя. Я уже и так и сяк… — Скирда развел руками. — Одно твердит: “Я про Горбушина знаю правду…”

— Где она?

— Ждет около вашего кабинета.

— Ну хорошо, поговорим с ней. А где свидетельница Макарова? Я же велел тебе во что бы то ни стало доставить ее сюда.

На лице Скирды появилось виноватое выражение:

— С Макаровой, Сергей Васильевич, полчилась неувязка.

— Что такое?

— Уехала в деревню, к родным.

— Куда именно?

— В Сухановку. Будет дня через два.

— Вот что, Валерий Игнатьевич, немедленно свяжись с Сухановкой. Там участковым инспектором старший лейтенант Гаврилов, объясни ему ситуацию. Чтобы завтра к утру Макарова была здесь. Если надо, сам поезжай за ней.

Скирда недовольно пожал плечами: видно было, что ему не улыбалась прогулка в Сухановку.

— Пойми, — строго сказал я, — что Макарова единственная свидетельница, которая видела машину примерно в то время, когда произошел наезд. От ее показаний зависит очень многое.

Увидев, что Скирда направился было за мной, я остановился и официальным голосом спросил:

— Куда это вы, лейтенант Скирда?

— Хочу вас проводить к этой девушке.

Чувствовалось, что Скирда умирает от любопытства. Наконец, с его точки зрения, появилась в следствии какая-то загадочная личность, а он, непризнанный гений сыска Скирда, должен тащиться в какую-то Сухановку, вместо того чтобы присутствовать на допросе таинственной незнакомки.

— Дорогу к своему кабинету я найду без посторонней помощи. А ты займись тем, что тебе велено.

— Слушаюсь.

Скирда даже крякнул от досады, но, очевидно поняв, что спорить со мной бесполезно, круто повернулся и пошел в дежурку.

Возле своего кабинета я увидел девушку, застывшую в неудобной позе на стуле, стоящем возле дверей.

— Вы ко мне? — спросил я, открывая дверь.

— А кто вы будете? — настороженно спросила она.

В коридоре было темно, и я никак не мог разглядеть ее лица.

— Мне доложили, что вы хотите сообщить что-то по делу Горбушина. Я следователь, который ведет это дело. Моя фамилия Лазарев, зовут Сергей Васильевич.

— Тогда к вам, товарищ Лазарев. — Девушка тяжело вздохнула.

— Проходите, — пропустил ее вперед и, войдя в кабинет, зажег свет.

Теперь я мог как следует рассмотреть ее. В тускло освещенном коридоре она показалась мне старше. На самом деле ей можно было дать лет девятнадцать-двадцать. Ее вполне можно было назвать хорошенькой, если бы лицо не портили заплаканные красные глаза с тяжело набрякшими веками.

— Ну что ж, — как можно приветливей сказал я, — раздевайтесь, садитесь, будем знакомиться. Кто вы и что привело вас ко мне?

Девушка расстегнула пальто, но, так и не сняв его, села на стул.