Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Вот и сейчас Харитон подошел к нему, остановился, расставил ноги в крепких сапогах, посмотрел внимательно и спросил:

— Ну о чем думаешь?

Юрко думал, что ему противен этот перевертыш с погонами советского офицера и даже орденами на груди, но только пожал неопределенно плечами: мол, что ему думать и зачем, если есть начальство, — он человек маленький…

Подошли Муха с Михаилом, и Харитон приказал:

— Вы, пан сотник, возвращайтесь с Михаилом в схрон, а я с парнем заскочу в село.

— Это зачем? — не сообразил Михаил. — Мельник днем уехал в город и вернется завтра.

Муха пренебрежительно похлопал его по плечу:

— Я на твоем месте был бы догадливее.

— Мельничиха? — почему–то даже обрадовался Михаил. — Ты о ней? О Зине?

— Если пана Семенюка нет…

— Можно и развлечься… — добавил радист. — Жаль, я тоже не отказался бы.

— Довольно! — оборвал Харитон. — У меня в Квасове дела.

Но никто ему не поверил, даже Юрко, хотя его мнением никто не интересовался, будто он пустое место.

Вот, со злостью подумал Юрко, до чего он докатился: холуй, прикрывающий грязные дела распутника… Но ничего не сказал и поплелся за Харитоном, как побитая собака.

Село ложилось рано, особенно теперь, когда керосин привозили редко, а от коптилок люди уже отвыкли: Квасово светилось одинокими огоньками. Харитон постоял немного на опушке, направился к домам. Он шел тихо и осторожно, огибая низины, заполненные полосами вечернего тумана, но не очень таился — имел подлинные документы, а зачем и от кого прятаться старшему лейтенанту Красной Армии?

У Семенюка керосин был, и окна светились. Харитон постучал требовательно и громко, и Зина открыла ему не колеблясь. Может, ждала кого–то другого, однако не растерялась, увидев гостя, и с готовностью пропустила его в дом. Юрко шагнул за Харитоном, но тот преградил дорогу.

— Ты, парень, — хохотнул коротко, — заночуй на сеновале, там тепло и сеном пахнет, а я тебя подниму, если понадобится.

Юрко отправился к сеновалу, но не полез туда, а уселся на бревна, лежавшие у дверей, прислонившись спиной к дверному косяку. Сидел и смотрел на звездное небо без единой тучки — Млечный Путь блестел серебром, и какая–то звездочка мерцала, казалось, даже двигалась. Так вот и земля наша мерцает для кого–то, подумал Юрко и вспомнил Катрусю. Боже мой, что бы он отдал, только бы девушка оказалась здесь…

Протянул руку и нащупал холодную сталь лежащего рядом шмайсера. Юрко с отвращением оттолкнул оружие, встал и вышел со двора.

В домах слепо темнели окна. Вначале Юрку казалось, что на него смотрят и следят за каждым его шагом, но вскоре это чувство притупилось — он шагал посередине улицы совсем открыто, ибо знал, куда идет и зачем. Только вначале, когда вышел со двора Семенюка, не отдавал себе отчета в этом, но решение возникло сразу, хотя, может быть, он обманывал себя и обдумал все уже давно, просто колебался и собирал силу воли для последнего шага, и сейчас, сделав его, тяжело ступая, шел по песку разъезженной улицы.

Улица немного расширилась, и наконец Юрко очутился на сельской площади. Слева стояла деревянная церковь, напротив нее кирпичный магазин с закрытыми ставнями, а к нему прижался домик с одним освещенным окном. Юрко направился прямо туда, точно рассчитав, что домик без забора может быть только сельсоветом.

Он вошел не постучав, остановился прямо на пороге и осмотрелся. Мужчина, сидящий за столом, покрытым красной скатертью, стал настороженно выдвигать ящик, в котором, наверное, хранилось оружие, а второй, что примостился в углу, потянулся к приставленному к спинке стула карабину — это было закономерно, время военное, да и из лесу могли выйти бандиты. И Юрко, чтобы продемонстрировать, так сказать, свои мирные намерения, шагнул прямо к столу — люди увидели, что он безоружный, и успокоились.

За столом сидел человек средних лет в помятом хлопчатобумажном пиджаке, с длинными седыми усами. Усы у него поседели, а волосы были еще черными и глаза смотрели по–юношески остро.

Тому, кто потянулся к карабину, исполнилось самое большое лет двадцать, одет он был в солдатскую гимнастерку, широкие брюки, из–под которых выглядывали тяжелые ботинки на грубой подошве. Военная гимнастерка и карабин не делали его солиднее, выглядел он совсем подростком, что подчеркивал и вихор, задорно торчавший на макушке.

В комнате сидел еще и третий человек, которого Юрко сразу не приметил. Еще молодой, но полный, в вышиванке, заправленной в галифе. Пристроился он на скамейке у стены и, наверное, что–то говорил, так как застыл с раскрытым ртом, словно его оборвали на самом интересном, и смотрел на Юрка недовольно.

— Вы председатель сельсовета? — спросил Юрко у седоусого.

— Я. Что вам?

— Есть разговор… — Юрко обвел изучающим взглядом присутствующих и председатель понял его.

— Это наш актив, можете говорить все. Кто вы?

— У меня важное сообщение. Сейчас в селе прячется немецкий диверсант.

Председатель выдвинул ящик, вынул парабеллум и засунул его в карман брюк. Встал и перегнулся к Юрку через стол.

— Кто вы и откуда вам это известно? — спросил он строго.

— Потому что я привел его в село…

— Ты? Сам?

— Точно. Он сейчас в доме Семенюка. — Теперь, когда главное было сказано, Юрко вздохнул и опустился на стул.

Председатель обошел стол и остановился напротив Юрка. Белобрысый юноша с вихром схватил карабин и стал сзади. Они, так сказать, окружили Юрка, но все было правильно, парень ничуть не обиделся. Глотнул воды и сказал:

— Позвоните куда следует. Времени в обрез, на рассвете он уйдет, а может, и раньше.

— Кто ты? — спросил председатель еще раз.

— Фамилия Штунь. Юрий Штунь из Львова.

— И как же ты?.. С диверсантом?..

Юрко безнадежно махнул рукой:

— Случилось.

— Бандера?

— Точно. — Услыхал, как за спиной щелкнул затвор карабина, но председатель предостерегающе поднял руку.

— Почему диверсант один и как вы попали к Семенюку?

— Мельник — связной. А может, тоже агент, оставленный немцами. У него была явка для диверсантов и для нас тоже.

— Сколько вас?

— Четверо.

— Где?

— В лесном схроне.

— Далеко?

— Верст десять. Или чуть меньше.

— Дорогу знаешь?

— Найду.

— Почему задержались у Семенюка?

— Мельника нет дома, и диверсант пошел к его жене. А меня послал на сеновал.

— А ты к нам?

— Да.

— Почему?

— Так ведь немецкие диверсанты. А я против немцев.

— И против нас?

Юрко растерянно опустил голову:

— Сейчас вроде нет…

— Когда припрет, все так говорят! — зло выдохнул у него за спиной юноша.

Председатель задумчиво покачал головой и спросил:

— Чем вооружен?

— У него только пистолет, но стреляет, хвалился, здорово, — пояснил Юрко.

Третий парень, полный, в вышиванке, достал из–под скамейки карабин.

— Возьмем запросто, — сказал беззаботно. — Сами возьмем, нас трое, а он один.

— С этими пукалками?.. — засомневался Юрко. — А если у мельника в доме есть оружие?

Председатель сельсовета нерешительно доскреб затылок, но белобрысый юноша угрожающе придвинулся к Юрку сзади.

— Я тебе дам — пукалки! — прошипел. — Видали мы ваших с автоматами!

Юрко подумал, что делал бы этот задиристый паренек против Мухи с его шмайсером, но промолчал. Он сказал все, что хотел, и теперь не имел права голоса.

Председатель повертел ручку телефона — наверное, никто не отозвался, так как со злостью бросил трубку на рычаг. Заглянул в соседнюю комнату, позвал:

— Оля, позвони районному уполномоченному! А мы пошли, слышишь, Оля?

Вышла взлохмаченная девушка, пожалуй, школьного возраста.

— Что передать? — спросила сонным голосом.

— В селе немецкий диверсант. Решили задержать собственными силами. А то может уйти. — Председатель подозрительно оглянулся на Юрка. — А ты, парень, посиди здесь. И тихо, никуда не выходи, а то плохо будет!