Под крылом ангела-хранителя. Покаяние (СИ)

Салехард на ямальском наречии — «город на горе», встретил мелодичным перезвоном колоколов. Во славу Пресвятой Богородице звонят они. Храм, как тело, в котором живёт душа. Стало мне легко, светло и тепло в это солнечно–прохладное утро. Словами величания ответил я на услаждающий душу звон.

— Архангельский глас вопием Ти, Чистая: радуйся, Благодатная, Господь с Тобою. Радуйся Радосте наша. Покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором. Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.

В порту воют сирены теплоходов, скрежещат лебёдки плавкранов. Скопище лодок, барж, катеров. Трудно поверить, что я дошёл до устья Оби.

Каких–то семьсот километров отделяют от кромки Северного Ледовитого океана.

Что ждёт меня в конце пути — не знаю, но неизвестность не пугает: я готов рекой–жизнью влиться в Океан Вечности, раствориться в нём.

Но всё это ещё где–то там… Впереди…

А пока я сдал вещи в камеру хранения и отправился гулять по городу. Как и в Мужах, улицы Республики и Ленина.

Повинуясь призывному звону колоколов, ноги сами принесли к златоглавому православному собору.

Обратя взор на золочёные кресты, вознёс я молитвы благодарения Богу, Пресвятой Богородице, Ангелу–хранителю своему за поддержание во мне сил, духа и здоровья, за избавление от напастей во время плавания.

— Господи! Дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне настоящий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня… Господи! Дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события втечение дня. Руководи моей волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.

Прохожу мимо шахматной полярной школы Анатолия Карпова — вот куда занесло экс–чемпиона мира! Школа искусств, Ямальский полярный техникум, ледовый дворец спорта, скульптура белого медведя, магазин–супермаркет… Кафе «Льдинка», ресторан «Арктика», торговый центр «Белый медведь», казино и прочие атрибуты большого цивилизованного мегаполиса.

По гладкому асфальту широких проспектов движется множество автомобилей. По тротуарам, вдоль чистых, зелёных газонов спешат по своим делам жители Салехарда, основанного в 1595‑м году как казачья крепость Обдорск. В 1933 году город получил нынешнее название.

На берегу Оби, у паромной переправы огромная скульптура мамонта с выложенными на бугре большими белыми цифрами и буквами: «411. САЛЕХАРД».

На гранитном пьедестале гордо вскинул рогатую голову мраморный олень. На камне высечены слова ямальского поэта Леонида Лапцуя:

Впечатляет подвесной мост «Ямал». У аэропорта высятся на постаментах самолёты и вертолёты полярной авиации, осваивавшей Крайний Север. Символическая многометровая стелла на границе Полярного круга.

Заполярье! Всё дышит здесь романтикой Севера: панно и рекламные щиты с изображениями оленей и белых медведей. Надписи на витринах «Рыба Ямала», «Дары Ямала», парикмахерская «Северное сияние», гастроном «Полярник».

К вечеру подул холодный ветер. Палатку на берегу не поставишь, костёр не разведёшь: склады, бараки, мастерские, причалы, кучи песка и щебня, лесопилки, стройки…

Я решил провести ночь в гостинице.

На железнодорожном вокзале Лабытнанги ко мне пристала пьяная ямалка. Грязная, с распущенными волосами, не знавшими мыла и гребешка.

— Купи мне пива, — запросто, словно давнишняя приятельница, сказала она.

Я купил ей бутылку «Жигулёвского». Ямалка отхлебнула, протянула мне.

— Теперь ты пей…

— Нет, спасибо… Это всё тебе одной…

Пить после неё?! Б-рр! Легче червяка съесть!

— А что ты мне подаришь? — с наивно–детской непосредственностью не унималась женщина.

Чтобы отвязаться, я отдал ей зажигалку–фонарик.

И эта ямалка — неотделимая часть северного колорита.

В гостинице я принял душ, выстирал полотенце, носки, майку, высушил их утюгом.

Как ни странно, но в мягкой постели, застланной свежими простынями, спать не хотелось.

Я включил настольную лампу, достал блокнот и открыл его на странице, озаглавленной «На «Дальнем Востоке».

…Клин клином вышибают. Пустоту в душе от неудавшейся любви к Ларисе заполнили ни к чему не обязывающие встречи с буфетчицей плавбазы Лидией Шаталовой. Красивая голубоглазая блондинка после развода с пьяницей мужем — майором искала счастье в море, надеясь найти спутника жизни среди многочисленной команды судна. Но шансы выйти замуж у тружениц моря с репутациями судовых потаскух равны нулю. И холостяки, и женатики не прочь в путине заниматься с ними любовью. Даже самые некрасивые, невзрачные на вид женщины вдали от берега имеют успех… до возвращения в порт, где их покидают прежние поклонники, и они остаются всеми забытые. Такая же участь постигла и Лидию. Всю путину крутила роман со штурманом китобазы, наобещавшим «златые горы и реки, полные вина», но лишь подали трап на причал, как на шее у того повисли жена и дети.

— Скучаешь, Лида? — подошёл я к ней, одиноко бродившей вечером по отмытой до желтизны палубе.

Город переливался огнями, отражаясь в глади Золотого Рога. За окнами залитых светом квартир, ресторанов и кафе наслаждались жизнью дорвавшиеся до берега моряки. А здесь, у кромки борта, разделявшего палубу и мутно–серую, в нефтяных пятнах воду, освещенную прожектором, было тихо и уныло.

Благодарный взгляд послужил ответом. В нём одновременно выразились печаль, тоска одинокой женщины, жалость к самой себе, радость, что на неё обратил внимание модно и со вкусом одетый молодой человек приятной наружности. Я взял её под руку и повёл в свою каюту, где наши одинокие сердца учащённо забились рядом.

Ранней весной, когда завыли сирены буксиров, выводящих плавбазу из бухты, мартовскими котами заметались по судну моряки в поиске любовниц. На расхват вновь шли застарелые уборщицы, прачки, посудницы, работницы медсанчасти, бухгалтерии, технологи и лаборантки жирзавода. Молоденьких и привлекательных официанток «забивал» на время плавания комсостав, располагавший более комфортными каютами и сервисом. Суматоха обще–сексуальной озабоченности не волновала меня. Оранжево–красное платье Лиды, наброшенное на спинку кресла, каждую ночь пламенело в моей каюте.

Под неумолчный вой паровых турбин во время вахты, грохот лебёдок, растаскивающих китовые туши и крики раздельщиков, незаметно проходили дни и ночи девятимесячной путины.

Сменившись с вахты, я находил Лиду в своей постели. Обходительно и приветливо относились ко мне товарищи. Не обходили вниманием начальники. Почётные грамоты, благодарности, премии, врученные мне за хорошую работу, мой портрет на Доске почёта «Наши маяки» — лучшее тому подтверждение.

Жить и радоваться. И я всерьёз подумывал: «Вот придём во Владивосток, распишемся с Лидой».

Но однажды она сказала:

— Все девочки, которые дружат в путине, получают за это подарки… Официантке Нинке Малышевой помполит сапожки финские подарил… Только ты ничего не покупаешь мне в нашем судовом магазине, ничего не даришь мне за то, что пользуешься мной…

Я чуть не захлебнулся растворимым кофе, поданным мне Лидой в чашке из тончайшего японского фарфора, прихваченной в капитанском буфете.

— Ты… что?! Проститутка?! — вырвалось у меня. — Нинка за подарки спит с обрюзгшим седым помполитом… А мы?! Я думал, ты работаешь… Я работаю… Вернёмся во Владик, сложим деньги в одну кучку… Жить начнём, как все…

Она обиженно пожала плечами, молча вышла из каюты с недовольным видом.

В тот же вечер ко мне пришёл хороший парень моторист Боря Архипов.